Антиквар
Шрифт:
Медаль за беспорочную службу в полиции
– Что думаете? – спросил Дегтяренко без особого интереса.
Смолин пожал плечами:
– Я все же не эксперт, а торговец. Лично мне таких вещей в руках держать не приходилось, так что промолчу…
– Зря, – в голосе Дегтяренко звучало неприкрытое торжество, свидетельствовавшее, что клиент заглотил. – Конечно, здесь, в вашей глуши, экспертов толковых не найдешь… Да они и без надобности. Такую патину не подделаешь…
Смолин подумал, что лично он ни за что не стал бы пышно именовать патиной следы
Новониколаевские ребятишки, понятно, ничего не пожалели для хорошего человека, впарив ему кое-что подлинное по задранной цене, достаточно редкое, а вдобавок – дешевку, опять-таки втридорога, но более всего – высокопробного фуфла. Маэстро все же был не один на всю Сибирь такой талантливый, да и импорт выручает… Когда герр Дегтяренко объявился в Томске, к его визиту уже были готовы и опять-таки раскрутили неслабо. И, как честные люди, передали по эстафете в Шантарск, дав время Смолину подготовиться…
Чем больше он присматривался с бесстрастным лицом, тем более убеждался, что клиент готов. Дело даже не в его апломбе – купив вчера у Смолина стопроцентно подлинный «Смит-Вессон», того самого «коротыша», и еще кое-что, опять-таки родное, он расслабился и подсознательно ждет от Шантарска исключительно подлинного …
Хозяин хатенки с видом гордым и отрешенным нацедил себе водочки и, хэкнув, переправил ее в рот с таким видом, словно пребывал тут в гордом одиночестве. Буркнул:
– Дырку не протри…
Чернильница глухо стукнула о столешницу. Отирая пальцы великолепным клетчатым платком, купленным явно не ближе пары тысяч верст от рубежей Отечества, Дегтяренко спросил небрежно:
– Ну, и что вы хотите?
– Да пустяки, – ухмыльнулся хозяин. – Десять тысяч баксов за всё – поскольку вещички продаются не в разбивку, а исключительно полным комплектом.
– Запросики у вас… – покрутил головой нефтяной господин с видом человека, привыкшего торговаться и умеющего это делать.
– Да ла-дно! – фыркнул хозяин. – Давай-ка внесем ясность, куманек… Если ты решил, на все это глядя… – он неопределенно махнул рукой вокруг, – что приперся к натуральному алкашу, то крупно промахнулся. Я, братка, не алкаш, а пьяница. Просекаешь разницу? Алкаш мозги пропил, а пьяница – не вообще и не всегда… Я свою норму знаю, похлебаю и перестану, а хата моя в таком запустении не оттого, что я отсюда все пропил, а исключительно потому, что обитаю я тут только летом, водочки попить вдалеке от сожительницы, чтоб меньше вякала. Квартирка у нас на другом конце города, в ломы ей будет сюда переться… И потом. Я, милый, не всегда был в таком вот бичевском виде, я, чтоб ты знал, сельхозтехникум кончал, на целине, – он небрежно прищелкнул по обеим медалям, – комсоргом поселка был. Если б не водочка да не любовь к вольной жизни, я б, может, и в секретари райкома выбился, да вот не судьба была. Короче говоря, книжечки и мы почитываем – а партейно-политическую закалку прошли давненько, еще во времена волюнтаризма. Короче, слушай сюда. Я ж прекрасно понимаю, что таких чернильниц на белом свете осталось хрен да маленько. Вон, даже Яковлич в руках не держал, а он старины видывал больше, чем гинеколог… этих самых. Вон, валяются, – он кивнул на подоконник, где валялась стопка потрепанных книг. – Там все расписано. В Питере этой охранки было полтора человека,
это тебе не гэбэ с его небоскребами… И сколько у них там было казенных чернильниц с полным письменным обозначением? Да штук несколько на всю невеликую братию. А уж большевички потом под корень изводили все, отношение имевшее к проклятому старому режиму, особенно такое вот… Это тебе – теория. А практика такая – мне, родной, подворачивается домок под Шантарском. Не дворец да по нашим с Петровной скромным запросам… Шлакоблочник, гаражик имеется, во дворе есть где поставить клетухи для кролей, свинарничек… Бзик у меня – доживать в кулацком хозяйстве. Так вот, если я квартиру толкну, эту хатку толкну да добавлю десяточку зеленых – в аккурат хватит, – он оскалился. – Ну что, похож я на алкаша, м'oзги пропившего? Ну?– Не совсем, – бесстрастно кивнул Дегтяренко.
– От то-то. А потому со своей цены я не слезу. Хочешь – бери, не хочешь – я еще подожду… Какие мои годы, я робенок двужильный… Рано или поздно толкану за десятку. Цены знаем, не сомневайся…
Дегтяренко усмехнулся:
– А если домик тем временем уйдет?
– Другой подвернется, – сказал хозяин. – Никак нельзя сказать, что домиков таких, как грязи, но все ж товар на базаре не редкостный… в отличие от этого вот, – он ласково погладил чернильницу. – Ты вот себе подумай: может, именно в нее перышко и макали, когда на Вовку Ульянова протокольчик составляли за все его художества…
– Тут значится, что изготовлена она в девятьсот пятом, – сказал нефтяник деловито. – А Ленина в России тогда уже давненько не было…
– И какая разница? – невозмутимо пожал плечами хозяин. – Не один ли хрен? Ленина не было, зато имелось в достатке соратников и сподвижников – их-то до едрени матери имелось, а? Как ни крути, а все равно получается, что кого-то из будущих вождей чернильцами из этого самого агрегата описывали. Они ж все поголовно срока мотали и под следствием чалились, особенно в Питере, колыбели, понимашь, революции… В общем, не слезу я со своей цены, и уговаривать меня бесполезно. У меня, сокол, есть конкретная мечта, а мечты денег стоят. И если я еще литру засосу, из соображения все равно не выпаду, так что не рассчитывай… Что скажешь?
Он безмятежно улыбался, демонстрируя отсутствие половины зубов, плачевнейшее состояние остальных и две фиксы из белого металла – а глаза были, хотя и хмельные, но хитрые и колючие, исполненные извечной крестьянской сметки…
Должно быть, Дегтяренко прекрасно просек ситуацию – самомнение вовсе не обязательно идет рука об руку с глупостью. Дураки, в общем, к трубе ни за что не присосутся…
В конце концов столичный гость извлек сногсшибательный бумажник из тисненой кожи, не глядя, привычно указательным и средним пальцами вытянул из него пачку серо-зеленых бумажек в банковской бандерольке – а сколько там еще осталось, завидки берут… Он держал доллары на весу, явно не собираясь из врожденного к ним уважения класть на грязнющий стол.
Сергеич, приподнявшись без излишней суетливости, взял у него пачку, ногтем содрал бумажную ленточку и ухмыльнулся, с симпатией разглядывая президента Франклина:
– Ишь, лыбится, мордастый, да еще патлы отрастил… Я при Никите таких патлатых в комсомольском оперотряде стриг под Котовского…
Его пальцы, хотя и корявые, замелькали с несказанной быстротой, зеленые бумажки так и порхали, перемещаясь из пачки на колени, где словно по волшебству складывались в столь же аккуратную стопочку, сделавшую бы честь упаковочной машине Федеральной резервной системы США. Молодой человек в галстуке оказался не в силах сохранить невозмутимость, и на его лице изобразилось неподдельное страдание: безусловно, лично он считал подобные траты блажью. Подметивший это Дегтяренко ожег спутника холодным взглядом, и тот, подтянувшись, мгновенно превратился в манекен.
– Все путем, как в аптеке, – усмехнулся хозяин, проворно засовывая пачку во внутренний карман. – Владей, милый! Жаль, больше нечем порадовать, для хорошего человека всё бы отдал… Ты мне, может, телефончик оставишь? Я по соседям порыскаю, авось, чего и выцеплю. Райончик этот еще до революции был пристанищем криминального элемента, так что тут, глядишь, чего и всплывет, когда дома ломать будут…
– А ведь это, пожалуй, неплохая идея, – милостиво кивнул Дегтяренко. – Через Василия Яковлевича держите связь…