Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Мембрана не скрывала устало-тревожного тембра коробовского голоса:
— У нас тут слухи ходят, что немцы прорвались между Брестом и Высоко-Литовском и прут на Видомль.
Сандалов отчетливо представил себе карту правого фланга: 49-я стрелковая дивизия полковника Васильева вытянула свои боевые порядки вдоль русла Западного Буга, прикрывая границу вместе с дотами 62-го укрепрайона. По счастью, с 21 июня большая часть подразделений 49-й дивизии находились в лесу в летних лагерях у местечек Ментна и Котерка. Врага встретили как положено — в поле. Но если немцы и в самом деле прорвались, то остановить их сможет только броня 30-й танковой дивизии полковника Богданова.
Начштаба с радостью принял
— На Кобрин идут! — чертыхнулся начальник разведки. — А может, и еще дальше… О, наши появились!
Четыре «чайки», по-видимому, с кобринского аэродрома, отважно ринулись на воздушную армаду. Они вклинились в боевой порядок бомбардировщиков, сломали его и ударили из всех своих пулеметов. Задымили два «юнкерса» и тут же повернули на запад. Воздушный бой разворачивался на небольшой высоте, и потому все происходящее казалось неким гладиаторским представлением. Сандалов и его спутники во все глаза следили за ходом поединка. Откуда-то вынырнула восьмерка Ме-109 и, пользуясь явным превосходством в скорости, взяла в оборот краснозвездные бипланы. Через несколько секунд один из них пустил струю черного дыма и пошел на снижение. Три «мессера» ринулись за ним — добивать, но ведомый, прикрывая командира, пошел на таран. Хорошо было видно, как полетели ошметки срубленного хвоста и обе машины вошли в штопор, из которого никто не вышел. Два взрыва громыхнули за перелеском…
Однако надо было двигаться в Высоко-Литовск, и как можно быстрее. В старинном городке на берегу тихой Пульвы располагался штаб 49-й дивизии. Нашли его легко — такого красивого здания, как бывший особняк Потоцких, — не было во всей округе. Комдив Васильев встретил начальство на ступенях парадного крыльца с обшарпанной колоннадой. И с ходу начал доклад:
— Противник прорвался на стыке 15-го полка и двинулся на Мотыкалы. В остальном позиции держим, но с большими потерями.
— Да-а… — озадачился Сандалов и снял фуражку. — Через Мотыкалы они прямиком на Брест пойдут…
— Из полков доложили, что личный состав выбит наполовину. Нам бы подкрепление подбросить, — вздохнул Васильев. — Без серьезной артиллерии долго не протянем.
— Установите связь с Богдановым: к вам на помощь идет 30-я танковая.
— Вот за это спасибо! — просиял Васильев. — Дорого яичко к Христову праздничку!
— Ну, праздничек у вас тот еще… Дай нам провожатого в 15-й полк.
— Ох, там жарко сейчас! — покачал головой Васильев. — Может, не стоит пока туда, а? Я ж за вас головой отвечаю.
— Ты за свою голову отвечай. Мы не на блины к тебе приехали… И сопровождать нас не надо. Оставайся в штабе. Ты тут нужнее.
Штаб 15-го стрелкового полка размещался неподалеку — в селе со смешным названием Вулька-Пузецка, близ шоссе Высоко-Литовск — Дрохичин. В том же селе дислоцировался 121-й противотанковый дивизион, который теперь тоже стоял на позициях.
Добрались до Вульки-Пузецкой минут за десять. Но в штабе, кроме дежурного, никого не было, все остальные находились на полковом КП.
Из всех полков дивизии 15-й был ближе всех к госгранице, занимая рубеж рубеж Немирув — Волчин. Он уже понес и продолжал нести большие потери под почти беспрестанными авианалетами, ураганным артиллерийским и минометным огнем. Командир полка майор Нищенков сам проводил высокое начальство на позицию, отдав свою каску Сандалову. Но тот ее не надел, а нес за ремешок, словно лукошко.Пехота закапывалась в песок Бугской поймы. Вели огонь и из недостроенных дотов 62-го «УРа». Некоторые окопы уже были соединены ходами сообщения, но много было одиночных ячеек. Сандалов и его командиры успели нырнуть в большой окоп, где размещался командный пункт полка до первого залпа очередного артналета. Били минами — видимо, заметили приезд начальства. Штабисты вжимались в сырые стенки окопа. Сверху сыпалась подброшенная взрывами земля.
— Да, — усмехнулся Сандалов, — на Гражданской было потише.
Теперь он воочию видел войну такой, какой она нагрянула.
— Это они еще вполсвиста пока! — отвечал Нищенков. — А вот самолеты налетят, тут небо с овчинку покажется. Вы же нашу специфику знаете: у нас личный состав — на две трети узбеки. Они по-русски только «обед» да «отбой» волокут. Многие не то что танка — трактора не видели. А уж про авиацию и говорить не приходится. Тут самолеты налетели — «беркут-шайтан!» кричат. С такими много не навоюешь…
Сандалов хорошо знал эту застарелую проблему 49-й дивизии. Сам не раз пытался тасовать командный состав так, чтобы хотя бы младшие командиры могли хорошо владеть русским языком.
— Ну, докладывайте, что у вас тут творится! — перешел Сандалов на официальный тон.
— С пяти утра держим оборону на рубеже Немирув-Волчин. Севернее Волчина нас поддерживает 31-й легкий артполк. Непосредственно в боевых порядках полка — орудия 121-го противотанкового дивизиона. Точными сведениями о противнике не располагаем. Но судя по всему, против нас действует не меньше пехотной дивизии. Наши потери: сто двадцать два убитых, полсотни тяжелораненых, многие легкораненые остаются в строю. Крайне необходима тяжелая артиллерия для контрбатарейной борьбы, и, конечно же, авиационное прикрытие. Острая нужда в боеприпасах.
— Учтем. Чем сможем — поможем, — неопределенно пообещал полковник. — С авиацией крайне сложно. Почти все истребители брошены на перехват бомбардировщиков. Держитесь! Подбросим вам танки из Пружан.
Огневой налет приутих, и Сандалов в бинокль осмотрел предполье полка. В недалеком сосняке располагались немцы, но они ничем себя не выдавали: окопов не рыли, огня не вели, готовились к новому броску. Накрыть бы этот перелесок из шестидюймовок или хотя бы одной эскадрильей! Но об этом приходилось только мечтать.
Сандалов не стал говорить Нищенкову, что в полосе дивизии действует целый немецкий корпус в составе трех пехотных дивизий со средствами усиления. Что толку от того, что майор узнает о том, что противник превосходит его полк втрое, если не вчетверо. У страха глаза велики. Но страха в глазах красноармейцев Сандалов не замечал. В воспаленных от бессонницы, зноя, пыли глазах читалась только безмерная усталость. Многие, прикорнув где придется, спали, уходя от страшной действительности, как от черного сна, в сны мирные, сладкие… Их не будил даже истошный вой подлетающих мин. Узкоглазый боец в гимнастерке без подворотничка приседал при каждом ближнем разрыве, сжимаясь в калачик. Воистину, шайтан перенес его из родного кишлака и бросил в этот окоп, вырытый в польской земле, под град немецких мин. А чем он еще мог объяснить себе в свои двадцать лет такую разительную перемену в жизни? Каким чужим и враждебным кажется ему все вокруг? Сандалову вдруг стало жалко его, и он легонько потрепал парня по худому мальчишечьему плечу: