Анталия от 300 у.е., или Все включено
Шрифт:
Я тоже опускаю голову – к отчету – и вписываю в графы номера билетов, даты и суммы, а из головы не идет Быстров, вернее, его смерть, такая неуместная в курортном отеле, где «праздник каждый день». Она словно разорвала череду всех этих солнечных дней, наполненных блаженством и удовольствием, которое вполне можно осязать, если только захотеть присмотреться и прислушаться. Сквозь цифры прорываются мысли и о его жене – какой она стала маленькой и сухой, словно старушка, вый дя из кабинета врача. Кивала только послушно, а взгляд забитый, ничего не понимающий. Вот так: сначала он мучился, переживал измену в одиночестве, а теперь она осталась одна, и ей кажется, что быть одной гораздо тяжелее.
Спустя час, так
– Ну, как дела? – улыбается он.
– Все хорошо, Мехмет-бей. Если бы еще туристы не жаловались, – отвечает за всех Ильхам.
– А что жаловаться? Море, солнце…
– Да вот на солнце и жалуются. Жарко им в номерах.
– Ну, у нас в Анталии жаркое лето, да. Много жалоб?
– Сегодня человек сорок подходило, – преувеличивает Ильхам, глядя на Мехмета открыто и честно.
– Да, понятно. Ну, приятного аппетита. Увидимся, – улыбается Мехмет и ступает на лестницу.
И мы идем дальше, с чувством почти выполненного долга.
– Надо, чтобы приехал хозяин отеля. Тогда кондиционеры будут работать везде, даже на пляже, – резюмирую я переговоры.
Бебек тут же озвучивает мелькнувшую у каждого из нас мысль:
– И туристы будут жаловаться, что мерзнут.
После обеда, быстрого и легкого из-за жары, мы напоминаем туристам о себе – обходим бассейн и бар, поднимаемся на террасу и смотрим с нее на пляж, как капитан со своего мостика. Пляж усеян, утыкан, заполонен телами даже в этот ядовито-солнечный час. Если учесть, что у нас неплохие продажи, так же как и у Заура за углом, то многие туристы сейчас должны быть на экскурсиях. А Мехмет все просит нас продавать больше – чтобы туристы не сидели в отеле, не ели и не пили тут, не толпились на маленьком для такого отеля пляже и не жаловались, что им жарко в номерах с неработающими кондиционерами.
Лобби-бар, в отличие от пляжа, тих и пуст, только позвякивают в подсобке стаканы и мурлычет песню бармен. Едва мы усаживаемся за свой стол, как к нам подходят две ухоженные девушки с дорогими сумками и покупают экскурсии на четыреста двадцать долларов. Когда одна из девушек достает из сумки деньги, на стол выпадает буклет «Tez Tour», и Ильхам настороженно спрашивает:
– А вы с Тезом приехали?
– Да, но наш гид не пришел. Мы ждали его на ресепшене, а потом решили к вам подойти.
А что?
– Нет, ничего, – отвечает Ильхам и убира ет деньги девушки в свой бумажник.
Спросив про Кемер и цены на такси, девушки уходят, а Ильхам закуривает, глядя им вслед:
– Но мы ж не знали, что они с Тезом, пра вильно?
Я коротко взмахиваю рукой:
– Можно подумать, Хасан наших туристов не пишет.
– И вообще он с нашей Олечкой спит, – добавляет Бебек.
– Ты знаешь, вот как раз Олечки мне для него и не жалко, – усмехаюсь я.
Он вздыхает:
– А мне жалко.
Я встаю и становлюсь у окна, глядя на каменную макушку горы, которую наши экскурсионные гиды представляют туристам как Олимп. Да, Олимпов по свету разбросано великое множество: где море и туристы – там обязательно Олимп. И еще Клеопатра везде в изобилии. Посмотришь на географию ее путешествий, и удивительно становится – как челночницу мотало по белу свету. Бассейны Клеопатры, пляжи Клеопатры, ущелья, пещеры, бухты, лески, горки… Но ведь и туристам приятнее купаться в бассейне Клеопатры, а не просто в каком-то бассейне. С легендой намного больше смысла.
Услышав мягкий хлопок двери бара, я оборачиваюсь. К нашему столу подходит жена Быстрова. Ее глаза скрыты очками, но даже через них видна припухлость.
Она садится, тянет руку к очкам, но тут же отдергивает
ее и спрашивает торопливо:– Здесь есть православная церковь?
Я бросаю взгляд на Ильхама, он пожимает плечами.
– Храм Святого Николая? – размышляю я вслух. – Но это далеко, и он не…
– Отвезите меня, пожалуйста, я заплачу сколько надо, – хрипло шепчет она и, сняв очки, смотрит на меня.
– Ты туда не поедешь, – говорит Ильхам по-турецки. – Ты знаешь, какая там дорога.
Я качаю головой:
– Оксана, мы не сможем сегодня. Может, завтра. Мы постараемся найти машину и…
– Пожалуйста-а-а. – Ее лицо кривится. Она всхлипывает, прижимает сжатую в кулак ладонь ко рту.
Я тянусь к ее плечу, но опускаю руку, не донеся. Бебек вздыхает и ерзает на стуле, глядя в сторону бара.
– Хорошо. Утром. Мы позвоним вам в но мер, скажем когда. Или оставим записку.
Она кивает часто-часто и встает:
– С-с-спасибо. Я буду ждать.
– Ильхам, мне все равно, что ты думаешь. Это надо сделать, – говорю я, когда мы остаемся одни. – Билет мы мужу ее не нашли, надо помочь хотя бы ей.
– Посмотрим, – бурчит Ильхам, не глядя на меня.
Бросив взгляд на часы – сколько там времени осталось до коктейля? – я спрашиваю:
– Вам простыни надо поменять? Хочу в ложман сходить.
– Ты думаешь, там есть чистые простыни? – фыркает Бебек.
Ильхам достает ключ от их комнаты:
– На. Попробуй. У тебя коктейль, помнишь?
– Конечно. Через двадцать минут вернусь.
В ложмане я долго препираюсь с сальноволосым, похожим на крота охранником, который заодно работает кастеляншей. Мы же по делу зовем его стукачом.
– Слушай, дай мне чистое белье, пожалуй ста, – настойчиво прошу я. – Последние же простыни остались, разберут, пока я грязные снимать буду! А мы уже три недели не меняли!
Ты дай, а я тебе прямо сейчас принесу грязные.
Наконец он уходит в подсобку и возвращается через пару минут со стопкой сероватых простыней. Он нехотя протягивает мне ее.
– Еще не совсем сухие, – говорит он. – Грязные прямо сейчас же неси. Я жду.
– Да принесу, принесу! Нужны мне твои тряпки, – отмахиваюсь я и скрываюсь в темном коридоре.
Зайдя в комнату Бебека и Ильхама, я, как обычно, ужасаюсь беспорядку и сдираю с их кроватей простыни, гораздо более серые по сравнению с принесенными. От очередного рывка я теряю равновесие, задеваю пачку газет и журналов у кровати Ильхама, и они тут же расползаются под ногами ленивой лавой. Я раздраженно приседаю и складываю их, сминая страницы, но тут из журнала выскальзывает красная книжица паспортного формата, и я останавливаюсь. Я беру ее в руки, и она оказывается немецким паспортом, с первой страницы которого на меня смотрит лицо Ильхама. В графе «Name» [22] напечатано: «Erdal», в графе «Vorname» [23] : «"Ozman», под «Staatsangeh"origkeit» [24] я читаю: «Deutsch» [25] .
22
Name – имя.
23
Vorname – фамилия.
24
Staatsangeh"origkeit – национальность.
25
Deutsch – немец(кий) (нем.).