Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20

Действительно, нечто совершенно необычное. Не выходя из огромного помещения под куполообразной крышей, вы можете посмотреть и купить все, что только продается в венских магазинах: продукты, одежду, мебель, оборудование для дома, целиком так называемые викендовские домики, где многие венцы проводят выходные дни, люстры, телевизоры, всевозможную электронику, целые лестничные пролеты, ванные комнаты всевозможных расцветок… Просто нельзя все перечислить.

И вдруг жена, осматривавшая отдел скобяных товаров для дома, зовет меня к себе:

– Смотри, позолоченные дверные ручки. Помнишь, точно такие, как были у нас на улице Королевы Вильгельмины.

Смотрю. Действительно похожи. Может, только рисунки иные, посовременнее.

Не торопясь поворачиваю тяжелую ручку, вызывающую столько воспоминаний! И вдруг на тыльной стороне ручки, прилегающей к двери, читаю мелкое литье: «А. унд А. Троппауэр, Виин».

Ну, один А. Троппауэр – это ясно: бывший в наше будапештское время еще совсем молодым сын нашего Андреаса – Арпад, Теперь ему уже далеко за шестьдесят.

А второй А. Троппауэр – это, конечно, сам Андреас Троппауэр, сеньор. Вернее, память о нем, так как по возрасту – больше ста лет! – он уже не может быть ни владельцем, ни работником этой, по всей вероятности, преуспевающей фабрики дверных ручек.

Так мы с женой получили прощальный привет от нашего «бездельника Андреаса».

ДВЕ ВСТРЕЧИ В ОДНОМ И ТОМ ЖЕ МЕСТЕ

В тот вечер мы с Гуркиным засиделись у него в кабинете далеко за полночь. Разговор шел не из легких. Я с азартом напирал на него, доходя до границ дозволенного. Он же, хорошо понимая источник моей горячности, отбивался без резкостей, спокойно, логично, и только по редким подергиваниям скул можно было судить, что спокойствие стоит ему определенных усилий. Но заорать на меня, крикнуть «Хватит!» или «Приказываю замолчать!» – такого Гуркин позволить себе не мог.

Речь шла об издании популярных советских книг для венгерской молодежи, таких, как «Чапаев», «Железный поток», «Как закалялась сталь»… У моих подопечных прогрессивных молодежных организаций не было ни бумаги, ни средств, необходимых для оплаты типографских расходов. Было только одно: переводчики-энтузиасты с недавно организованных факультетов русского языка брались сделать свою часть работы бесплатно, на голом интересе. Но все остальное стоило страшно дорого, к тому же в Венгрии в свободной продаже бумаги вообще не было, пришлось бы прибегать к услугам спекулянтов. В результате каждый экземпляр тиража обошелся бы в такие деньги, что молодым заводским ребятам в трудно выползавшей из послевоенной разрухи стране просто не на что было бы купить книги, и они залегли бы мертвой грудой на прилавках магазинов. Все это Гуркин доказывал мне абсолютно неопровержимо, что называется, на пальцах. Взвинченный непрестанными укорами моих венгерских друзей, – они не без основания жаловались, что мы им, в основном, обещаем, а не помогаем, – я же напирал на отдельные факты, которые, конечно, погоды не делали, но доводом в споре, хоть и шатким, послужить могли.

– Вот вчера майор Афанасьев привез в отделение «студебеккер», полный бумаги. Сегодня на полуторке – еще два больших рулона! – запальчиво выложил я один из своих аргументов.

– Да, нам отдали недоданные в прошлый квартал пять тонн. Но половина принадлежит не нам, а обществу «Венгрия – СССР». Да если бы и вся бумага наша была, то много ли книг издашь на ней.

– Пять тонн!

– А что пять тонн, что такое пять тонн! – на лицо Гуркина снова дернулись скулы. – Сколько весит один экземпляр книги «Как закалялась сталь»? Вы прикидывали?

– Самое большее – полкило!

– Допустим. Значит, пять тонн – это десять тысяч книг. Но только теоретически. А отходы? А типографский брак? Шесть-семь тысяч экземпляров – больше не получится.

– Шесть-семь тысяч сегодня, Шесть-семь тысяч завтра…

– Шесть-семь тысяч сегодня, шесть-семь тысяч через полгода, а, учитывая неравномерность поставок, нехватку бумаги у нас в СССР – через год. Ну и что же в итоге? Каких-нибудь пятнадцать тысяч одной только «Как закалялась сталь» за два года. А в венгерских левых молодежных организациях, вы сами говорите, двести тысяч членов!

– Конечно, не сразу… Но постепенно можно было бы…

– За каких-нибудь двадцать лет. И еще двадцать лет на «Чапаева». И еще столько же на «Рожденные бурей»… О других расходах, которые мы вообще никогда не сможем взять на себя, я уже не говорю: переплет, специальная бумага для форзаца… И потом, о качестве перевода вы задумывались? Ведь эти энтузиасты по существу только начали изучать русский язык. Хотя «моя твоя понимай» – это для них уже пройденный этап, но многие еще путают «муку» с «мукой». Представляете себе в книге черным по белому: «Он принял смертную муку». Как будет «мука» по-венгерски?

– «Лист».

– Значит, Ференц Лист… Интересно, я не знал… А «мука»?

– «Кин».

– Вот во что могут вылиться эти скороспелые самоделки… Знаете, старший лейтенант, мы с вами все равно сегодня эту проблему не решим. Уже третий час ночи. Давайте лучше на боковую. А на днях, обещаю вам, я переговорю с венской «Эстеррайхише цайтунг», с ее редактором полковником Лазаком. У них и средств побольше, и бумаги, и печатать в Вене куда дешевле. Еще сколько-то и для себя заработают…

С тем и разошлись.

А утром, когда я, злой и невыспавшийся, явился с запозданием к завтраку, рядом с моим начальником, свежим, как огурчик, сидел очередной гость – незнакомый мне худощавый желтолицый человек средних лет в гладко-синем костюме, с узким, как лезвие, галстуком, чуть примятым снизу. «Из ЦК, инструктор иностранного отдела», – сразу определил я. Гостей в отделении перебывало много, и мы все научились довольно точно их классифицировать.

Гуркин и его гость поели раньше меня. Проходя мимо, Гуркин задержался возле моего стула:

– Переоденьтесь в военную форму, захватите с собой планшетку – и ко мне. Только, пожалуйста, побыстрее, – и критически глянул на мою тарелку с горкой жареных рулетиков по-венгерски.

Подавальщица Илона знала мои аппетиты и не скупилась – все равно я пришел бы за добавкой. К ее удивлению, на тарелке оставалась еще добрая половина порции, когда я, дожевывая на ходу, стремглав кинулся к выходу из столовой. Настроение у меня поднималось, как ртутный столбик в термометре с закипающей водой. Почему-то я связал этот вызов к начальнику с вчерашней затянувшейся дискуссией и решил, что, подумав весь остаток ночи, Гуркин все-таки нашел способ помочь молодым венграм, жаждущим советских книг.

Но когда я, приведя себя в полный боевой, с планшеткой через плечо и пистолетом в кобуре, влетел к нему в кабинет, он окинул меня странно изучающим взглядом.

– «ТТ» можно с собой и не брать, все равно придется сдать на посту, так что лучше оставьте у меня. Остальное, кажется, в порядке. Сядете на «шкоду», поедете в ЦК, к товарищу Ракоши. Вот пакет, – и подал мне небольшой плоский прямоугольник, запечатанный в двух местах красным сургучом. – Вручите его товарищу Ракоши лично. Не через помощника, не через секретаря, а только лично, – подчеркнул он. – Пусть вскроет при вас, и оставайтесь с ним, пока будет читать. Затем снова уложите содержимое – несколько листов машинописи в пакет и мигом обратно. Если товарищ Ракоши захочет делать заметки, пожалуйста, но только на отдельном листе. Эти заметки – так скажите ему – он может отправить по своей линии. Все понятно?