Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

— Поехали по второму кругу, — голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Мнишин и вытянул руку по направлению к столу, на котором лежала довольно большая куча смятых купюр, а также всякие мелочи: платок, зажигалка, связка ключей. — Это твое?

Задержанный дернул плечами.

— Смотря что… — голос у него был какой-то пересохший.

— Платок твой? — добродушно спросил Валиулин.

— Мой…

— Ключи? Зажигалка?

— Мое…

— Деньги? — все так же добродушно расспрашивал Валиулин.

Супостат снова как-то дернулся и уныло произнес:

— Черт их знает.

— Вот те на! — бухнул из угла майор Голубко. — Это как понять: ветром их тебе, что ли, в карман надуло? Вот акт, — он потряс в воздухе бумажкой, восемьсот сорок три рубля двадцать две копейки! Изъято у тебя при оформлении в медвытрезвитель.

— Так твои или нет? — коршуном наклонился вперед Мнишин.

— Раз в кармане, наверное, мои, — поник задержанный. — Дайте попить Христа ради, не могу больше!

— Попить? — прищурился Мнишин. — Может, тебе еще и похмелиться сбегать принести?

Но Голубко пробасил, кивнув в мою сторону:

— Сходи ко мне, попроси у Симы бутылку боржома.

Супостат с надеждой обернулся ко мне, и я увидел, что это Витька Байдаков. Боже мой, что стало с бывшим красавчиком! Двадцать лет назад это был цветущий, мордастый, румяный парень, вечно с нагловатой ухмылочкой на полнокровных губах, местная знаменитость, гроза района. Сейчас передо мной сидел обрюзгший, рано постаревший человек с заплывшими глазами, с серой, нездоровой кожей на вислых щеках. Меня он, кажется, не узнал.

Когда я вернулся с уже откупоренным боржомом и дал бутылку Витьке прямо в руки, Мнишин сказал с сожалением:

— Работали с тобой, работали, все без толку. Один покойный Зиняк столько сил на тебя, на гада, ухлопал, а зря. Ну, теперь ты допрыгался, — закончил он зловеще.

Витька залпом всосал в себя бутылку и несколько секунд сидел с выпученными глазами, отдуваясь. Потом смачно рыгнул, распространив по всей комнате тяжелый запах перегара, и вдруг завопил истерически:

— Чего «допрыгался»? Чего «допрыгался»? Что вы мне шьете? Зачем пальцы брали? — Он замахал в воздухе испачканной черной краской пятерней. — Убил я кого, да? Зарезал, да?

В комнате наступило молчание, только слышно было, как сердито сопит и икает Витька. Наконец Голубко довольно пробурчал:

— Прорвало малыша. Надо было давно ему водички дать. Валиулин прошелся по кабинету и присел на край стола перед Байдаковым.

— Давай, милый друг, вспоминать, откуда деньги?

Витька быстро оглядел всех, кто был; в комнате. Я заметил, что глаза у него теперь заблестели, похоже, боржом ударил ему в голову.

— А может, я их выиграл? — спросил он с надеждой, как бы предлагая на общее обсуждение вариант ответа, который всех может устроить.

— Выиграл? У кого?

— Да не знаю я! — рассердился Байдаков. — В шмон, а то на бегунках.

— Значит, ты утверждаешь, что не помнишь, откуда у тебя эти деньги? сформулировал Валиулин.

— Ага, утверждаю. — Он икнул, пробормотал «пардон» и умоляюще приложил руки к груди: — Да нет, кроме шуток, не помню! Хотите, на колени встану?

— Ты какой день в запое? — деловито поинтересовался Мнишин.

Витька потерянно махнул рукой.

— Не спрашивайте! Месяц ни грамульки, человеком себя почувствовал, — в голосе его появился слезный надрыв, — оделся вот, — он подергал себя за полы кожаной куртки.

— Месяц не пил, а как оделся! — наставительно прогудел Голубко, намекая на прямые материальные выгоды воздержания, а я с удивлением подумал, что мне так одеться не хватило бы месяца, даже если б я этот месяц не только не пил, но и не ел.

— С горя запил, — понурился Байдаков. — Кота, сволочи, погубили.

— Это какого? — удивился Мнишин. — Рыжего, который у тебя жил?

— Угу! — кивнул Витька и заплакал. Слезы текли по его щекам, он принялся стирать их, весь измазался дактилоскопической краской. Зрелище было жалкое.

Мнишин двумя пальцами брезгливо взял со стола мятый байдаковский платок, кинул ему на колени.

— На, утрись…

Витькины плечи содрогались. Он принял платок, начал сморкаться, хлюпать, тереть глаза, в которые попала краска.

— Весна, понимаешь… — говорил он, всхлипывая. — Шмонается, дурак, где-то, три дня не видал его. А вчера утром выхожу из дому, мальчишки бегут: «Дядя Витя, дядя Витя, там ваш Рыжий висит…» На дереве… во дворе… за шею проволокой… падлы… — У него дрожала нижняя челюсть.

— Кто это сделал?

— А я знаю? — злобно вскинулся Байдаков. — Знал бы — убил гада!

Мнишин с Валиулиным переглянулись.

— А дальше что ты делал?

— Что… Похоронили мы Рыжего с пацанами. Тут же, во дворе. Настроение, конечно, хоть сам вешайся. Ну и пошел в магазин, куда ж еще…

— Это во сколько было?

— Да часов в двенадцать. Ребята знакомые в очереди стояли. Взял я сразу пару коньякевича, они три портвейна. Врезали, как полагается… За упокой души Рыжего.

— И что потом?

— Что потом? — переспросил Витька. — Проснулся утром, голова квадратная и это вон, — он мотнул головой в сторону денег на столе, — по всем карманам распихнуто. Встал кое-как и поехал в «Пять колечек» на поправку. А там повело меня, видать, на старых дрожжах…

— Как ты поправлялся, мы знаем, — нетерпеливо перебил его Мнишин. Расскажи-ка лучше, что ты делал вчера после того, как распили у магазина.

Байдаков наморщил лоб и погрузился в глубокое раздумье.

— Черт его знает, — наконец сообщил он. — Пили — помню, а дальше — нет.

— И часто с тобой так бывает? — поинтересовался Валиулин.

— Бывает… — эхом откликнулся Витька. — Особо, когда намешаешь всякой дряни, — его передернуло. — Иногда утром гадаешь: как домой дошел? А на автопилоте!

— Ну, вот что, автопилот, — зловеще начал Мнишин, но тут зазвонил телефон. Голубко взял трубку и сразу передал ее Валиулину. Тот послушал, покивал, сказал «спасибо» и положил на место. Потом повернулся к нам.

— Пальчики его, — сказал он и с каким-то новым выражением посмотрел на Байдакова. — Так что времени не теряйте, дуйте к прокурору за постановлением, проводите обыск.