Антипка дарит журавлиное яйцо

— Что же ты не стрелял? — строго спросил Антипка. — Ведь он сидел — как перед фотоаппаратом позировал.

— «Позировал»!.. — передразнил Фимка. — Да я только прицелиться успел, а он вдруг как сорвётся!

— Эх ты, растяпа! — вырвалось у Серёжи.

Фимка подскочил как ужаленный.

— Это я растяпа? А ты… ты… — Фимка искал слова пообиднее.

Но тут вмешался дед Никанорыч:

— Напрасно это вы, ребята. Фимка правильно сделал, что не стал стрелять на авось. Только спугнул бы. Он нашего шалаша не заметил — значит, завтра снова прилетит на свою ёлку.

Серёжа и Антипка смущённо переглянулись.

— Ты, Фима, не обижайся, — сказал Серёжа. — Это я так, сгоряча.

— Дать бы тебе по шее сгоряча! — буркнул Фимка.

— Сам получишь!

— Я?

— Ты!

— Ну-ну, петухи! Будет! Пошли по домам, — остановил их дед Никанорыч и, взяв у Фимки ружьё, зашагал к дому.

Ребята уныло брели по деревне.

Возле Антипкиного дома постояли, помолчали. Вдруг Антипка что-то вспомнил.

— Фимка, а что, если показать ему дедову находку? — Он кивнул в сторону Серёжи. — Вот небось удивится, а?

Фимка оживился:

— Факт, удивится. Он такого в жизни не видел.

— Чего я не видел? — спросил Серёжа недоверчиво. — Может, видел!

— Нет, не видел, — уверенно сказал Антипка. — Пойдём, покажу.

Все трое зашли в избу. Дед Никанорыч уже положил ружьё на полати и теперь отдыхал, сидя у окна.

Антипка забрался с ногами на лавку и, дотянувшись до высоко прибитой полки, достал оттуда резную деревянную шкатулку. Осторожно спустившись на пол, он торжественно открыл шкатулку и протянул Серёже:

— На, смотри!

Серёжа с любопытством заглянул в шкатулку.

Там на дне, выложенном мхом, лежало продолговатое светлое яйцо.

— Чьё это? — спросил Серёжа.

— Отгадай, если видел, — усмехнулся Фимка.

— Глухариное? — неуверенно проговорил Серёжа.

— Нет.

— Гусиное?

— Опять не угадал.

— Индюшиное?

Антипка с Фимкой только покачали головой.

Серёжа наморщил лоб.

— Ну, ну! — торопил его Фимка, но Серёжа безнадёжно молчал.

Наконец он тихо сказал:

— Не знаю.

— То-то! Не знаешь! — торжествующе воскликнул Фимка. — Журавлиное это яйцо!

— Ну и что? — спросил Серёжа.

— Как — что? — удивился Антипка. — Журавлиное, понимаешь? Во всей деревне ни у кого больше нет такого яйца. Оно у нас уже пятьдесят лет лежит. Правда, дедушка?

— Правда, — кивнул дед Никанорыч. — Пять десятков, не меньше. Журавлиное яйцо, Сергей, не каждому дано увидеть.

— Почему же?

— Потому что журавли гнездятся в таких местах, куда человеку не добраться, — сказал Антипка.

— А как же вы, дедушка Никанорыч, добрались? — спросил Серёжа.

— Тут целая история, — сказал дед Никанорыч. — Был я тогда молодой и пошёл как-то осенью в дальний лес поискать подходящее дерево на лыжи. Пока искал дерево, сам не заметил, как заблудился и забрёл в болото. Два дня плутал, одну бруснику да клюкву ел… Иду я, значит, по болоту, вижу — гнездо на кочке, а в гнезде вот это яйцо. Почему оно невысиженным осталось — не знаю, только журавли к тому времени уже все на юг улетели…

— Хорошо, что улетели, — подхватил Антипка, — а то бы несдобровать тебе.

— Да-а… Говорят, что журавли страх как не любят, когда человек их гнездо находит. Налетят, только держись, — крылья у них большие, сильные: до смерти убьют. Так что находка моя, такскать, редкая. Прямо скажу, диковина. Антипке я её подарил, пусть бережёт.

— Можно мне его в руки взять? — робко спросил Серёжа.

— Возьми, — разрешил Антипка.

— Только не урони, — добавил Фимка.

Серёжа вынул яйцо из шкатулки.

— Ой, а лёгкое-то какое!

— Оно пустое: видишь, иголкой с двух сторон проколото. Чтоб не испортилось. Смотри, пятьдесят лет лежит, а какое светлое… Ну, налюбовался? Клади на место.

Серёжа положил яйцо в шкатулку, и Антипка снова убрал её на полку.

Глава девятая. ПОПАЛСЯ

Фимка с Серёжей лежали в высокой траве. Отсюда, с этой стороны Косого оврага, им было хорошо видно и сухую ель, и шалаш, в котором на этот раз спрятались дед Никанорыч и Антипка.

У Фимки на лице было недовольное выражение. Облокотившись о землю и подперев голову ладонью, он хмуро смотрел в синее небо.

— Скорей бы уж прилетел, что ли! — сказал он. Потом тяжело вздохнул: — Эх, дали бы мне ещё разок, уж теперь бы он от меня не ушёл, лохматый!

Серёжа промолчал. Он лежал на животе и время от времени осторожно, кончиками пальцев, срывал с веточки и клал в рот крупные, сочные ягоды земляники, красневшей в густой траве.

— Гляди-ка, Фимка, сколько ягод! — сказал он. — Ешь!

Но Фимка безразлично глянул на ягоды и снова уставился в безоблачное небо.

— Может, он вчера нас заметил, вот и не летит? — предположил он.

— Не мог он вас заметить! — возразил Серёжа. — Разве только шорох слышал.

— Ну вот. Наверно, испугался.

Оба замолчали, задумались.

Вдруг Серёжа вскочил на коленки:

— Получилась!

— Чего ты орёшь? — прикрикнул на него Фимка.

— Получилась, — уже тише сказал Серёжа. — Задачка, помнишь, ты мне загадал?

Фимка посмотрел на него недоверчиво.

— Не веришь? Вот, смотри!

Обломком сучка Серёжа выкопал в земле три неглубокие ямки, старательно выскреб из них комочки земли.

— Вот у нас три банки: эта — десятилитровая, эта — семи, эта — трёх.

Он протянул руку и со стебелька пастушьей сумки сорвал десять стручков.

— Будем считать, что каждый стручок — литр молока. Все десять литров — в самой большой, десятилитровой банке. Наполним семилитровую доверху; в первой осталось три литра. Теперь доливаем в неё из трёхлитровой банки два раза по три. В десятилитровой банке у нас стало девять литров, в семилитровой — один, а трёхлитровая — пустая. Так?