Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

–  Садитесь скорей, что вы так долго?

–  Потом объясню, поехали!
– ответил Строгов.

В дороге Николай Павлович пытался объяснить себе странное, как ему казалось, поведение Майсурадзе. Его внезапное появление в Афоне могло объясняться служебной командировкой. Но непонятно, почему он был одет ночью и почему так интересовался Строговым, «Узнал ли он меня и видел ли Мишу» - подумал Николай Павлович. О встрече необходимо было рассказать Чиверадзе.

Уже подъезжая к Эшерам, Строгов спросил Чиковани. что слышно о Дробышеве.

–  Все еще без сознания. К нему не пускают. Вы знаете, приехала его жена, и ее тоже не пускают. Мы думали, он холостой. На днях приходила его квартирная хозяйка, просила отдать ей его собаку.

–  Какую собаку?

–  А у Федора Михайловича замечательная немецкая овчарка по кличке Дин, он ее из Москвы привез. Мировой пес. Когда Дробышева ранили, Иван Александрович взял ее к себе домой. Только ничего у него не получилось, - он засмеялся, - выла собака. Правда, Николай Павлович, это плохая примета?

–  А ты что, в приметы веришь? Ай да комсомолец!
– засмеялся Строгов.

–  Так это народная примета, - насупился Чиковани.

–  Старушечья это примета, а не народная. Ты, наверно, и черной кошки боишься?

–  Ну уж это нет!
– обидчиво ответил Миша.

Машина подъехала к дому секретаря сельской комячейки. Строгов и Чиковани направились к калитке.

–  Стой, кто идет?
– раздалось из темноты. Одновременно с вопросом они услышали, как клацнул затвор винтовки.

–  Чиковани, к Чиверадзе, - вполголоса ответил Миша.

–  А с вами кто?

–  Товарищ из Афона. Хозяин знает.

–  Пароль?
– тихо спросил красноармеец.

–  Батум!
– ответил Миша.
– Отзыв?

–  Боек! Проходите!

По узенькой тропинке они добрались до домика, стоявшего в глубине небольшого фруктового сада. Через неплотно завешенные окна просачивались тонкие полоски света. Подойдя к дверям, Чиковани, шедший впереди, увидел Пурцеладзе.

–  Вы подождите здесь, Николай Павлович, - сказал он, обращаясь к Строгову, - так велел Иван Александрович, там допрос идет, - и, открыв дверь, пропустил Чиковани. Миша шагнул в темноту, пошарив рукой по стене, нащупал дверь, открыл ее и вошел в небольшую комнату. На низком жестком диване, покрытом домотканным широким ковром, спускавшимся на чистый земляной пол, по-прежнему, как и час назад, по-восточному подогнув под себя ноги, сидел Чиверадзе. Немного в стороне, у коротконогого круглого столика с лежащими на нем бумагами, полевой сумкой и кувшином с водой, сидел на корточках седой человек лет пятидесяти в очень старой, но опрятной черкеске без газырей. Был он, видимо, высокого роста, не по возрасту стройный и подтянутый. Человек напряженно смотрел на Чиверадзе и даже не взглянул на Мишу.

Увидев Чиковани, Чиверадзе кивнул ему головой и спросил:

–  Привез?

–  Так точно, - вытянувшись, ответил Миша. Незнакомец, точно проснувшись, повернул голову и посмотрел на него.

Продолговатое, правильное лицо с широко расставленными глазами и небольшими, подбритыми усами было незнакомо Чиковани.

–  Хорошо, подожди!
– приказал Чиверадзе и, обернувшись к незнакомцу, видимо продолжая разговор, сказал:

–  Все, что я услышал, говорит о том, что ты хочешь порвать со своим, не обижайся, грязным прошлым. Пора, давно пора! Но все это требует проверки. Нет, нет!
– проговорил он быстро, увидев протестующее движение незнакомца.
– Я верю. Хочу верить, - поправился он, - что ты сказал правду. Но всю ли?

–  Я все сказал, - твердо ответил человек.

–  Кое-что мы знали, кое о чем догадывались, и теперь мне надо обдумать все, что ты рассказал. У тебя двое детей?

–  Две девочки, - ответил незнакомец. Говорил он по-русски почти без акцента.

–  Тебе давно надо было прийти к нам. И не только ради себя, но и ради них. Пусть они вырастут, не упрекнув ни в чем своего отца. Но сейчас ты поедешь вот с ним, - Чиверадзе мотнул головой в сторону Чиковани, - в Сухум, и побудешь несколько дней у нас.

–  Вы не верите мне, батоно? Я забыл свое прошлое и хочу, чтобы его забыли другие.

–  Ты хочешь многого! Право на это нужно заслужить. Мало быть нейтральным. Ты был нашим врагом, врагом своего народа, дрался против нас, а когда тебя и таких как ты, разбили и выгнали из страны, - вернулся. И считаешь, что только за свою нейтральность достоин уважения и доверия?

Незнакомец слушал, опустив голову. Что он мог возразить? Все это было правдой. Последний бой против красных, в котором он участвовал, был здесь же, рядом, в Афоне. Он бежал. А когда все успокоилось, вернулся домой. Он трудился на своем участке земли, старался принимать участие в общественной жизни своего селения, думал, что с прошлым покончено. Но где-то его считали своим, притаившимся, и при расчетах включали в число готовых к действию. Периодически его навещали люди, известные ему по прежним годам. Иногда от имени этих людей к нему приходили неизвестные и, поговорив, уезжали. Он прекрасно понимал, что его прощупывают. Выгнать их, запретить им посещать его дом - на это не хватало мужества.

Ранение Чочуа, приезд в селение Чиверадзе и разговор с ним послужили последним толчком. Он понял, что не может рассчитывать на доверие, не разоружившись окончательно. И он это сделал.

–  Я считаю, что прощаться с женой и детьми тебе не стоит, - сказал Чиверадзе.
– Я сам поговорю с ними. Обещаю тебе, что скоро будешь дома. Ну, поезжайте!
– произнес он, обернувшись к Чиковани.

Когда они ушли, Иван Александрович встал и, открыв дверь сказал в темноту:

–  Заходи, Николай Павлович!

Строгов вошел, недоумевая, почему Чиверадзе не позвал его раньше.

–  Заждался?
– спросил Иван Александрович.
– Я не хотел, чтобы ты встретился с этим человеком. Ты видел его?

Николай Павлович кивнул головой.

–  Вот это и есть бывший князь Дзиапш-ипа, бывший царский офицер, бывший меньшевик - все бывший. Будем надеяться, что с нашей помощью он снимет с себя эту приставку, и будет просто гражданин Дзиапш-ипа. Как дела у тебя?

Доложив о своих встречах и планах на ближайшие дни, Николай Павлович рассказал о встрече с Майсурадзе. Иван Александрович даже приподнялся со своего места.

–  Это же замечательно, кацо! А Чиковани он видел?
– Строгов пожал плечами.
– Сейчас же поезжай в Сухум. В Афон пока не возвращайся. Если завтра случайно встретишься с Майсурадзе и поймешь, что он ночью узнал тебя, скажешь, что тебя вызвали в Сухум по телеграмме из Москвы насчет твоего проекта, что ли. Ты знаешь, мне кажется, что Майсурадзе и был вчера вечером от Табаксоюза у Дзиапш-ипа! Понял, дорогой? Вот сволочи, нагло начинают работать, - покачал головой Чиверадзе.

–  Кто ранил Даура, Иван Александрович?

–  Не знаю. Пока не знаю, но будь спокоен, скоро все узнаем. А твой рыбак - интересный старик. Значит, раньше, говоришь, был он Нифонт, а теперь Алексей Иванович.
– Чиверадзе засмеялся.
– Что ж, бытие определило сознание. Тебе дня через два придется вернуться к нему. Ну, поезжай! Завтра вечером встретимся!

* * *

–  Заедем к пограничникам, проведаем раненого, - сказал Николай Павлович шоферу.

Покрутившись по горной дороге, машина вырвалась на широкую пойму Гумисты. Слева, на холме, показался домик погранзаставы.