Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Посадка заканчивалась. Ан-24 с бортовым номером 46256 вырулил на взлетную полосу.
Пассажирский салон полон людей. Не все еще уселись, мелкие вещи не разложены, пальто не сняты, торопливо застегивались предохранительные ремни.
Таня, такая домашняя, такая доступная и в то же время такая далекая, недосягаемая, стояла в противоположном от Ермакова конце самолета, под светящимся табло с надписью: "Не курить" - и говорила:
– Внимание, товарищи! Командир и экипаж приветствуют вас на борту корабля Ан-24. Рейс Сухуми-Батуми выполняет бригада Грузинского управления Аэрофлота. Наш полет будет проходить
Слова, обычные для бортпроводницы, всем предназначенные, Ермаков воспринимал как обращенные к нему лично. Она давала ему ясно понять, как он может подозвать ее к себе, заговорить, высказать все, чем томился. Так во всяком случае ему казалось. Вернее, хотелось. Сидел он в одиночестве, у окна, слева по ботру. В его руках была газета. Но он не читал. Взгляд его, полный мужского восхищения и юношеской робости, был устремлен на стюардессу.
– Товарищи пассажиры, кому жарко и душно, можете раздеться, включить вентилятор. Одежду я унесу на вешалку.
Раздавая пластмассовые плечики, она подошла к Ермакову. Вот и повод познакомиться, поговорить. Но он быстро опустил глаза, снял плащ, молча отдал его девушке. Она с наивным любопытством посмотрела на него. Вот тут бы ему еще и теперь не поздно заговорить! Но он уткнулся в газету и безмолвствовал. Она недоуменно улыбнулась и отошла.
Летчики разогревали моторы. Утреннее солнце врывалось во все иллюминаторы левого борта Ан-24.
Стюардесса повесила в багажном отделении верхнюю одежду пассажиров и, открыв металлическую дверь, вошла в пилотскую кабину.
– Ну и как, выдержала его взгляд?-спросил штурман и дурашливо подмигнул.
– Ох и смотрел же он на тебя!...
– Кто?
– Этот...на переднем справа кресле.
– Ну и что? Все так смотрят. И вы тоже.
– Не так! Ничегошеньки ты не увидела, Таня. Молодая, а подслеповатая.
– Что я должна была увидеть?
– Он, этот таинственный пассажир, опять с нами летит. Сидит в первом ряду, в крайнем к окну кресле. Неужели не заметила?-спросил штурман.
– Заметила!...-подхватил бортмеханик.-Таких грешно не заметить. А он, между прочим, довольно симпатичный малый.
Бортмеханик и штурман расхохотались. Пилоты улыбнулись. Таня с сердитой миной заколотила кулаками по спинам своих товарищей.
– Вот вам, вот!... Старорежимные бабы вы, а не современные мужики! Да этот парень до сих пор ни одного слова не сказал мне. Боится как огня. А вы...
Штурман Бабаянц искренне изумился:
– Что с тобой, душа моя? Шуток не понимаешь.
– Не хочу понимать таких шуток! Не хочу!
Бортмеханик Филиппов виновато покаялся:
– Извини, дорогая. Мы не думали сказать тебе ничего плохого. По-дружески мы.
– Пошли вы к черту с такой дружбой!
– Извини, извини, пожалуйста. Тыщу раз извини.
– Все. Последний раз с вами летаю. Надоели!
– Успокойся! Больше никогда не будем так шутить. Честное слово. Прости, пожалуйста, дураков.
– Вот что я вам скажу, дураки! Как только прилетим в Батуми, я отправлюсь на прогулку в город с этим... таинственным. Назло вам! Вот так! Поняли?
Хлопнув дверью, Таня выскочила.
Пробежав багажное отделение, она поправила прическу и с приветливой улыбкой, для всех и ни для кого в отдельности, вошла в салон. В её руках был черный, в розовых цветах поднос, полный так называемых взлетных леденцов. Началось традиционное угощение конфетами.Сто раз Ермаков видел, как это делали другие стюардессы, - никто не остался в памяти. А Таню запомнит на всю жизнь. И ничего, на первый взгляд, особенного она не делала. Так же, как и другие, почтительно предлагала брать конфеты. Лицо бесстрастное. Глаза тоже ничего не выражали. И всё-таки она была прекрасна.
Прикрываясь газетой, Ермаков смотрел и смотрел на Таню. Неужели та, которую столько лет искал? Неужели нашел? И так просто? Так вовремя? Так вот оно, какое, его нежданное, негаданное счастье! В черных туфельках на высоких каблуках. Голубоглазое. Русоволосое. Теплое и нежное, как весеннее полярное солнце. Сколько ей лет? Не больше восемнадцати. Еще совсем девочка. А ему под тридцать. Староват для неё.
"Всё, Вано! Не зарься на чужое счастье. Не в твоем это характере. Образумься! Возьми себя в руки! Ну!"
Ермаков вздохнул и хотел отвернуться, но не помогло ему самовнушение. Смотрел и смотрел. А она не обращала на него ни малейшего внимания.
Наконец он отвернулся от бортпроводницы, достал из сумки маленькую флягу с коньяком и отпил немного прямо из горлышка.
Таня обошла всех пассажиров, каждого одарила взлетными конфетами. Остался один-единственный - Ермаков. Она приблизилась к нему и доброжелательно сказала:
– Здравствуйте, товарищ пассажир... Простите, не знаю вашей фамилии.
– Ермаков. Вано Ермаков!... Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, отдохните.
Она села рядом с ним и запросто, как с хорошим знакомым, начала разговор:
– Вы уже который раз летаете с нами из Сухуми в Батуми и обратно. Не надоело?
– И вы каждый день туда-сюда летаете. Вам же это не надоедает.
– Такая моя работа. А вы?...
– А у меня много друзей в Батуми. И еще больше в Сухуми. Вот я и летаю туда-сюда. Завтракаю у одних, ужинаю у других.
– Денег не жалко тратить?
– У меня их много. Девать некуда. Могу купить в Батуми все цветы и положить к ногам любимой.
Таня засмеялась:
– Где же вы берете деньги?
– Мандаринщик я, приусадебный сад имею.
– Вот и неправда. Ничуть вы не похожи на мандаринщика.
– Почему? Мандаринщик такой же человек, как и все.
Она недоверчиво посмотрела на него, ждала, что он еще скажет.
– Верно. Я не мандаринщик. Геолог. Ищу полезные ископаемые в районах вечной мерзлоты.
– Ну и как, находите?
– Ого!
– А сейчас у вас отпуск?
– Угадали. И не простой. Полярный.
– Он показал четыре пальца.
– Октябрь! Ноябрь! Декабрь! И январь будущего года!
– И все четыре месяца вы будете завтракать в Сухуми, а ужинать в Батуми?
– Посмотрим. Жизнь не стоит на месте.
– Желаю вам счастливого отпуска.
– Не уходите, пожалуйста! Я хочу вам рассказать правду о себе. Не геолог я. Летчик пограничной авиации. Командир боевого корабля. Капитан. Летаю на вертолете, южную границу охраняю. Так что прошу, как говорится, любить и жаловать.