Антология «Дракула»
Шрифт:
Она щелкнула игрушечными зубами, как кастаньетами, ощущая, как здесь, в холодном и разреженном горном воздухе, ею овладевает странное легкомыслие.
Приятным контральто она промурлыкала: «Это мир Барнума и Бейли, такой фальшивый, как и нужно, но в него невозможно поверить, если ты не веришь в меня». Когда Кейт пела, голос выдавал ее ирландское происхождение гораздо сильнее, чем когда она говорила.
Харкер подходит к воротам замка. Вестенра и Мюррей следуют за ним на небольшом расстоянии.
Молчаливая толпа цыган расступается, пропуская англичан. Харкер замечает
Во внутреннем дворе армадилл обнюхивает свежесрубленные человеческие головы. Запах гниения ударяет Харкеру в ноздри, но он пытается скрыть тошноту. Мюррей и Вестенра громогласно стонут и жалуются. Оба они сжимают в руках большие распятия.
От толпы отделяется какой-то человек, похожий на крысу.
Ренфилд: Вы англичанин? Я англичанин. Ренфилд, к вашим услугам.
Он пожимает Харкеру руку, потом заключает его в объятия. Взгляд у него испуганный и безумный.
Ренфилд: Повелитель ждет вас. Вы знаете, я страдаю умственным расстройством. Так называемой зоофагией. Поедаю мух. Пауков. Птиц, если мне удается их поймать. Это все кровь. Кровь несет в себе жизнь, как говорит книга. Хозяин понимает это. Дракула. Он знал, что вы придете. Ему известно все. Он воин-поэт в классическом смысле. Его посещают видения. Вы сами все увидите и поймете. Он живет на земле уже много веков. Его мудрость многократно превосходит человеческую, превосходит все, что мы способны вообразить. Не знаю, как лучше объяснить вам. Он обещал мне много жизней. Много, очень много. Иногда по утрам он подкрадывается ко мне, когда я бреюсь, и разбивает мое зеркало. Эту мерзкую игрушку человеческого тщеславия. В его жилах течет кровь Аттилы. Он повелитель.
Ренфилд ловит насекомое, ползающее по сюртуку Вестенра, и отправляет его в рот.
Ренфилд: Я знаю, что вас тревожит. Головы. Отрубленные головы. Но это вынужденная мера. Это единственный язык, который они понимают. Он не любит подобных вещей, но понимает, что иначе нельзя. Он знает правду. Крысы! Он знает, откуда приходят крысы. Иногда он говорит: «Они кусают собак, убивают кошек и младенцев в колыбели, они пожирают сыр в кадках и суп в горшках».
Харкер, не обращая внимания на этот бессвязный лепет, пересекает двор. Клочья тумана извиваются под его подошвами.
В дверном проеме вырастает огромная фигура. Лунные блики сверкают на огромной лысой голове. Тяжелые челюсти раздвигаются в угрюмой улыбке, обнажающей желтые зубы размером с человеческий палец.
Харкер замирает на месте.
Раскатистый голос грохочет.
Дракула: Я — Дракула.
Поначалу Фрэнсис воображал Дракулу в виде обтянутого кожей скелета, иссохшего, пустоглазого, готового вот-вот рассыпаться в прах. Когда на съемки прибыл Брандо, который весил 250 фунтов, режиссеру пришлось придумывать персонаж заново. Теперь Дракула превратился в раздувшуюся громадную пиявку, до краев наполненную чужой кровью.
В течение двух дней Фрэнсис и Брандо никак не могли решить, с каким выражением следует произносить фразу «Я — Дракула». Кейт, которой, так же как и всем
прочим, не терпелось увидеть, как работает Брандо, вскоре осточертели эти бесконечные повторения.Фраза была написана огромными буквами на куске картона, который держали два ассистента. Актер экспериментировал с паузами, ударениями и акцентами, произнося имя своего героя то как «Доррагула», то как «Драколье». Он цедил пресловутую фразу, отвернувшись от камеры и глядя прямо в объектив. Проверял, как она будет звучать, если он вставит в рот клыки или заткнет ноздри.
Один раз он попробовал представиться, украсив лысую голову татуировкой в виде летучей мыши и намазав губы черной помадой. После недолгого размышления Фрэнсис приказал ему отказаться от подобных ухищрений. Конечно, на то и звезда, чтобы привносить идеи, но режиссер не обязан безоговорочно принимать их.
Вот уже два часа Брандо висел вниз головой в арочном проеме, страхуемый целой командой смертельно усталых техников. Он полагал, что будет очень эффектно, если граф предстанет перед визитерами в виде спящей летучей мыши.
Реплику свою он тоже время от времени переворачивал.
Мартин Шин, которого снимали со спины, спал на ногах.
«Я — Дракула. Я — Дракула. Я — Дракула?»
«Дракула я. Я ли Дракула? Да, я Дракула».
«Меня зовут Дракула».
«Мое имя Дракула. Граф Дракула».
«Привет, я Дракула».
«Я… Дракула. Ты… мой свежий завтрак».
Брандо произносил фразу так, как произнес бы ее Стенли Ковальский, Дон Корлеоне, Чарли Чен, Джерри Льюис, Лоуренс Оливье, Роберт Льюис.
Фрэнсис терпеливо снимал кадр за кадром.
Денис Хоппер слонялся вокруг площадки, благоговейно пялился на Брандо и курил травку. Всем актерам хотелось посмотреть на съемки.
Лицо Брандо побагровело. Клыки вываливались у него изо рта. Получив наконец команду режиссера, рабочие резко ослабили веревки, и актер полетел головой вниз. Он неминуемо разбил бы голову о землю, не успей рабочие замедлить падение. Ассистенты помогли ему встать на ноги.
Фрэнсис погрузился в задумчивость.
— Знаешь, Марлон, по-моему, у нас один выход — отказаться от всяких фокусов и вернуться к книге, — наконец изрек он.
— Вернуться к книге?
— Вспомни, как мы с тобой обсуждали эту роль. Говорли о том, как Стокер описывает графа.
— Я не вполне…
— Ты сказал мне, что хорошо помнишь книгу!
— Я в жизни ее не читал.
— Но ты сам сказал!
— Значит, наврал.
Харкер, закованный в цепи, заключен в подземелье. По его ногам бегают крысы. Со стен сочится вода.
Пролетает чья-то тень.
Харкер поднимает голову. На потолке висит серое существо с мордой летучей мыши, ноздри у него затейливо вырезаны, огромные зубы оскалены. Дракула заполняет собой все пространство, черный плащ натягивается на его громадном животе и толстых, как бревна, конечностях.
Дракула что-то роняет на колени Харкера. Это голова Вестенры с помутневшими глазами.
Харкер оглушительно вопит.
Дракула исчезает.
Из сценарного склепа, выгороженного в декорациях пространства, где Фрэнсис уединился со своей пишущей машинкой, раздавался треск клавиш, похожий на треск цикад.