Антиглобалист

Давид помнил теперь, как они расспрашивали деда Толика, правда эта история, как и все остальные, но дед только хитро улыбался, и ничего не отвечал, окутывая басни Астахова таинственной недосказанностью.

Был у деда черно-белый телевизор, а вначале 90-х не у всех пожилых людей были телевизоры, и поэтому в гости ходили в разное время, практически под вечер бабушки смотреть зарубежные сериалы, ребята не знали истинных имен бабушек, потому что дед называл их именами тех героинь, чьи сериалы они приходили смотреть. «О, Дона Бэйжа идет. – Говорил невозмутимо дед. Или – Просто Мария проходи в дом. Рабыня Изаура, бери стул, садись». При этом он имел уважение к этим старушкам, никогда не роптал на то, что они нарушают его планы холостяка, дверь его дома закрывалась только на ночь, поэтому он разрешал им заходить днем в его отсутствие, включать телевизор и смотреть любимый сериал, а сам шел во двор делать свои дела. А дел у деда всегда хватало.

Был он человеком на первый взгляд простым. Ничего внешне не выдавало в нем оригинальности, из одежды чаще предпочитал грязную робу, если что-то мастерил, или делал по хозяйству, но если шел в гости, одевал пусть и старые, но опрятные и глаженные, купленный ещё в советское время, пиджак и брюки. К наряду шли старые, но в хорошем состоянии чистые, начищенные ботинки, и на голову бескозырка по моде советских послевоенных времен. В поселке, и особенно на хуторе, где жил от рождения дед, все друг друга знали, и поэтому все друг другу здоровались. Дед здоровался вежливым «здравствуйте», кивком и поднятой над головой бескозыркой. В городе же люди просто холодно и безучастно проходят мимо, и Давиду всегда не хватало в городской среде той теплой атмосферы, где все друга знают и уважают. Деда любили односельчане, Давид был уверен в этом, это чувствовалось. Знаете, так часто бывает, чем дольше люди живут рядом, особенно соседи, тем больше за жизнь накапливается ситуаций, после которых во взаимоотношение проступает холодок, а порой и самая настоящая вражда. Потому что бедокурят, как правило, все, в той или иной степени, и редко при этом друг друга прощают, тем более соседей прощать почему-то всегда сложнее, нежели родных и близких, так уже у нас сложилось.

К деду же хорошо и уважительно относились многие, хоть и самые разные люди, с чего ребята делали вывод, что человек он был на самом деле хорошим, раз даже соседи его уважали. Наверное, поэтому у него было много друзей, которые всегда с радостью принимали его в гости. Дед с удовольствием брал внуков с собой, и вместе они совершали свое паломничество, через яр вдоль маленького ставка, по дороге мимо высоких ясеней, а потом вверх по горе вдоль узкой тропинки в дом дальних родственников, к бабе Шуре и дедушке Мише, одноногому ветерану. Они, будучи людьми, довольно бедными, всегда находили, чем угостить ребят. В другой день могли отправиться в конец улицы к старому вдовцу деду Семену и его сыну, в их огромную колоритную хату построенную ещё в дореволюционные времена с высокими потолками, деревянными колоннами, деревянными балками перекрытиями, настоящей печью посреди дома и вышитыми рушниками, развешанными по углам и над портретами-фотографиями родственников в деревянных рамах под стеклом. У них они тоже пили чай, общались и играли в шахматы. У дядьки Сереги и их родни дед мог немножко выпить, но всегда культурно и в меру, никогда ребята не видели деда пьяным и вообще в непотребном виде. Он всегда был сдержан, сжато, но всегда остро и метко шутил, смеялся редко, пошутит, и делает дальше скромно свое дело, хоть все вокруг за животы держаться и от хохота валяются, ну, максимум, мог улыбнуться. Если хорошо разобраться и покопаться в родословной, то практически половина семей живших улице, на которой жил дед, были родственниками. «Вот там – рассказывал дед ребятам, указывая на покинутый, на окраине улицы, на опушке леса брошенный дом, заросший бурьяном – там жила моя покойная тетка Хима с мужем. А вон там, где огород Бортников сейчас, была хата Дмитрия Пахарыны, который взял в жёны мою вторую тетку Пелагею. Чуть выше по улице жил ваш прапрадед и мой дед Матвей, но его хата не осталось, в ней рос ваш прадед и мой отец Иван, а на месте старой хаты, точнее сбоку, стояла уже кирпичная, советской постройки, с шиферной крышей, и там жили тоже какие-то родственники. Еще дальше были хаты покойных дедушкиной тетки Явдохи и дяди Петра, а за ставком сестры Нади, и множества других троюродных и более дальних братьев и сестер. Рожали тогда много детей, а селились рядом.

Давид только потом осознал, какую утрату понес, когда деда не стало, и очень сильно мучился, даже когда повзрослел, что перестал ценить встречи с дедом Анатолием в подростковом возрасте так, как это делал младший брат Гриша. Он сильнее попал под воспитание деда, что сделало его добрее и человечнее, и Давид был рад этому.

Так Георгий свое детство в большей степени провел не с детьми, а со стариками. У Гриши было очень важное, качество, он не просто умел, но и любил слушать людей, а старикам всегда было что рассказать. Тем более старики ушедшего поколения рассказывали исключительно назидательные и приличные истории, с нотками приключений и с перчинкой фантазий. «А чего теперь стоит ожидать от будущих стариков»? – размышлял Давид.

Георгий с дедом стали неразлучными друзьями. Не зря говорят, что старики с возрастом все больше походят на детей, поэтому находят больше общий язык с внуками. А еще говорят, что правильная идеальная семья, это когда есть родители, дети и дедушки с бабушками. Тогда воспитание происходит по следующей схеме: дед воспитывает внука, у него есть для этого жизненный опыт, а отец больше работает, он молод, он тоже воспитывает сына или дочь, но не так усердно или просто по-другому. А потом отец становиться дедом, и воспитывает внука, пока его сын созревает как мужчина. Не буду утверждать правильно это или нет, но у ребят получилось именно так, пока родители добывали в 90-е насущный хлеб, ребятами занимался дед. Для них после смерти отца, смерть деда была большой утратой.

Григорий был одновременно настолько безобиден и добр, что его практически никто никогда не обижал. Но в то же время, характер у него проявлялся бойкий, когда нужно было постоять за слабых в школе или во дворе, в этом деле его натаскал Давид, который к тому времени увлекся боксом, и уже показывал неплохие результаты. Тем более что отец умер у ребят рано, и они, не окрепшие, вынуждены были работать с детских лет, ну и стоять за себя тоже учились сами. Давиду было тогда девятнадцать, а Григорию одиннадцать. Давид учился в университете в городе, а младший был в шестом классе. Тогда Давиду пришлось перейти на заочное отделение, нужно было работать, на учебу денег не хватало, а семью тянуть было некому.

Благо тогда на помощь пришел дядя Николай Иосифович. Он начал поддерживать родню, тем более мать ребят уже тогда болела и помощь была кстати. Время от времени он заезжал из столицы, привозил немного денег, иногда одежду и обувь своего старшего сына. Давиду же приказал доучиться, перейти обратно на очное обучение, и по возможности подрабатывать, что бы хватало только ему на жизнь, а о матери и брате обещал позаботиться сам, а дальше мол, посмотрим. Здоровье дяди было тоже подкошенное, но о болезнях дяди ребята ничего не знали. Давид чувствовал, что взрослеть придется быстрее сверстников, потому что растягивать беззаботную студенческую жизнь не получиться. Поэтому за ум приходилось браться рано.

С годами дядя слово сдержал, все также помогал Грише и маме, но Давиду не помогал финансово, хотя и пристально следил за его учебой, интересовался успеваемостью, и вообще личной жизнью парня. Поэтому Давиду приходилось разрываться между учебой и подработками.

Когда Георгий учился уже в одиннадцатом классе, сильно заболела мама, поэтому он не стал никуда поступать, и остался на подработках в строительной бригаде при сахарном заводе, следил и ухаживал за слабой матерью. Давид навещал их по мере возможности, чем разгружал Георгия, и подкидывал по возможности какие-то деньги.

Домашнее время провождение, из-за больной матери, а также скорбь из-за её положения, и беспомощности, углубили Георгия в книги, и более всего в книги духовного и религиозного содержания. Времени на футбол и прогулки по ночным клубам и барам у него не было, да и желания, честно говоря, тоже. Он был белой вороной в обществе сверстников, но все относились к нему хорошо и уважительно, видя его нелегкое положение. Что-что, а к сиротам в нашем народе относятся по-доброму. Может быть, поэтому Грише прощали его религиозность, походы на службу в церковь, и на воскресную школу, и в какой-то мере считали странным, и немного сдвинувшимся. Его попытки поговорить на философские темы многие воспринимали как психологическую травму, нежели как достоинство, а обсуждать со сверстниками футбол, девочек фильмы и музыкальные группы ему было не интересно в том ключе, в котором это обычно происходило. Да оно и не странно, ведь парень к своему совершеннолетию размышлял во-многих вопросах, как взрослый. Именно поэтому он чувствовал себя одиноким долгое время, особенно после смерти отца, смерти любимого деда, отъезда брата из поселка и практически всех друзей знакомых и ровесников, которые после выпускного поступили в различные учебные заведения и разъехались по большим городам страны.

Нынче такая тенденция. Села вымирают, молодежь выезжает в города. Гриша видел, как меняется в городах молодежь, он часто говорил на эту тему с братом, и ему казалось, что в большинстве своем молодежь не меняется к лучшему. Он часто ностальгировал по тем вечерам, которые проводили у деда. Скучал по людям, которые приходили к деду в гости, и к которым они ходили в гости. Все эти исчезнувшие люди были целой эпохой, связующим звеном двух и более поколений, которые по своим нравам и традициям уходит вглубь дореволюционной эпохи. Гриша иногда горевал о том, чего по мнению Давида и сам не понимал, и не мог понять, но видать то общение с людьми, которых так быстро не стало, тот весь колорит человеческой доброты, обычаев и культуры, которую не смогли вытравить атеистической пропагандой в советское время, поселилась в нем и горела теплым огоньком благодарности ко всему хорошему, что смогла взрастить и передать ему родина. Они, люди прошлого, сумевшие передать доброе, тоже были для парня частью его огромной Родины.

Давид ждал брата на перроне вокзала, а поезд тем времени медленно подъезжал к месту остановки. Потом из вагонов начали выходить люди. Появился и Георгий, как всегда скромно одет, улыбчивый, с дорожной спортивной сумкой через плечо. Браться обнялись, поприветствовали друг друга, обговорили дорогу, свежие новости, и уже через какое-то время, беседуя, вышли с вокзала и пошли вдоль трассы. Давид подошел к таксисту, желая договориться о поездке, но Григорий его остановил:

– Зачем такие траты? Можно на метро или на общественном транспорте доехать.