Антони Иден

Интересно, что Иден, далекий от правильного классового понимания нацизма, верно оценивал его чисто германскую специфику, а именно что нацизм вырос на почве германского империализма. "Гитлер, - говорил он в декабре 1939 года, - сам по себе не является феноменом. Он - симптом и воплощение вновь возродившегося прусского духа военной гегемонии". Иден, конечно, не подходил к нацизму как к политическому течению, выражающему интересы наиболее реакционных и агрессивных сил империалистической буржуазии. Однако что очень хорошо помнил Иден и его коллеги, так это воинствующий антикоммунизм и антисоветизм нацизма, помнил и пытался использовать в интересах английских правящих кругов.

Иден понимал, что опыт Версаля для Англии следует считать неудавшимся. Размышляя о новых формах "организации" Европы, которые обеспечивали бы за Англией руководящую роль в делах континента, он уже в конце 1939 года пришел к мысли о необходимости того, что мы сейчас назвали бы экономической и политической интеграцией Европы. "Мы не можем, - писал он тогда Галифаксу, - удовлетвориться простыми попытками восстановить положение в мире в том виде, как оно существовало накануне войны. В следующий раз мы должны сделать что-то лучшее". "Лучшее" Идену представлялось "в плане какой-то европейской федерации. Это решение включало бы схему обороны Европы, европейский таможенный союз и единую денежную систему". Таковы были общие идеи, но они получили известное развитие в английской внешней политике в годы войны, а после окончания военных действий Англия приступила к их практической реализации.

Британские дипломаты всегда руководствуются принципом: "не складывай все яйца в одну корзину". Поэтому, хотя Советский Союз и занял позицию нейтралитета в начавшейся войне, английские политические круги считали необходимым поддерживать прочные контакты с его посольством в Лондоне, несмотря на официальную враждебную политику в отношении СССР. Эти контакты нужны были в целях информации, они могли пригодиться в будущем. Чем хуже становилось положение Англии в войне, тем большим становилось стремление ее правительства опереться на помощь Советского Союза. В октябре 1939 года Иден завтракал с полпредом СССР Майским, доложил о своей беседе Галифаксу и по его указанию поддерживал в дальнейшем постоянный контакт с советским представителем.

Германия в течение двух недель разгромила буржуазно-помещичью Польшу. Английские правящие круги были крайне удивлены такой быстрой победой Гитлера; они всегда крайне преувеличивали военную мощь Польши. Еще более было удивлено мировое общественное мнение, видя, что Англия не оказала ведшим неравную борьбу полякам буквально никакой помощи, хотя по условиям гарантий Чемберлена и подписанного 25 августа 1939 г. договора была обязана мобилизовать все свои ресурсы, включая вооруженные силы. Польша была выдана фашистам правительством Чемберлена. Весь мир убедился, чего стоит его слово и подпись. Стало ясно, что этому правительству верить опасно, что оно в любой момент, под любым предлогом или даже без оного может отказаться от выполнения своих договорных обязательств, если сочтет их невыгодными для себя.

Этот исторический предметный урок следует иметь в виду, читая ламентации английских политиков и историков по поводу того, что в Москве с недоверием относились к своему британскому союзнику в 1941 - 1945 годах. Даже если бы не было нарушения обязательства открыть второй фронт, не было бы готовности Черчилля в 1945 году повернуть оружие и вместе с немцами пойти против своего союзника - СССР, то одного невыполнения обязательств в отношении Польши было бы достаточно, чтобы партнеры Англии судили о позиции ее правительства не по его словам, а по его делам.

Американский историк Флеминг пишет: "Трудно изыскать вывода, что Польшей пожертвовали так же умышленно, как и Чехословакией. Польша означала для мюнхенцев... еще одно отвлечение германской линии захватов на Восток, которое должно было привести... к совет- п о-германскому столкновению". Мюнхенская политика продолжалась в новых, военных условиях.

Странные это были условия. Англия и Франция находились в состоянии войны с Германией, но они не предприняли наступления против Германии на Западе в поддержку Польши (хотя имели все возможности для этого). Не двинулись они в поход и после ее поражения, ограничиваясь сбрасыванием листовок и экономической блокадой Германии. Американцы назвали это "странной войной" или "сидячей войной".

"Странности" на военном фронте имели свою параллель и во внутренней политике. Хотя правительство и попекло себя чрезвычайными полномочиями, позволявшими осуществить любые меры по переводу жизни страны на военные рельсы, эти меры не принимались. Правительство руководствовалось лозунгом: "Бизнес как обычно". На практике это означало отставание военной промышленности, сохранение в стране безработицы.

Лейбористская и либеральная партии не пошли на создание коалиционного правительства с консерваторами (уж очень те были скомпрометированы), но заключили с ними "избирательное перемирие" и обязались поддерживать их военные усилия. А это означало, что оппозиционные партии не только не попытались опрокинуть правительство провалившихся мюнхенцев, но оказали ему морально-политическую поддержку.

За видимой абсурдностью стратегии "странной войны" крылись коварные замыслы. В Лондоне полагали, что, припугнув Германию объявлением войны и выдав ей Польшу, можно будет тем самым побудить фашистов пойти, наконец, на соглашение с Англией. А свою мощную военную машину они наверняка двинут тогда на Советский Союз. Казалось бы, невероятно было строить такие планы в конце 1939 года, но они существовали и составляли главную линию английской стратегии и внешней политики на протяжении первых семи месяцев. второй мировой войны. Либеральная английская газета "Ньюс кроникл" писала 25 октября 1939 г.: "Долгое время определенные влиятельные люди в Англии лелеяли надежды рано или поздно стравить Россию и Германию, чтобы они уничтожили друг друга, а мы остались в выигрыше... И после Мюнхена ...твердолобые открыто говорили о желательности дать Германии свободу рук на Востоке. Германия должна была быть мобильным бастионом против большевизма, а мы ей должны были помогать и поощрять ее... Наши твердолобые и сейчас еще носятся с идеей стравить Россию и Германию, чтобы они к нашей выгоде вцепились друг другу в горло. Отсюда и разговоры о заключении мира с каким-либо германским правительством консервативного толка и о присоединении затем к нему, чтобы совместно вести войну против "красной угрозы"... А такие разговоры преобладают".

В качестве средства, призванного направить развитие событий по этому пути, была использована финско-советская война, начавшаяся осенью 1939 года. Вначале лондонский кабинет сделал все, что мог, чтобы помешать мирному решению спора путем переговоров. Когда же открылись военные действия, Англия и Франция попытались продлить их по возможности дольше, поставляя Финляндии современное вооружение. Историк Дэвид Дилкс, подготовивший к изданию дневники А. Кадогана, на основании изучения английских дипломатических документов формулирует вывод: "Английская политика была направлена на то, чтобы причинить ущерб интересам России, не ведя против нее военных действий, а оказывая поддержку финнам, чтобы продлить войну".

На завершающем этапе войны Англия и Франция готовы были двинуть свои войска в Финляндию с тем, чтобы вместе с финнами воевать против СССР. А как же война против Германии? Бывший президент Чехословакии Эдвард Бенеш, близкий к правящим английским и французским кругам, писал, что зимой 1939-1940 годов они стремились вовлечь свои страны в войну против СССР, вступив в соглашение с Германией: "Германия должна будет тогда атаковать только Советский Союз, заключив мир с западными державами". В это время "Таймс" рассуждала об "эвентуальной перегруппировке держав, включая Германию, входящих в антисоветский фронт".

Эти расчеты были сорваны заключением 12 марта 1940 г. мира между СССР и Финляндией. 16 марта Кадоган записал: на заседании кабинета "все очень мрачные, особенно, конечно, Уинстон Черчилль. Я полагаю, что мы потерпели неудачу в связи с Финляндией". Здесь нет ошибки: действительно, Черчилль был рьяным сторонником "переключения" войны с Германии на Советский Союз. Что касается Идена, то ни документы, ни его собственные мемуары, написанные задним числом, не содержат упоминаний о том, что он как член правительства был не согласен с этой коварной политикой.