Антон и Зяблик
Шрифт:
– Регистр спорчен, - сипло сказал он.
Петька зашнырял глазами.
– Что ты, Шурочка, откуда?
– Спорчен, дура!
– небрежно бросил Шурка, впиваясь слепыми впадинами в Петькино лицо и презрительно вздергивая губу.
– Сколько раз говорено - не рви меха!
– Не буду больше, Шурочка!
– заюлил Петька и вдруг спросил, хихикнув: -А почему ты вчера не приходил?
– Не мог я вчора, - ответил Шурка, мягчея в лице.
– У детишек в школе играл.
– И Зоя Викторовна там была?
– Была, - кивнул головою Шурка и вдруг осклабился в мечтательной улыбке, преобразившей
Теперь он, чувствуя к себе почтительное внимание, мягко развернул гармонь, и полились тихие, согласные, спокойные звуки вальса. И сразу же из толчеи непонятным образом сформировался круг и поплыла по кругу пестрая карусель из парней и девушек в спокойном согласии. Как по команде, пары останавливались, руки взлетали вверх, ладони ударялись друг о друга: хлоп, хлоп! Хлоп, хлоп! И снова медленно и чинно кружилось пестрое колесо, и лентами кружились, свиваясь в кольца и расплетаясь, грустные звуки вальса.
Наташа еле доставала Фильке до плеча, и глаза ее преданно и жалобно смотрели снизу вверх. Филька чуть приподнимал ее от пола и готов был кружить на весу и не отпускать. Пары менялись, Наташа уходила к другому партнеру, но в толчее они быстро находили друг друга глазами и ждали, пока распорядок танца снова сведет их в пару. И она опять с радостью клала руки ему на плечи и послушно кружилась, вытягиваясь на носках, и расширившимися, беспомощными глазами все глядела, глядела на Фильку, ушастого, доброго, близкого…
Гармошка поднялась на самую высокую ноту, всхлипнула вдруг и смолкла. Карусель остановилась.
Наташа вырвалась из Филькиных рук и затерялась в толпе, а он все еще ходил, покачиваясь, и ловил ее глазами, прислушиваясь к отлетающим звукам, звеневшим где-то у него внутри. Но вот замерли они, отзвенели в ушах, и тогда очнулся он, увидел все на своих местах и вразвалку пошел к сцене, где играли в карты, странно безучастные к тому, что происходило в зале, к музыке, к танцам, к Филькиному счастью. Он вырвал у одного из игроков цигарку, затянулся, выдохнул и напряженно свел брови, всматриваясь в раскиданные по столу карты.
– Сёмку своего сдавай, - посоветовал он.
– Это мне-то Сёмку? Ты что, свалился? А он что сдаст?
– Ну, ходи, как знаешь. .. Мне-то что.
И отошел от играющих. Столкнулся в толпе с толстой Нюркой, оглядел ее невидящими глазами, потрепал по щеке. Она радостно вспыхнула, но он тут же забыл о ней, выбрался на улицу и там долго смотрел в небо, на низкие звезды, глубоко дышал ночной прохладой и чувствовал, как бьет к вискам кровь.
Из клуба выпорхнула Наташа. Протопала мимо Фильки, совсем ему посторонняя, все убыстряя шажки - частые, мелкие, дробные. Он постоял, прислушиваясь, ринулся за ней и пошел сзади, не смея нагнать, не зная, что сказать, а сказать надо было что-то важное, главное, единственное, что не давало дышать. Казалось, не скажи он сейчас, сию минуту - все рухнет вокруг и рассыплется в прах. И тогда ничего, ничего уж не надо, не жизнь будет, а сплошная напраслина и бестолочь.
Филька нагнал Наташу у самой калитки и тронул ее за плечо.
– Что?
– сухо спросила она.
– Постой…
– Ну стою… Голосом, себе незнакомым, бездушным и вялым, промямлил :
– Ты это самое… говорила с батей?
Наташа молчала.
Слышно было, как она сдерживает дыхание.– Ну, о чем я просил тебя давеча…
– Больше ничего?
– Ничего.
– Нет, ты подумай - может, еще что хотел сказать?
Филька молчал, наливаясь тяжестью.
– страшная сила давила его к земле, не давая шевельнуться. В небе погасли звезды, погасли огни в избах, погасла радость, теснившаяся в груди.
– Ну ладно, иди спать, - устало сказала Наташа.
– Не могу ведь я, не могу…
И вдруг, схватив Филькину руку, зашептала страстно и горячо:
– Филечка, Филя! Ведь совестно самому, наверно, а? Совестно, скажи?
Лицо ее исказилось от страдальческой гримасы, на глазах выступили слезы. Устыдившись, она оттолкнула его, проскочила во двор и хлопнула калиткой. И тут же, словно дожидался команды, бешено облаял его пес из-за ограды. Филька стоял, не слыша собачьего лая, пока Наташа не исчезла в избе, потом медленно побрел обратно.
Возле дома увидел отца. Герасим покачивался, переступая с ноги на ногу, подавался вперед и снова пятился назад, не в силах одолеть нескольких шагов до дверей. Филька обхватил его под мышки, помог войти в избу и усадил на скамейку.
– Явились?
– спросила мать, вставая с постели.
Герасим хихикнул.
– С тебя пол-литру, - сказал он, сдвигая в сторону посуду на столе.
– Уважили меня, поскольку я, как инвалид войны, за родину здоровье положивши…
Мать бросилась к столу и с грохотом сгребла посуду к середине.
– Будет брехать.
Она недоверчиво покосилась на мужа.
– Завтра на правлении так и решат: отпустить Фильку, как сына, значит, военного героя, за родину здоровье положивши. И тогда придется с тебя за труды мои и хлопоты еще на пол-литру…
Филька разделся и полез на печку.
– Ладно, герой, - проворчала она, добрея, однако, голосом.
– Скупа ты, мать, ой скупа!..
– Будет те при сыне пакостить мать!
Он пьяно мотал головой и вдруг, словно бы только что увидев Фильку, дико заорал:
– А ты, змей, слазь с печки! Слазь, говорю, да поклонись отцу в ножки!
– Хватит тебе, батя, куражиться, - равнодушно сказал Филька.
– Сладил дело, и ладно...
Разобиженный непочтением сына, Герасим всхлипнул и стал стягивать сапоги. Он тужился, стервенея, лил слезы и, наконец, совершенно обессиленный, миролюбиво попросил :
– Помогла бы, старая, что ли...
Мать стянула с него сапоги, раздела и, подталкивая, отвела в постель, откатила его к стенке и прилегла с краю. Филька, натянув на голову тулуп, зажал ладонями уши, чтобы не слушать мать. Говорила она долго, возбужденно И, даже засыпая, что-то бубнила про себя.
На следующий день, вернувшись с фермы, Филька развел на загнетке огонь, разогрел столярного клею, приладил к книжке выпавшие странички и пошел в сельсоветскую библиотеку, где после занятий три раза в неделю книжки выдавала Наташа. В синем халате она сидела за столом и готовила уроки. Книжки выдавали две девочки из младших классов.
– Обслужите его, - сказала Наташа, не отрываясь от учебника.
Одна из девочек протянула руку за книжкой.
– Я не к тебе, не цапай, - сказал Филька и кивнул на Наташу.