Антология современной французской драматургии. Том II
Шрифт:
Бесполезное заявление.
ЖЕНЩИНА. Меня зовут…
Другое имя?
МУЖЧИНА. Нет.
ЖЕНЩИНА. Мое?
МУЖЧИНА. Бесполезное заявление, я тебе сказал.
ЖЕНЩИНА. Не думаю.
Какой
Какая погода.
Мне кажется, я что-то потеряла.
Ты должен будешь объяснить мне. Ты всегда должен мне объяснять.
Но я могу играть даже без твоих объяснений. Достаточно обращать внимание на то, куда ставить ноги, слова.
Разумеется, лучше бы ты мне объяснил.
Ты больше ничего не говоришь?
Однажды я подвернула ногу.
И я поняла, как несчастны калеки. В соседней комнате звонил телефон, а пока я шла, он уже перестал. И так десять раз в день, и тебя не было дома, чтобы ответить. (Тихо смеется.)Хорошо сделано для меня. Я пошла танцевать в одно из этих темных мест. В моем возрасте так не делают.
Не правда ли?
МУЖЧИНА. Вздор.
ЖЕНЩИНА. А твои истории про стены и потолок тоже.
МУЖЧИНА. Как тебе будет угодно.
ЖЕНЩИНА. Я ничего в этом не понимаю.
МУЖЧИНА. Разумеется.
ЖЕНЩИНА. Или слишком хорошо понимаю.
Я женщина.
МУЖЧИНА. И что?
ЖЕНЩИНА. Ничего…
Или скорее да. Что-то. Просто меня что-то смущает, мне что-то мешает: играть такую женщину: «Меня зовут Надежда» — и так далее.
Я бы не смогла протянуть сорок лет без него. Я бы…
МУЖЧИНА. Ты бы.
ЖЕНЩИНА. Не знаю.
Но
ведь это же абсурд — не пытаться, не стремиться сделать что-то для себя, для того чтобы выдержать все это, нет?
И ради слов…
«Words words words».
МУЖЧИНА. Ты хочешь сказать, что ради меня ты бы этого не сделала?
ЖЕНЩИНА. Но ты же не пишешь.
И потом мы слишком старые. Мы уже были слишком старые, когда встретились…
Что ты делаешь?
МУЖЧИНА. Смотрю на тебя.
Я здесь для того, чтобы смотреть на тебя. Это моя роль — смотреть на тебя. Могу сказать: ты прекрасна. Могу сказать: ты некрасива, молода, стара, глупа, умна и так далее.
И что-нибудь еще.
Например: красно-голубой облупившийся потолок, стены перед дверью, и я никогда не был перед этой дверью — кто-то сделал это за меня, точно.
И может быть, я узнаю еще что-то, я, когда я смотрю на тебя так, как я смотрю на тебя.
Наша любовь — она тоже существует, несмотря ни на что.
Так я могу тебя видеть, не глядя на тебя.
Так я могу угадывать, рисовать все твои жесты, там.
За столиком.
Там, за столиком. Или в кухне. Или в душе. Женские жесты. Потом жесты актрисы.
Я тоже учусь не форсировать. Где-то существует тело, истлевающее под землей, развеиваемое над ней ветрами, дождями и рассеиваемое растениями, вот уже около пятидесяти лет.
Вспоминаю.
Вспоминаю.
В моем квартале говорили: «Не стоит делать из этого сыр», в моем квартале, в пригородных поездах моей молодости.
Наша молодость — она тоже существует.
И это тело, рассеявшееся в пространстве, этот рассеивающийся повсюду голос, которым я пытался командовать, ибо у меня была мания командовать, но она прошла, рассеялась.
И она тоже, ты, Надежда мертвая, ты, живая, ты живее, чем та, которую ты играешь, мертвая, она тоже в надежде, что, может быть, однажды произойдет что-то другое.
Разве что-то произошло?
Разве что-то произошло?
Разве что-то произошло?
И нет смысла делать из этого сыр, нет смысла превращать это в заглавные буквы: просто тело. Вот и все.
ЖЕНЩИНА. Ося…
МУЖЧИНА. «Вот и все» — подходящее название для счастливого финала.
ЖЕНЩИНА. Ося.
МУЖЧИНА. Просто тела.
Вот и все.