Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15

Перед самым отъездам в Ригу Борисов получил письмо от Яновского. Уже после его возвращения в Москву Яновский обнаружил в архиве показания свидетеля Алешкевича.

«...И мне не дает покоя Ваше дело... Хочу помочь... Продолжаем «раскопку архивных курганов»...

Суть показаний Алешкевича сводилась к следующему.

Дочь Алешкевича — Ксения — до войны училась в Московском педагогическом институте. После его окончания в 1940-м году она вернулась в Мозырь и стала преподавать в школе. В период оккупации, летом сорок третьего года, среди оккупантов она увидела некоего Петра, ухажора своей московской подруги. С Петром она познакомилась у нее на вечеринке. Это был симпатичный веселый парень; он весь вечер играл на пианино.

Теперь Петр носил немецкую форму. Ксения не могла допустить мысли, что он пошел на службу к оккупантам. Легче было предположить, что это советский разведчик. Своими соображениями Ксения поделилась с руководителем подпольной комсомольской группы. За Петром установили наблюдение и обнаружили, что он пытается завязывать знакомства среди местного населения. Ксении было поручено вступить с ним в контакт и осторожно разузнать, что бы это могло означать, — возможно, он ищет связи с подпольщиками? Для какой цели? О задуманном доложили командиру партизанского отряда, базировавшегося в районе Мозыря. Он одобрил.

И вот Ксения «узнала» Петра на улице. Он обрадовался, увидев знакомую. После нескольких встреч Петр, наконец, признался, что немецкая форма — это маскарад. Вот уже два года он выполняет спецзадание, находясь в зондеркоманде Кристмана. Недавно погиб его связной, и он не может передавать сведения своему начальству. Если бы можно было связаться хотя бы с партизанами, он пошел бы на это.

С этого свидания Ксения летела на крыльях. Руководитель подпольной группы был очень рад, что в зондеркоманде есть свой человек. Ксения познакомила его с Петром, и тот сказал ему о готовящейся карательной операции против деревни Рогачики.

Это сообщение было немедленно передано в партизанский отряд, и немцы, прибывшие в Рогачики на двух машинах, не застали в деревне ни одного жителя, — их предупредили партизаны.

После этой операции Петру стали доверять. Никто тогда не знал, что «набег» на Рогачики был просто инсценирован, чтобы укрепить веру подпольщиков в Петра.

Однажды Петр сообщил, что такого-то числа будет проводиться карательная операция против деревни Медяничи под руководством самого Кристмана. Захватить Кристмана было заманчиво, и командир партизанского отряда решил заранее вывести отряд из леса, разместить его в деревне и сразу же ударить по карателям, как только они покинут свои машины.

Чтобы еще раз проверить Петра, оперативность которого начала вызывать подозрение, командир отряда поручил Ксении рассказать Петру о своем намерении.

Командир пошел на хитрость и, прежде чем приблизиться к окрестностям Медяничей, выслал туда с разных сторон разведку, которая обнаружила засаду. И партизаны без шума ушли.

Немцы поняли, что их план окружения и истребления партизанского отряда провалился. Тогда они схватили Ксению, которая не успела уйти из Мозыря. Не было сомнения, что на нее указал Петр. Ксения держалась стойко до конца и не выдала ни остальных подпольщиков, ни членов их семей. Она была расстреляна перед уходом зондеркоманды из Мозыря.

Во время ареста дочери Алешкевич был у родственников на другой улице. Узнав о случившемся, он домой не вернулся и скрывался до прихода наших войск. Фамилию Петра он не помнил, но со слов дочери знал, что тот был как будто переводчиком...

В заключение Яновский делал вывод, что упомянутый провокатор, по всей вероятности, — Ставинский.

Итак, показания Алешкевича подкрепляли предположение Борисова, что Ставинский мог быть в группе Пашена.

Получив это письмо, Борисов решил на некоторое время задержаться в Москве, чтобы проверить, действительно ли Ставинский жил здесь до войны. Подняв довоенные архивы адресного бюро, он удостоверился, что Ставинский Петр Аркадьевич, 1917 года рождения, русский, проживал в Москве по ул. Малой Бронной с июля 1932 года по декабрь 1940 года. Он жил вместе со своим отцом, Ставинским Аркадием Александровичем.

Ставинский — русский, следовательно, если перед самой войной он и жил в Риге, то, когда началась война, его призвали бы в армию в первую очередь. Опять пришлось обратиться в Военный архив. Да, Ставинский был призван в армию 24-го июня 41-го года в Москве, а уже в июле пропал без вести. И в документах призыва значился этот московский домашний адрес. Там также было сказано, что Ставинский не пианист, а драматический артист. Получалась путаница. Тот ли это Ставинский или другой? В данных его прописки не было указано ни место его учебы, ни профессия. Но Ставинский-предатель был пианистом. Это подтверждали три незнакомых друг с другом человека. И Борисов решил побывать в консерватории и в институте имени Гнесиных. Но Ставинский никогда там не учился. В средних музыкальных учебных заведениях такого ученика тоже не было. Оказалось, что Ставинский в 1940 году окончил театральное училище в Москве и был направлен на работу в Саратовский театр, но по назначению не поехал. И след его терялся, вплоть до призыва в армию. Можно было предположить, пусть с натяжкой, что Ставинский, выписавшись из Москвы, поехал в Ригу, перед самой войной почему-то вернулся и здесь был призван в армию, не успев даже прописаться.

Его отец умер в 1955 году. В доме на Малой Бронной жили все новые жильцы. Ставинского-сына никто не знал. Круг на этом замыкался. И опять выходило, что все-таки надо было ехать в Ригу...

...«Однако уже поздно, — подумал Борисов, — нужно спать». Неутомимо и умиротворяюще стучали колеса... Борисов поднялся и взглянул в окно. Где-то над крышами вагонов сияла луна, высекая на снегу мириады светлячков-колючек; взлетали и падали телеграфные провода...

23

Борисов был приглашен в кабинет заместителя председателя республиканского Комитета госбезопасности генерала Строниса.

Несмотря на то, что было только начало марта, створка окна была приоткрыта; влажные и холодные струи воздуха играли тяжелой сетчатой портьерой в красно-синих шашках и шевелили листки бумаги на столе. На другом подоконнике стоял вазон из синего чехословацкого стекла с красными живыми гвоздиками.

В кабинете было прямо-таки неприятно прохладно, но генерал чувствовал себя, как говорится, в своей стихии. Отличный спортсмен, лыжник и яхтсмен в молодости, он и теперь старался не терять спортивную форму; однако он заметил, что Борисов покосился на окно, и спохватился;

— Вам не холодно, товарищ Борисов? — встал и закрыл окно. Не спеша надел очки в тонкой золотистой оправе и тщательно заправил за уши дужки, взял со стола лист бумаги, мельком взглянул на него и опять положил. Он всегда давал собеседнику возможность освоиться, чтобы тот мог настроиться на спокойный лад и упорядочить свои мысли.

— Значит, хотите поработать здесь? — спросил он наконец.

— Да, попробую позондировать почву.

— У вас есть какие-нибудь наметки, схема?

— Нет. Просто ваш город оказался в эллипсе рассеивания, как говорят артиллеристы.

Стронис уже знал о цели приезда Борисова и хотел было подключить к этому делу своих сотрудников, но Борисов решил не перепоручать другим то, что мог сделать сам. Стронис очень ценил в людях самостоятельность, но в данном случае Борисов не учел специфики работы в местных условиях, и потому это хорошее качество не гарантировало успех поиска.

— А я, товарищ подполковник, все же назначаю вам помощника, — сказал он. — Отличный парень, кроме всего прочего.

— Раз вы все-таки решили, — развел руками Борисов.