Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20

Сбегал по-быстрому в «Континенталь», собрал в номере свои нехитрые пожитки. Довольно громоздкую легковую машину – игрушку для Толяна – с силой ввинтил в пачки шиллингов, даже крышка чемоданчика выперла горбом, и на трамвай к Восточному вокзалу.

В последний момент, после свистка, заскочил в тронувшийся уже поезд на Хедьешхалом – пограничную с Австрией станцию.

В купе, кроме меня, никого не оказалось, Тем не менее я снял чемоданчик с полки для ручной клади, куда сначала по привычке бездумно его закинул. Поставил рядом с собой со стороны двери. Не понравилось. Переместил к стенке у окна, прочно прижав туловищем, Расстегнул кобуру так, чтобы пистолет был под рукой в полной готовности…

Чемоданчик, постоянный спутник в поездках, на который я раньше не обращал никакого внимания, бесцеремонно зашвыривая в ящик стола в гостинице или даже под кровать, теперь беспокоил меня все больше и больше. А если в купе сядет попутчик или, еще хуже, двое? А если я засну, укачиваемый перестуком рельсов и равномерным поскрипыванием вагона?

Но все обошлось. В Хедьешхаломе я даже успел перекусить в столовой, наяривая ярко-красный гуляш, острый, будто в него сыпанули мелкое битое стекло. Одной рукой. Другая мертвой хваткой держала рукоятку драгоценного чемоданчика.

Когда подошел скорый, я забрался на верхнюю полку в середине вагона, прижал чемоданчик пружинистым подлокотником и чутко продремал три часа до самой Вены.

По дороге в редакцию забежал на минутку домой. Зои, конечно, не было. Ее, бедную, задавили бесконечными перепечатками в Контрольной комиссии, Уходила утром раньше меня, а возвращалась лишь к ночи, Толя после дневного сна таскал за собой домработницу где-нибудь поблизости. Скорее всего, по аллеям городского парка, где ему ужасно нравился памятник Иоганну Штраусу.

Порылся в бумагах, обнаружил свою "утерянную" чековую книжку, сунул в чемодан, одновременно выложив из него на видное место у входной двери шикарный легковой автомобиль, и помчался в редакцию. Было четыре часа, самый разгар работы над завтрашним номером.

Из лифта прямиком к Лазаку. Нарочито небрежно бросил чемоданчик на письменный стол, щелкнул обеими застежками замков.

– Принимайте, товарищ полковник!

– Что именно? – Лазак настороженно приглядывался к газете, которой были укрыты пачки.

– Так, мелочишко на молочишко. Два миллиона четыреста тысяч шиллингов. Сгодятся в хозяйстве?

– Еще спрашивает! – обрадовался Лазак. – Люся! – оглушительно крикнул он. – Батракова ко мне, бегом!.. Как тебе удалось, старшой?

– Да вот так! Не смог мне отказать товарищ Ракоши, учитывая наши сердечные с ним отношения.

– Ты у него самого был? – заахал Лазак. – Ну, молодец, ну, герой! А мы тут каждый грош считаем. Жесточайший режим экономии!

Вбежал встревоженный начфин редакции старший лейтенант интендантской службы Батраков, пожилой угрюмый финансист с тонкими кривоватыми ногами, будто навечно упакованными в перешитые для него трофейные яловые немецкие сапоги. Своей скрупулезностью и придирчивостью он доводил сотрудников редакции до белого каления.

– Звали, товарищ полковник?

– Гляди! – Лазак перевернул чемоданчик, шумно высыпал на стол горку пачек с шиллингами. – Два миллиона четыреста тысяч! Ликуй, начфин!

Но Батраков не ликовал, даже, по-моему, испугался изрядно:

– От-откуда?

– Да вот Венгрия долг за книги вернула. Старший лейтенант привез.

– Как привез? – все еще не мог прийти в себя Батраков.

– Ну, как привозят? В данном случае поездом, разумеется. Это ты из Бадена на машине возишь, благодаря доброй душе своего редактора.

– Без конвоя сопровождения? – у Батракова округлились глаза. – Да небось еще без надлежащего оформления?

– Что еще тебе там за оформление, бумажная душа! Сам ведь знаешь, какой был договор! Словом, принимай деньги, запихивай в несгораемый свой сейф, а старшему лейтенанту выдай расписку на всю сумму. И завтра же начинай выплату по долгам. Только не сразу – по частям. Завтра за бумагу, дня через два – за печать, ну и так далее.

Но Батраков замахал руками:

– Ничего я не приму! Незаконно это! Вчера вы меня за зарплатой в штаб отправляли. Два автоматчика сопровождения, закрытая машина. А денег всего сколько? Зарплата и прочие выплаты – не менее чем двадцать тысяч. А здесь – два с половиной миллиона! Мамочки! Меня же посадят! Нет, не приму! Не приму!

– Примешь, куда денешься! – нажимал Лазак. – Я сейчас приказ напишу, по всей форме, с печатью. Примешь!

– Не приму!.. Небось и бумаг на них никаких не оформлено?

– Как это не оформлено? Вот чековая книжка. По ней вся сумма и получена. В форинтах, конечно, Два к одному.

Я вытащил чековую книжку из груды пачек и победно сунул под нос Батракову.

– Что это за филькина грамота? По-каковски написано? Не понимаю! И потом, если по ней все получено, почему она у тебя? Как тебе в банке деньги выдали, а книжку вернули?

– А я ее вроде как потерял. Написал заявление, они приняли. – Я чувствовал, что сам безнадежно запутываюсь. – А здесь, дома, поискал – и нашел.

– Вот! Улавливаете, товарищ полковник? Потерял, нашел… Сплошное беззаконие! Нет, что хотите со мной делайте, хоть увольняйте, хоть на гауптвахту отправляйте, но приказу принять эти деньги не подчинюсь. Ни устному, ни письменному. Ни в каком виде.

– А я говорю – примешь! – окончательно разбушевался Лазак, грохнув кулаком по столу.

Батраков мелкими-мелкими шажками задом стал пятиться к двери и как-то сразу исчез за ней.

– Люся! – орал Лазак, – Вернуть ко мне Батракова!

– Да он на лифт побежал! – в двери появилось красное, взволнованное лицо Люси. Не часто в кабинете Лазака происходили такие скандалы. – Вон, вон, уже вниз поехал!

– Ну, теперь не догнать, – разом успокоился Лазак. – А знаешь, формально он прав.

– А я, выходит, не прав? Не надо было, значит, получать?

– Погоди, погоди, не кипятись. Батраков – формалист до мозга костей, человек бумажки. Вот он и рыпается… Давай сделаем так. Покидай свои сокровища обратно в чемодан и погуляй с ним по кабинетам. Найдется о чем покалякать. А я с Мишей тем временем в Баден слетаю. Генерал в курсе дела. Он отдаст распоряжение – и конец. Словом, жди здесь до победного. «Жди меня, и я вернусь», – как сказал поэт.

– Он еще сказал: «Только очень жди».

– А что тебе остается?

Я снова стал складывать пачки в осточертевший чемоданчик и двинулся с ним по редакционным кабинетам за сочувствием.

А Лазак тут же умчался на своем серо-черном «австро-фиате».

В редакции все уже знали. Наверное, Люся разнесла. К кому ни зайду – со всех сторон наплывают теплые волны участия. А мне худо. Вот сделал доброе дело, а теперь доказывай, что не украл. Да как доказать, если до этого дойдет? Чековая книжка при мне, банк ликвидирован. Вызвать в трибунал товарища Ракоши в качестве свидетеля? Эх, предлагали же мне в Госбанке Венгрии какую-то бумажку об обмене форинтов на шиллинги. Чего же это я отказался? Сдуру, ей-богу, сдуру! Хоть какой-то документ был бы.