Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
В дверь были нацелены два маузера - Петерса и Калугина - и револьвер Илюши. С минуту ни одного звука не раздалось за ней. Потом дверь, словно живая, стремительно приоткрылась. Лицо, появившееся в проеме, было приветливо, но мгновенно перекосилось от ужаса.
Петере рывком распахнул дверь, отбросив в сторону того, кто открывал ее. Следом за ним ворвались в переднюю Калугин и Илюша. Не мешкая, они вбежали в гостиную.
В просторной комнате за большим круглым столом сидели, застыв от изумления и испуга, мужчины. Их было больше десяти.
– Ни с места!
– приказал Петере,
– Оружие на стол!
Трое мигом положили револьверы, тут же отпрянув от них, будто они кусались.
Калугин, повинуясь сигналу, собрал со стола оружие и бумаги, которые перепуганные участники сборища даже не успели спрятать. Потом он бегло просмотрел бумаги: какая-то схема, тексты, отпечатанные на машинке, картонный треугольник, вырезанный из визитной карточки, пачка денег.
– Чьи деньги?
– спросил Петерс.
Ни один из сидящих за столом не открыл рта.
– Ну что ж, господа, извините, но нам придется прервать ваше заседание, - твердо и властно произнес Петере.
– И не вздумайте прыгать в окна - дом окружен.
А теперь - документы! Только пе все сразу - по очереди...
Илюша стоял у двери с револьвером. Он готов был разрядить его в первого же заговорщика, который посмеет напасть на Петерса или Калугина или попытается бежать.
– Сидоров... Висчинский... Голиков...
– читал Петере, пристально вглядываясь в стоявших перед ним заговорщиков.
– Иванов...
Илюша с любопытством посмотрел на того, кого звали Ивановым. Это был совсем еще мальчишка, узкогрудый, большеголовый. Коротко подстриженные светлые волосы торчали ежиком, словно им хотелось кого-то уколоть.
И сам он весь был какой-то колючий, взъерошенный.
Иванов, чувствуя на себе настойчивый взгляд, посмотрел на Илюшу большими грустными глазами. Они упрямо глядели друг на друга, но Иванов, не выдержав, первый опустил голову.
– Парфенов, - продолжал называть все новые и новые фамилии Петере. Те, чьи фамилии он произносил, вытягивались в струнку, чуть склоняли головы, и в каж-дом их движении чувствовалась военная косточка.
– Ружич...
Петере спокойно, стараясь смотреть на него так же, как смотрел до этого на других арестованных, произнес это имя таким тоном, будто оно ровно ничего не говорило ему. И лишь Калугин, просматривавший книги в огромном, темного дерева шкафу, скосил взгляд в сторону Ружича.
Тот стоял недвижимо, как и все остальные, но его серые глаза смотрели прямо, открыто, с достоинством.
Испуга не было в них, напротив: казалось, что он ждал этого внезапного прихода чекистов и встретил его сейчас как должное, как избавление от всего того, чем жил до сих пор. И лишь безвольно опущенные руки с чуть подрагивающими длинными пальцами выдавали волнение.
"Вот он какой, Ружич, - снова долгим придирчивым взглядом обвел его с ног до головы Калугин.
– Офицер как офицер. Благородное лицо, чистых кровей. Вот только жестокости в нем нету и, видать, не из трусливых.
Хотя на глаз, не ровеп час, и промашку дашь. Тихий ход, дорогой товарищ Калугин, не торопись. А вообще-то изменился Ружич с тех пор, как видел его в "доме анархии", изменился. И времени-то прошло
с тех пор всего ничего, а заштормило, занепогодило..."Продолжая просматривать книги, он не забыл отметить про себя, что теперь наконец можно будет развязать туго затянутый узел. Решится судьба и Юнны, и ее отца.
– Именем революции вы арестованы!
– объявил Петере, закончив проверять документы.
Арестованные глухо зароптали. Тот, которого звали Сидоровым, взметнул к Петерсу пухлые, с синеватыми прожилками руки:
– Но... по какому праву? Я пригласил к себе своих фронтовых друзей. Мы вместе сидели в одних окопах...
– Вот и прекрасно, - оборвал его Петере.
– Вам и сейчас сидеть вместе... А право нам дала рабоче-крестьянская власть!
Калугин распахнул окно и вызвал трех красноармейцев. Они обыскивали арестованных и по одному выводили их к машинам. Петере, Калугин и Илюша тщательно осмотрели гостиную и смежную с ней комнату.
В раскрытое окно гостиной, наконец пробившись сквозь тучи, ворвался солнечный луч. Он озарил тусклую и мрачноватую до сих пор комнату, слепяще ударил в Илюшине лицо. Илюша на миг зажмурился и с радостью подумал, что сегодня для полноты счастья ему как раз недоставало этого озорного солнечного луча.
– Вот, смотри, - Петере протянул Калугину листки папиросной бумаги с убористым машинописным текстом.
– Видишь, как громко себя именовали: "Союз защиты родины и свободы". Программка будь здоров. Свили, собаки, гнездышко...
– Видать, пе на главный штаб напали, - сокрушенно отозвался Калугин. Теперь - по местам стоять, с якоря сниматься. А то главные смоются.
– Всех допросим сегодня же, - сказал Петере.
– А в квартире оставим своих людей. Распорядись. Может, кто пожалует.
Закончив обыск, они вышли на улицу. Арестованных рассаживали по машинам.
– Ну, мы с Илюхой своим ходом доберемся.
– Калугин передал Петерсу изъятые при обыске бумаги.
Взревевшие моторы разогнали тишину переулка. Машины, дрогнув, тронулись, оставляя за собой синие шлейфы.
– Быстро мы их!
– восхищенно сказал Илюша.
– И пикнуть не успели...
Калугин хотел было одернуть его: "Ты помолчи...", но не успел. Совсем рядом злобно взвизгнула нуля. Калугин резко обернулся. Илюша все с тем же восхищенным лицом, какое было у пего, когда он произнес свои слова, смотрел на Калугина и, схватившись одной рукой за забор, медленно оседал на землю.
Калугин подскочил к нему и, обхватив руками, попытался приподнять. Но Илюша клонился к земле, как клонится человек, смертельно уставший и жаждущий лишь одного - отдохнуть.
– Вон из того окна стреляли!
– возбужденно крикнул подбежавший к Калугину красноармеец.
– Мы сейчас весь дом прочешем. Не уйдет, подлюка!
Калугин ничего не слышал.
– Ты что же это, а? Ты что же это?
– повторял и повторял он, словно Илюша не вставал на ноги не потому, что был смертельно ранен, а потому, что не хотел вставать.
– Скажите... маме... За революцию...
– с усилием прошептал Илюша, глядя на Калугина так, будто хотел убедиться, слышит ли он его и понимает ли его слова.