Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
МУЖЧИНА. Есть что сказать. Обязательно надо сказать.
Что до стула, не беспокойся: он уже сломан.
ЖЕНЩИНА. Ты не слушаешь.
МУЖЧИНА. Наверное, это я и сломал его вчера. (Ставит стул на место, в глубине сцены.)
ЖЕНЩИНА. Ты меня не слушаешь.
МУЖЧИНА. Нет,
ЖЕНЩИНА. Я не буду это играть.
МУЖЧИНА. Будешь. (Возвращается. Встает рядом с ней.)Это уже было сыграно.
ЖЕНЩИНА. Что ты говоришь?
МУЖЧИНА. Правду.
Теперь я должен поставить стол на место.
Пожалуйста.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
ЖЕНЩИНА. Нет.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
Пожалуйста.
ЖЕНЩИНА. Нет, нет, ты лжешь.
Ничего не сыграно.
Поэтому ничего не получается.
Я прекрасно знаю, что ничего не получается.
МУЖЧИНА. Пожалуйста, теперь очень важно поставить стол на место.
ЖЕНЩИНА. Я-то уж прекрасно знаю, она бы ему открыла, приняла бы в своей квартире — если только это можно назвать квартирой, — встретила бы с распростертыми объятиями, а на столе уже стоял бы самовар.
Протягивая к нему руки, сказала бы: «Простите меня» — возможно ли, что она могла позволить себе сохранить этот самовар, а ты, ты видишь ее — как она бродит всю свою жизнь с чемоданом и этой чудовищной вещью. «Простите меня, что заставила вас ждать».
Грим, морщины, акцент кантона Во и превосходный французский, несмотря на легкий акцент кантона Во.
Вкус к старомодным вещам, старой омертвевшей коже, непреодолимому зуду молодости.
Это действительно не белый цвет Шанель, и действительно рядом с ней он казался бы юным, ребенком, потому что она стала в тот момент памятью этого времени.
Самовар, чай (очень черный) в чашках (разрозненных, из разных сервизов).
Ты понимаешь? Понимаешь ли ты, со своим призраком революции — там, где она пролила много крови! Сама истекая кровью от яиц омлета, который невозможно сделать, не разбивая их — эти самые яйца. Революция, кровавый пурпур театров — театров, принесенных в жертву той, которую невозможно
совершить, не разбив яиц, не зарезав лошадей, людей.Может быть, она сказала бы это древним и широким голосом актрис, с глубоким трепетом, с жестами, похожими на заминированные дома,
на древние дворцы, рушащиеся-на-сцене-в-Трезене. Сцена происходит в Москве, сцена происходит в Воронеже…
В пылающем Петербурге! В пылающем Ленинграде! Сплошные символы! Сплошные символы!
Отражая, да-да, пламя, Петроград, в фиолетовых водах Невы!
Да, она протянула бы к тебе руки, и для него не осталось бы ни имени, ни камня, только равнина и ветер,
и ветер,
и ветер,
чертов ветер.
МУЖЧИНА. Осталось мало времени.
Никогда нет времени.
Как трудно — спешить медленно.
ЖЕНЩИНА. Зачем.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
ЖЕНЩИНА. Зачем.
МУЖЧИНА. Я люблю тебя.
ЖЕНЩИНА. Чтобы я замолчала.
МУЖЧИНА. Нет.
Чтобы думать о том, что ты играешь.
Думай о том, что ты играешь.
Ты поймешь.
Я пойму. Может быть.
ЖЕНЩИНА. Я играю не для себя.
А для тебя.
МУЖЧИНА. Что ты хочешь этим сказать?
ЖЕНЩИНА. Для твоей нечистой совести.
Хочу сказать.
МУЖЧИНА. Да.
ЖЕНЩИНА. Да.
МУЖЧИНА. Так продолжим.
Чего ты ждешь? Осталось мало времени. Иди ко мне.
Ты старая.
Тебе больше не нужны эти румяна.
Приходит детство, представляет себя, ненакрашенное.
ЖЕНЩИНА. Не понимаю.
МУЖЧИНА (жестко).Это меня не удивляет.
ЖЕНЩИНА. Меня зовут Надежда Мандельштам.
МУЖЧИНА. Нет.
ЖЕНЩИНА. Меня зовут Надежда Мандельштам.
МУЖЧИНА. Нет.