Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Ох, мама, придумал я, у кого спросить! — обрадованно сказал Иван. — У Гриши Лоски. Он же почти итальянец, хоть и нашенский.
— С ним ты наговоришь, с ним ты наговоришь! — сердясь, закивала головой Надежда Федоровна. — Да только что про бутылочку да про самогон…
Отец Григория Лоски, пленный итальянец, добирался в Петроград после первой мировой войны да и осел В Замостье, прельстившись хорошей охотой и одной замостской красоткой. Умер он еще перед Великой Отечественной войной, оставив двух сыновей — Григория и Виктора. Виктор был инженером, работал в городе,
Хлопнула дверь, и в кухню влетела запыхавшаяся Настя. Крикнула:
— Мама, Иван!
Увидев мать, бросилась к ней, обняла.
— Верка едет… Неужто правда? — и всхлипнула.
— Едет, едет. — Мать ласково провела коричневой сухой ладонью по Настиным волосам и легонько оттолкнула. — Да будет тебе, делом надо заняться. Твой вон в Сиверскую опять собравшись. Будто на Дружной магазина нет.
— Я ему соберусь! — Настя обернулась, ища глазами мужа, но его уже и след простыл.
— А, пускай хоть куда едет… — вздохнула она.
— Ты откуда узнала-то? — спросила мать. — Почтальонка сказала?
Настя кивнула.
— Ты Ивана-то останови. Чего он понесется абы что покупать. Подумать надо. Завтра народу много соберется. Аверьянычи приедут, Вавилкины… — Она задумалась. — Всех рази сочтешь? Небось и Пашка Мохов прискачет. Как-никак женихался с Веркой.
— Да что ты, мама. Чего помнишь. Когда это было- то?! — удивилась Анастасия.
— Попомни мое слово, — вздохнула мать. — Что-то у меня сердце разболелось… Накапай мне этого самого…
— Корвалолу, что ли?
— Ну да. Назовут лекарство, не приведи господь. Язык не поворачивается… — ворчала Надежда Федоровна. — Валокордин научилась выговаривать, а его уж нету. А как хорошо помогал!
Настя принесла из спаленки рюмку с лекарством. Дала матери. Там приняла ее дрожащей рукой, принюхалась:
— И пахнет по-другому. Ты Ванюшку-то не пропусти, уедет ведь! — сказала строго.
Анастасия привела мужа, и они долго сидели в кухне, прикидывая, чего и сколько купить, спорили. Матери наконец надоело слушать их перебранку.
— Ну что за наказанье божье! — рассердилась она. — Ведь так люди на слова изойдут, а дела никакого. Досидите тут до вечера — так и хлеба не купите…
Иван поднялся, отыскал на печке большую кошелку.
— Пошел я, пожалуй…
— Иди, иди, а то и правда опоздаешь, — напутствовала мужа Настя. И как-то уж очень быстро юркнула в комнату.
— Да, мама, — обернувшись с порога, сказал Иван, — вы бы нам деньжат… — Голос его звучал ненатурально бодро.
— Деньжат? — удивилась Надежда Федоровна. — Ты ж получку третьего дня получил.
Иван вздохнул.
— Так ведь и расходы немалые…
Надежда Федоровна смотрела на зятя с подозрением.
— Ну что вы, мама, тут никакой получки не хватит. — Иван выглядел смущенным. — Самогон на столе не поставишь? Да и водки много неудобно. Значит, вина хорошего надо. Портвейну. А сколько его пойдет, этого портвейну? Почитай,
бутылок сорок купить придется. — Он загнул указательный палец на руке.— Сколько бутылок? — высунулась из горницы Настасья, во время разговора о деньгах предпочитавшая не попадаться матери на глаза.
— Так и народу, слава богу, придет… — еще больше смущаясь, сказал Иван. — И не один же день Верка со своим мужиком гостить у нас будет. А итальянцы портвейн как воду употребляют. Бутылок-то тридцать надо взять?
— Небось не все итальянцы, как твой Лоска, зю- зят… — пробормотала Надежда Федоровна. И твердо добавила — Денег не дам. Умру — ведь не на что прилично похоронить будет.
Уже три года она откладывала пенсию в двадцать три рубля на свои похороны. И ни копейки не отдавала в общий котел. «Похороните хоть как человека, с отпеванием да с батюшкой на кладбище, — говорила Надежда Федоровна родственникам. — И по деревне пусть с оркестром несут. И убогим четвертной чтобы был».
Иван вздохнул. Потом подошел к дверям в горницу и спросил:
— Насть, чего делать-то?
Жена не отозвалась.
— Ну ладно, я, пожалуй, к тетке Маше зайду. Стрельну у нее до получки… — Так и не получив ответа, Иван уже собрался уходить, как его остановила теща.
— Чегой-то ты надумал к тетке Маше идти побираться? Стыда потом не оберешься…
— Так у кого ж еще полсотни сейчас перехватишь?
— Тетка Маша твоя денег даст да на всю деревню ославит. И будет еще полгода в гости ходить… На даровое угощеньице.
Тетка Маша, дальняя родственница Богунковых, слыла в деревне первой сплетницей, и Надежда Федоровна сильно недолюбливала ее.
— Ты погоди, погоди! — Заметив, что Иван собрался уходить, старуха поднялась с табуретки и, ворча что- то себе под нос, ушла в комнату.
Иван понимающе улыбнулся и лихо почесал себе затылок.
Вернувшись, Надежда Федоровна сунула в руки зятю деньги.
— Чтоб с получки вернул.
— Ну а как же, мама! С процентами. Специально на Сиверскую за пирожными сгоняю…
— Ладно, ладно, проживу и без пирожных, — ворчала она, но голос у нее был отмякший, довольный. — Ты бы лучше на водку меньше пускал.
Весь день прошел в хлопотах. Мыли полы, меняли занавески на окнах, трясли половики. Иван успел съездить и на Сиверскую и на Дружную горку. После каждой поездки радостно докладывал о покупках. Особенно гордился тем, что достал свиных ножек для холодца. С Сиверской он позвонил в аэропорт, узнал, что самолет из Рима прилетает в пятнадцать часов. Надежда Федоровна вздохнула с облегчением.
— Слава богу, еще есть время прибраться…
Слух о том, что к Богунковым приезжает из Италии дочка, разошелся по деревне в момент. Почтальонша Катерина Ветрова постаралась. То и дело в дом наведывались односельчане. Подолгу сидели в кухне. Расспрашивали, хотели знать подробности: насовсем или только в гости едет Верка-итальянка, одна ли, с семьей.
Надежда Федоровна сердилась:
— Ну что за народ такой! И лезут и лезут. Видют ведь — не до них! Все Катька растрезвонила, легковуха!