Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20

— Ну да, голландский. А зачем вам…

— Когда он его приобрел, не знаете?

— Кажется, прошлой осенью. Был прямо-таки счастлив.

Вот оно! Саня и впрямь ощутил себя ищейкой, идущей по горячему следу, который привел его к завязке романа: свидание в октябрьском саду. Мужчина и женщина (младший компаньон и балерина?). Развязка — через год. Она скользит в холодном тумане навстречу своей гибели. И где-то поджидает он. Руки-крылья. Любовь стала ненавистью? Жутковатая «взрослая» пародия на счастливую детскую историю о Золушке и Принце.

* * *

В тот же день после визита в институт (разговор с профессором о великом наследии — спустя столетье в великих русских сумерках: робкого восхода или последнего заката?). Глубокие сумерки. Дом пуст. Постучался к тете Май (спит?). К Анатолю. К девицам. К Донцовым не решился (слишком далеко зашла игра с Любовью). Заглянул на кухню. Вернулся к теткиной комнате, приоткрыл дверь. Темно. Включил свет. Пусто. На двери гардероба висит ее стеганый халат. Вышел в коридор. Что-то — тайное беспокойство — мотало его и крутило. Ткнулся к Донцовым. Тишина. Наконец прошел в кабинет, сел к столу, задумался. А почему, собственно, она должна меня ждать? Она прожила без меня двадцать пять лет, нажила, конечно, и привязанностей. и любви… и страдания. Иначе не бывает. Как в изнеможении она прислонилась ко мне и строптиво оттолкнула.

Я ее люблю, но — поздно, слишком поздно.

Из сада донесся дикий крик. рев. Дрожащими руками Саня отомкнул дверные решетки, выскочил на веранду и замер. Рев несся от сарая, а справа, меж яблонями кто-то медленно двигался… кажется, женщина. В черном.

Саня бросился наперерез. С непередаваемым чувством, «потусторонним» (понял Анатоля). Протянул руки навстречу, показалось, он охватит пустоту черного виденья, а пальцы ощутили нежнейший шелковистый мех. Она обняла его за шею, вся дрожа.

— Саня!.. Я так испугалась. Это ты кричал?

— Нет… Анатоль?

— Наверное… Я его видела у сарая, вышла подышать. Саня, страшно.

— Ну, ну… голубушка, милая. Пойдем к нему убедимся…

— Да, да.

Однако они стояли, как бы не в силах разъединиться, в фиолетовом промозглом морозце, покуда Любовь не отстранилась.

— Пойдемте!

Подошли к сараю. Он позвал, приоткрыв дверь.

— Анатоль! Это я, Саня.

— Что надо? — голос равнодушный, отчужденный.

— Это вы сейчас кричали?

— Что надо?

— Анатоль, это была не она. То есть я хочу сказать…

— Оставьте меня в покое навсегда! — дверь сарая резко захлопнулась.

— Тяжелый невроз… или уже психоз, — заметил Саня, когда они поднялись в кабинет. — Люба, садись, нам надо поговорить.

— Мне надо ужин готовить, — в нежном розовом свете он увидел, что она улыбается. — С тобой в доме мне не страшно.

— Ты хочешь сказать… ты вышла в сад, чтоб не оставаться одной?

— Там был Анатоль. Все-таки… живая душа.

— Так дальше продолжаться не может! — вырвалось у Сани. — Я тебе обещаю.

— Что обещаешь?

— Раскрыть тайну Нины Печерской. И весь этот кошмар с трупом-невидимкой окончится.

— Откуда такая уверенность?

«От тебя. Я тебя люблю», — хотел он сказать, но отчего-то не сказалось.

— Куда делась тетя Май, не знаешь?

— Мы были вдвоем на кухне. Ей позвонили, и она ушла.

— Давно?

— Еще утром. Часов в одиннадцать. Саня, после звонка она разволновалась, тарелку разбила.

И тут какие-то сложности!

— Она что-нибудь сказала?

— Что вернется нескоро. Больше ничего.

На миг охватило острое нестерпимое желание — послать все к черту! — однако любовь его каким-то непостижимым образом была связана с преступлением… ну, это уже психозы философа у меня начинаются! Ясно одно: я должен покончить со здешним кошмаром и… Саня усмехнулся… и сложить победу к ногам своей Прекрасной Дамы.

А старая его дама вернулась в девятом часу. На расспросы ответила кратким вопросом: «Разве я обязана тебе отчетом?» И добавила: «Уходи. Я переоденусь».

Когда через десять минут он вновь постучался к ней (любознательность сыщика своеобразно сочеталось с серьезным тяжелым беспокойством), тетка не отозвалась. Поколебавшись, вошел: она стояла возле кресла в халате, застегнутом на пуговицы, и держала в руках поясок с кисточками. Увидев его, инстинктивно подняла руки, поясок оказался на уровне шеи — шелковый крученый шнур. Черный! Саня застыл, чувствуя подступающее к горлу удушье.

— Что ты на меня так смотришь, в конце-то концов? — проговорила тетка угрожающе и повязала халат пояском.

Нет, не скажу, об этом — ни слова! Саня устало опустился на плюшевый пуфик.

— Уходи!

— Тетя Май…

— Уходи. Я должна быть одна, — она легла одетая на белоснежную кружевную постель и уставилась вверх. — Кто сюда принес кладбищенский венок?

— Думаю, вы ошибаетесь. Просто одна из воспитанниц балерины танцевала в нем. Жизель или Одетту.

— В венке из тяжелых восковых цветов? Он не удержится на голове. Ладно, уходи.

Саня вернулся к себе. Сел, положив на стол руки, на них голову. Почти физически ощущал он, как сгущается атмосфера в доме (отнюдь не сказочная!.. разве что история про подвиги Синей Бороды!), словно смердящие миазмы исходят от спрятанного где-то трупа.

Наконец, не выдержав, сунулся в комнату к девочкам (воющая мелодия за стенкой напомнила об их существовании). Забыться в общении душ молодых, незамешанных… уже «замешанных». уже познавших зло.

Студентки читали, каждая на своей кровати. Хмурые лица, недоверчивость, недосказанность, но его приходу, кажется, обрадовались.

— А в общежитии мест нет?

— Это уж для кого как, — отвечала Настя. — Для меня нет, я вчера узнавала. А Генрих с первого курса живет. И все недоволен. Надо Майю Васильевну попросить, чтоб она ему чулан сдала.

Юля тотчас уткнулась в журнал, Настя продолжала:

— Ему там очень понравилось. До сих пор прийти в себя не может.

— В каком смысле?

Юля встала и вышла из комнаты.

— Я поинтересовалась, как он время провел в чуланчике. Он говорит: «Никогда не напоминай мне о том кошмаре». Хорошо, да? Кошмарная любовь.

Почему Генрих употребил это слово? Я сам только что… в связи с чем?.. Слово французское. И означает всего лишь сон. Правда, тягостный, страшный, с ощущением удушья.