Антипедагогические этюды

Вот и сегодня — Люся в душе подозревала, что папа не пустил её в школу именно из-за преферанса: вот-вот подойдут друзья-приятели. Вчера ещё хотели, да сорвалось.

Поэтому он объяснил нетерпеливой Лидии Антоновне, зло вопя в трубку:

— Нет, уважаемая, не ждите. Люся наказана. Она сегодня дома не всё выполнила, что мама просила. Вы уж там обойдитесь как-нибудь без неё… Что? Да бросьте, Лидия Антоновна, от неё толку — ноль. Руки как из задницы, по три раза за ней переделываем.

Вот так. («И слюни подбери!»).

… — Ну вот!! — торжествовала Осипенко. — Я так и знала, что не все придут!!

— Брось, Анька, — вмешалась добрая Курочкина. — У Люськи папаша — не дай Бог. Ей и так — дыхнуть секундочки нет. Справимся и без неё.

— Ага, — психовала Осипенко. — Я ей выскажу всё равно! Тоже мне!..

Лидия Антоновна, тоже немного повозмущавшись, всё же сказала:

— Ладно, что языками зря чесать? Давайте работать.

Она чётко и толково распределила участки деятельности.

— А занавески? — прищурилась Аня. — С ними не успеем. Если я, например, сегодня возьму простирнуть — это только утром повесить можно. Не впишемся!

— Ничего! — у Лидии Антоновны был план. — В моей автостиралке их можно провертеть и сразу высушить. Инночка! — окликнула она дочь. — Снимай этот тюлевый кошмар, беги домой и сделай. Да!! Не забудь утюг прихватить, тут сразу отгладим и повесим.

Занавески быстро сняли, и Инночка действительно умчалась.

— Ишь, самая хитросделанная нашлась, — яростно шепнула Осипенко Курочкиной. — В машинку сейчас забросит — и всё! И руки чистенькие, и дело готово! А мы тут…

Курочкина сразу кивнула: да, это тебе не парты изгаженные порошком отдраивать.

Работали почти до девяти. Лидия Антоновна поспевала и командовать, и белить. Но зато класс сиял, как новый пятак. Тут подоспели и занавески, и когда они, отбеленные и отутюженные, вернулись на место, девочки ахнули:

— Ух ты-ы-ы!!

— Ну вот видите, девочки, и самим приятно! — чуть ли чуть ли не раскланивалась Лидия Антоновна. Хорошо, короче говоря, получилось. И настроение назавтра у всех было отличное. У Марины Григорьевны — так вообще эйфория. Даже расплакалась:

— Девчонки, дорогие мои!.. Спасибо!!

И бросилась каждую целовать-обнимать: «С праздником женским вас, хорошие мои!»

И Люсю тоже поцеловала. Не знала же она, что та вчера не явилась!

Это ей потом Лидия Антоновна поведала. И, между прочим, без всякой злобы. Просто сказала:

— Ну до чего же размазня эта Люся Орлова! Подумайте только, Лидия Антоновна: девушке — шестнадцать лет, а своего мнения совершенно нет! Попробовал бы меня такой папочка остановить в своё время! — ух, не знаю, что и было бы! Тем более, если надо для всего класса! А эта?.. Так размазнёй по жизни и протащится, тряпка.

…Марина Григорьевна считала точно так же.

Две остановки трамваем

Это был уже шестой мамин муж. За свою коротенькую жизнь второклассница Катюша так устала от такой бесконечной «смены караула», что и сказать нельзя!

Первый муж мамы — родной отец Катеньки — «мало зарабатывал», второй — «гулял по бабам», третий — «пил как конь». Четвёртого девочка помнила смутно (он и задержался здесь всего на неделю), а вот пятый запомнился крепко: бил и её, и маму. Причём делал это в трезвом виде, а не как «папа номер три»; ревновал очень свою красивую жену. А Катюша — под ногами вертелась тут же и попадала, конечно, под руку.

— Катька, чего ты лезла, а?.. — ласково вещал пятый папа, когда гроза утихала и влюблённые мирились. — Мы сами с мамкой разобрались бы, а так — и тебе перепало, дурёха!

Но Катенька снова пыталась вступаться за маму, несмотря на горький опыт. Вот и ходила с «фонарями» точно такими же, как и у родительницы.

Мама долго терпела (кажется, этого мужа она действительно очень любила), но однажды не выдержала… Она задержалась на работе (никак нельзя было отказаться, никак!), и дома получила как следует:

— С кем, подстилка, шлялась?! На часы посмотри, гнида! — орал страшно муж.

Мама, как назло, была с причёской и в хорошем новом платье в тот день, — тут и дураку ясно, что для свидания вырядилась!!! А ей просто захотелось покрасоваться: весна… Стояли такие роскошные дни середины марта, что сердце просило праздника! Просило — получи…

И как ни клялся муженёк в любви, как ни каялся — не помогло больше. Состоялся развод — и мама снова была свободна как птица. Но она не умела долго оставаться одна, и к тому же, если помните, вовсю буйствовала озорница-весна.

…И вот он, «папа номер шесть», дядя Лёня. Огромного роста; мама по сравнению с ним — птичка, а ведь и она не мелкая. «Этот если бить начнёт — то, наверное, сразу убъёт!» — подумала Катюшка, чуть завидев «отца».

Но прошло уже целых двадцать дней, а дядя Лёня руки не распускал. И не кричал даже!

«Но что-то же в нём должно быть не так!» — присматривалась девочка. — Интересно, сколько ещё он с нами проживёт?»

Дядя Лёня проживать, видимо, собирался долго. Может, и всегда. И Катя скоро узнала причину: оказывается, дяде Лёне просто некуда идти. Совсем.

— Понимаешь, Галка. — делилась мама с соседкой, советчицей и соратницей, — его подставили. Ни за что отсидел, представляешь?! А жена в это время квартиру продала — и прости-прощай!

— Ты смотри, Олька, осторожно!! — махала руками тётя Галя. — С таким прошлым… Смотри, чтоб не пропало ничего!!

«Завидует» — догадалась Катькина мама. (Галка была хронически одинока уже лет пятнадцать).

«Как бы не вздумала отбить!» — озаботилась Ольга. Да и то: у соседки и квартира побольше, и «довеска» (ни дочки, ни сына, ни чёрта в ступе) нет. Лёнька — мужик видный!

И Катина мама приняла на всякий случай простые меры предосторожности, то есть «ход на её территорию» был теперь соседке заказан. Галина немедленно обиделась, когда на второй-третий раз закадычная подружка ни с того ни с сего не пустила её на порог:

— Галочка, некогда мне с тобой лясы точить, дорогая! Извини. Да и мужу хочется отдыха в своём доме!

Галина распыхтелась — здороваться даже перестала. Да пусть! Зато теперь не будет на Лёньку пялиться, предательница.

…Новый папа «сидел ни за что» недолго, но успел приобрести те неуловимые признаки, по которым сразу легко можно узнать человека с такой биографией. Но он, однако, был добродушен, много и смешно шутил, а Катюшу с первого дня стал симпатично называть «Катюшонок». Причём не требовал, как отцы № 2, 4 или 5 — называть его «папой», а сразу сказал: