Аномальная зона

– Я… я больше не буду… – размазывая по щекам слёзы и кровь из разбитого носа, в голос рыдал журналист.

– Ну, хорошо, ну, полноте, – принялся успокаивать его аскетичный офицер. – Возможно, мы сохраним вам жизнь. Вы кто, кстати, по основной, а не шпионской профессии?

– З-зо… з-зо-о-о-олог… – икая и всхлипывая, выдавил из себя Александр Яковлевич. – Окончил сельскохозяйственный институт, ветеринарный факультет.

Оба подполковника переглянулись. Краснолицый повернулся к старенькому майору, который всё это время быстро царапал что-то пером на листах жёлтой, обёрточной будто, бумаги.

– Я думаю, решение тройки будет единодушным, – предложил толстый. – Двадцать пять лет каторжных работ без права переписки с последующим пожизненным поражением в правах и ссылкой на вечное поселение.

Худой подполковник согласно кивнул, а майор, скрипя пером, записал.

– Мы могли бы отправить вас в шахту, на лесоповал или в карьер, тачку катать, – заметил офицер-аскет. – Но с учётом чистосердечного признания и искреннего, как мне кажется, раскаяния… – Он со значительным видом поднял узкий, как отточенный карандаш, указательный палец, – а также принимая во внимание ваше образование, трудиться вы будете в блоке Б…

– Эт… это ч-что? – как ни ужасно чувствовал себя, всё-таки поинтересовался Александр Яковлевич.

– Это по твоей специальности, гнида, – прорычал краснорожий. – И если я хоть раз о тебе услышу что-нибудь эдакое… Режим содержания нарушишь или о побеге даже просто подумаешь, – вот этой рукой, лично, пристрелю!

И он показал Студейкину тяжёлый, покрытый сверкающими на солнце рыжими волосками, кулак.

4

Следующим был Богомолов. Увидев, в каком состоянии вернулся журналист, которого привёл, придерживая за плечи, дневальный, писатель побелел лицом.

– Я ж предупреждал, – осуждающе глядя на стонущего, окровавленного Студейкина, напомнил шнырь, – колитесь сразу, сознавайтесь во всём, кайтесь! Так нет. Этот, видать, права качать начал. Ну и нарвался на допрос второй степени.

– А-а… третьей? – заплетающимся от страха языком спросил Богомолов.

– После третьей на носилках приносят. Есть ещё четвёртая, но тех потом сразу в ящик кладут.

– В ящик? Ах, ящик… – сообразил, костенея от ужаса, писатель.

А потому, войдя в кабинет оперчасти и представ перед строгими взорами трибунала, он сразу сдёрнул с головы кепку и, дрожа мелко, полязгивая зубами, отрекомендовался срывающимся голосом:

– Б-богомолов. Иван Михайлович. Ч-член с-союза писателей. П-п-прозаик.

– Опять ты про своих заек! – рявкнул на него сидевший в центре красный от ярости подполковник.

– Это… это жанр такой. П-п-проза… – угодливо зачастил писатель. – Есть ещё п-п-поэзия. А у меня – п-п-проза….

– Гм… значит, стишки пописываем, а между ними диверсиями занимаемся, шпионажем? – вступил в разговор второй подполковник с измождённым лицом.

– Т-так точно, – торопливо кивнул Богомолов. – З-занимаюсь. Ш-ш-шпионажем. И эт-этой… как её… диверсией.

Подполковники удовлетворённо переглянулись. Третий сидевший за столом, дряхлый от старости майор, писал что-то, пришёптывая перепачканными чернилами губами и часто, со стуком, макая перьевую ручку в чернильницу-непроливайку.

– И что ж вы написали, любезный? – участливо поинтересовался худощавый.

– Э-э… – замялся Иван Михайлович. – Я, собственно, пока собираю фактуру… отдельной книги у меня нет… Есть публикации в периодической печати… в коллективном сборнике…

– Фактуру он, падла, собирает, – свирепо выкатил глаза толстый подполковник. – Секретные сведения вынюхивает…

– Я, собственно… – начал было оправдываться Богомолов, но, вспомнив Студейкина, повинно кивнул головой. – Признаюсь, граждане начальники. Искренне раскаиваюсь в содеянном. Готов искупить вину…. – он чуть было не ляпнул «кровью», вовремя прикусил язык, заканючив: – Надеюсь на ваше снисхождение….

– Профессия? – резко перебил его краснолицый.

Иван Михайлович вздрогнул от неожиданности:

– Чья? Моя? Я, это… институт закончил. Педагогический. А потом литературный. Отделение прозы…

– Опять он про свою прозу! Придётся, ха-ха, набить ему рожу! – багровый подполковник захохотал раскатисто своей шутке. – Он нам – прозу, а мы ему – в рожу! Я тоже стих сочинил! Ах-ха-ха-ха!

Богомолов заискивающе улыбнулся.

– Руками делать что умеете? – уточнил вопрос худощавый. – Профессия есть?

– Н-нет, – упавшим голосом признался писатель.

– А лет тебе сколько? – не отставал аскетичный.

– С-сорок… сорок два с половиной, – поправился Иван Михайлович, предчувствуя, что следующий, сорок третий, день рождения справить ему не удастся.

– М-м-мда… – протянул худощавый и сказал краснолицему: – Обрати внимание, Григорий Миронович, на характерную деталь: вражеские разведки чаще всего вербуют таких вот – никчёмных инфантильный лоботрясов. Ему за сорок, а профессии нет. Писатель – а книг не издаёт. Что этому бездельнику остаётся? Чем на хлеб заработать? Да ничем, кроме как пойти в наймиты империализма и вести подрывную деятельность против собственного народа!

Толстомордый презрительно оттопырил мясистую, алую, будто кровью напитанную нижнюю губу:

– Это ты, Кузьма Клавдиевич, как политработник, всё пытаешься в эти вражеские душонки проникнуть, понять, что они такое да как. А по мне с этой шпионской вошью разговор короткий – к ногтю, чтоб одна мокрость от неё осталась! – и рявкнул на Богомолова: – Кто тебя вербовал?! С каким заданием шёл? Отвечай, мразь!

– А-а-а! – в ужасе взвыл Иван Михайлович и вопросил затравленно: – К-кто в-вау-в-вербовал? К-ку-у-да?

– Кто вовлёк в шпионскую деятельность?! Быстро! – грохнул по столу кулаком красномордый.

Богомолов в ужасе вжал голову в плечи, соображая судорожно. Потом догадался:

– Этот завербовал… как его… Студейкин… Он предложил… Пойдём, говорит, в тайгу, в Гиблую падь, и всё там разведаем… или разведываем…

– То есть, к шпионской деятельности тебя приобщил Студейкин?

– Он, гражданин подполковник. Богом клянусь! Я чё? Я ничё. А он грит, пойдём, грит, шпионить! – брызгая слюной, со слезами на глазах каялся Иван Михайлович. – Я ж не хотел! Я домой, назад, собирался вернуться. А они с Фроловым силой меня заставили. Под дулом пистолета, можно сказать. Я ж, гражданин подполковник, не знал, что они диверсанты! – преданно глядя в глаза красномордому, сообщил Богомолов. – Но виноват. Пошёл у них на поводу. По незнанию и слабохарактерности.