Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

–  Не каждый день мы ходим с тобой в филармонию, - проговорила Лера.
– А платье теряет привлекательность, если висит без дела. Я это заметила. Вещи надо носить, чтобы они не утратили настроения.

–  Оно мне велико, - слабо упрямилась Наталья.

Она честно зарабатывала свою ежедневную пятерку в тесной и жаркой подсобке бара. Попробуй перемой такой ворох посуды! А вот подаркам, да еще недешевым, душа ее противилась. Но искушение было сильнее - такое красивое платье…

–  Оно мне велико, - повторила Наталья.

–  Если только чуть-чуть. Плиссировка все скрадет.

До начала концерта оставалось достаточно много времени. И они не торопились. Лера вообще не любила торопиться. «Торопливость унижает», - внушал ей отец, известный в свое время врач-педиатр. Он старался привить детям основные нравственные принципы. Старший брат Леры, ученый-гляциолог, доктор наук в сорок два года, оказался менее строптивым, чем его сестра, и многое перенял от отца. Лере жизнь диктовала свои условия, и она не очень сопротивлялась. Ей приходилось и торопиться, и унижаться. Все это со временем стало составной частью ее довольно бурно проведенной молодости. Только иногда, в минуты душевного покоя, просыпалось ее достоинство. Она словно отделялась от той оболочки, которая ежедневно сковывала тело и душу. И внешне она менялась. Высокие скулы заострялись, придавая лицу надменность и благородство, в лисьем разрезе глаз мерцало задумчивое спокойствие… Так она и выглядела сейчас, в своем ярком махровом халате.

–  Между прочим, - проговорила Наталья, - мне действительно везло в тех колготках. Правда! Когда я приехала в этот город, на мне были джинсы. И все пошло кувырком.

Наталья умолкла. Ей вспомнился тот недавний вечер, когда она поведала Лере о своих злоключениях, о встрече с человеком, который был ее отцом. И с чего ее так тогда прорвало? Чувство одиночества, тоска, стыд? Конечно, все это было. Но главное - от Леры исходила доброта и желание понять, которые легко расковывают даже самых замкнутых людей. Вероятно, доброта Леры была не просто добротой натуры, а убежищем от такого же одиночества и тоски, которые владели Натальей.

В то же время что-то настораживало Наталью. Нет, она не жалела о том, что раскрылась перед Лерой. Но неожиданно ей представилось, будто та смотрит на нее со стороны, как бы из зрительного зала. Наталья еще не понимала, что человек может быть двуедин в своих проявлениях. Та Лера, которая занималась своими мелкими делами в баре, составляла одно целое с дочерью врача, известного своей добропорядочностью. Впрочем, для нее самой, для Леры, граница этого слияния была совершенно размыта…

–  Послушай, как зовут твоего… отца?
– Лера обмакнула вату в ацетон.
– Чем он занимается? Я многих знаю в нашем городе.

Наталья примеривалась, как ловчее накинуть на себя платье, и продела руки в прохладные тесные рукава. Сквозь отороченный мехом вырез она видела поднятое к ней лицо Леры.

–  Не хочешь говорить, а жаль, - искренне произнесла Лера.
– Можно было бы взять его в оборот, твоего папашу.
– В ее тоне сейчас звучали повелительные ноты барменши заведения Якова Сперанского.

–  В оборот? Зачем? Разве он обязан меня признавать?

Возможно, Наталья так и не думала. Но ее натура противилась вмешательству посторонних в свою судьбу. Пропустив голову в вырез, она потянула платье вниз, расправила складки, одернула поясок. Ей никогда не приходилось надевать такое платье. Наверное, стоит оно - будь здоров. И никаких украшений не надо, очень удобно. Только как быть с обувью? Туфли у нее неплохие, и сапоги уже в этом году куплены. Но с платьем они как-то не смотрелись… Лера подошла к шкафу, откатила роликовую дверь и достала кремовые туфли с латунными мысками.

–  Валерия Семеновна, я у вас как Золушка, - смутилась Наталья.
– Как и благодарить, не знаю.

Она подобрала подол платья, присела на корточки и, заглядывая снизу вверх в светлые Лерины глаза, проговорила без всякого перехода:

–  Зачем я здесь, Валерия Семеновна? Мне б уехать домой, в Свердловск. К маме. А я сижу тут, сижу. Зачем, скажите на милость? Зачем?! Не нужна я ему. Да и он-то мне теперь не нужен. После слов, которые произнес. А что касается мамы, так привыкла она уже к своему Генахе, живут себе столько лет. По какому такому праву мне их жизнь разбивать? Что я сдуру в поезд-то села? И Томка, подруга моя, говорила: «Брось, не ломай матери жизнь. Привыкла она к Генахе своему».

Наталья произнесла слова торопливо, глаза ее блестели, а лоб был влажен. Она подтянула к себе низкую кривоногую скамеечку и села опустив руки.

–  Может, не пойдем в филармонию, а? Ну ее.

–  Не пойдем, - согласилась Лера.
– Заварим чай, посидим. Ну ее к богу, филармонию. В следующий раз как-нибудь, успеется.

На лице Леры не было и тени сожаления. Наоборот, она довольно улыбнулась и тронула Наталью за плечо.

Они пристроились на диване. Мягкий бархат обивки по-доброму принял их, окутывая застоявшимся теплом.

–  Ты думаешь, отчего я так к тебе привязалась?
– проговорила Лера.
– Скучно мне одной, Наташа. С родными отношения натянутые. С замужеством не сложилось.

–  Господи, вы такая красивая.

Лера усмехнулась, погладила Наталью по руке:

–  Не сложилось… Ты и сама понимаешь… Были мужчины в этой комнате, были. Да не задерживались особенно. Одних я не привечала, другие сами не хотели. Так и осталась одна.

Наталья чувствовала неловкость. Словно подглядела запретную сценку. Она смущенно осмотрела богато обставленную комнату и проговорила в сторону:

–  Никто и не встретился, чтобы всей душой?

–  Был тут один. Таксист… В такси мы и познакомились, подвез как-то меня. Думала - все, укротили Валерию Семеновну… Даже переехала к нему. С работы - к нему, как в семью. А однажды он мне сказал: «Хватит, Лера!» И я ответила: «Пора!» И расстались, как отрезали. Потом ревела всю ночь, на работу не пошла, заболела.

–  А он что?

–  Виду не подал. А что внутри - разве поймешь? Кстати, выручил он меня потом крепко. С места меня хотели погнать - он заступился. Правда, не по своей воле - пригрозила я ему. Много лишнего о нем знала.

–  Странно, за что же вы его полюбили, если он… такой?

–  Разный он, Наталья. А за что полюбила - не знаю. Из жалости. Чувствую - плохо кончит. С компанией дурной связался. Вытащить его хотела, да не получилось.

–  Что? Посадили его?

–  Пока нет. Но посадят, это точно. Круто завяз.

Наталья с любопытством взглянула на Леру. Сквозь темные влажные волосы уже пробивались настойчивые лимонные пряди.

–  Странно… Как же вы полюбили такого?
– произнесла Наталья.

–  Два аборта сделала.

–  Вот!
– Наталья всплеснула руками.
– Разве такому можно прощать!

–  Знаешь, девочка… Другое дело - когда мужчина этому противится. А он хотел оставить ребенка… Я действительно его любила. И в то же время…

Наталья пожала плечами, но промолчала.

–  Любить мужчину - одно, а желать, чтобы он стал отцом твоего ребенка, - другое, - продолжала Лера.
– Это начинаешь понимать потом, когда ты опустошена и одинока. Наедине со своими мыслями. Хоть он и рядом - только протяни руку… В такие минуты я четко понимала - отцом моего ребенка должен быть другой. Во всяком случае, не такой… Понимаешь, Наташа, ты еще очень молода… Мы многое делаем на потребу своему хорошему настроению. Часто от скуки. А вот на потребу души… Тот, о котором я тебе рассказываю, человек разный. В нем уживается и белое, и черное. А бороться за него мне трудно. Чтобы вытащить его, надо и самой быть чистой. А я? Что я? В сущности, мы одного поля ягоды, только разного срока созревания.