Антропологический код древнерусской культуры

Как известно, столь же насыщен был по смыслу и день летнего солнцестояния (праздник Ивана Купалы). Он включал сложный обрядовый комплекс (сбор трав и цветов, плетение венков и пускание их по воде, разведение костров, сжигание чучела, перепрыгивание через огонь, обливание водой и пр.), направленный на изгнание нечистой силы пограничного времени.

Телесность мира отражалась по-своему в представлениях и о нем в целом, и о частях, отдельных чертах и характеристиках его. Телесный код мировосприятия, характерный для всех первобытных народов, явно прочитывается и в древнерусском варианте. Для мировой мифологии типично то, что «первоначально все имеет антропоморфный облик – все существа, животные, предметы и явления (солнце, луна, звезды), место обитания племени и даже вся вселенная, часто описываемая как произошедшая из частей тела “первочеловека”. Поэтому возникновение человека нередко представляется в антропогонических мифах не столько как его создание, сколько как его выделение из числа других человекоподобных существ, которые постепенно теряют человеческий облик, сохраняющийся только у людей». [136] В древнерусском язычестве сильна была вера в сотворение мира как единого Тела, что делало потусторонний мир такой же «живой» близкой частью общего целого. Дохристианская Русь существовала в тех же телесных верованиях, что и другие древние народы. Важнейшим из законов этого существования был закон всеединства, утверждавший человека единой частью общего целого наравне со всеми другими частицами бытия. Закон всеединства мира наиболее ярко отразился во взглядах язычников на четыре основные первостихии. Земля, вода, огонь и воздух так или иначе соединяли этот и тот свет, что накладывало на их восприятие дуалистический оттенок и в то же время делало их вездесущими, всеедиными. Они как бы воплощали в себе закон всеединства телесного Космоса. Четыре стихии, как и все остальное, наделялись антропоморфными образами, мужскими или женскими, сущностью которых была телесная форма, завершенная, с хорошо маркированными границами, ярко выраженными и прочувствованными частями и деталями «тела» той или иной стихии.

136

Иванов В. В. Антропогонические мифы // Мифы народов мира. Т. 1. М., 1980. С. 57.

Учение о четырех стихиях как первооснове мира наиболее полно было разработано в Древней Греции Эмпедоклом. Философские школы пифагорейцев, последователей платонизма и аристотелизма, также уделяли этому учению большое внимание, внося свои коррективы. Так, Аристотель ввел в дополнение к четырем стихиям пятую – небесный эфир. В эпоху эллинизма широкое распространение получило и учение о качествах, свойственных четырем стихиям. Римский врач I в. Гален, к примеру, оставил свои комментарии на Гиппократа, в которых увязывал четыре стихии с четырьмя составляющими человеческого организма как «малого мира»: кровь подобна воздуху, флегма («мокрота») – воде, черная желчь – земле, красная («червленая») желчь – огню. В Древней Руси, не испытавшей прямого воздействия античной философии, отголоски древнегреческих представлений дошли опосредованно через труды византийских христианских авторов. Но многое шло исключительно от праславянских корневых языческих взглядов. Воздух, огонь, вода и земля – наиболее разработанные в языческом сознании мировые стихии, но и все остальные элементы мира столь же безоговорочно подчинены закону всеединства и всеобщей телесности.

Телесное мировосприятие в целом и закон всеединства в частности опосредованно повлияли и на восприятие социально-политического устройства общества. Все части общинного организма (правитель, жрецы, воины, крестьяне) едины и слиты в одном человеческом теле, где они выполняют разные по значимости функции. Именно так рисует общественное устройство «Голубиная книга», видя в Адаме как первочеловеке прообраз этого устройства: голова – цари, «мощи» – князья и бояре, «колена» – крестьяне. И хотя «Голубиная книга» фиксирует уже и христианский взгляд на устройство государства, но языческая первооснова телесного мировосприятия все же просматривается довольно отчетливо. Связанными воедино, в одно общее «тело» оказываются князья и их дружины, что отражает военная демократия. Не только дружинники имеют обязательства перед своим князем, но и князь перед своей дружиной: первые должны честно сражаться по приказу князя, а последний должен честно делить с ними собранную дань и военную добычу, устраивать обильные трапезы и пиры как с равными.

В русской мифологии принцип всеединства прослеживается в восприятии всех элементов бытия как единого целого, в представлениях об их взаимозаменяемости и взаимосвязанности. Человек мог легко превращаться в камень, гору, дерево, животное и т. п., и наоборот – любой предмет легко мог стать одушевленным и антропоморфным и даже получить имя собственное. Народные сказки дают обильный материал, подтверждающий это. В «Слове о полку Игореве» князь Игорь оборачивается серым волком, убегая из половецкого плена. Вера в оборотней, тотемные представления также основываются на законе всеединства.

Конечно, тотемизм, характерный для самых ранних стадий развития родовых общин, когда основателем своего рода люди почитали то или иное животное (реже растение или явление природы), получил особенно сильное развитие в Древнем Египте, у североамериканских индейцев и у африканских народов, однако отголоски тотемических представлений сохранялись и в Древней Руси. Так, образ медведя тесно связан с образом человека: медведь был когда-то человеком, которого можно увидеть, если снять с медведя шкуру. Он – символ богатырской силы, сексуальной плодовитости, богатства, что широко используется в брачном обряде, любовной магии, лечении бесплодия.

Смена тела, оборотничество – самое распространенное явление древнерусских сказок. Легкость, с которой герои сказок меняют свое тело-форму, превращаясь из человека в животное, птицу, растение, предмет и т. д., проистекает из закона всеединства телесного мира. Оборотнями становились по своей и не по своей воле, достаточно было проклятия (особенно родительского), колдовских действий ведьм и колдунов, произнесения магического слова-клятвы и пр. Были известны особенно благоприятные для оборотничества сроки (Святки, ночь на Ивана Купалу и др.); способы, облегчавшие превращение (касание чудесной палочкой, кувырок через голову, питье заговоренной воды, купание, произнесение заклинания и др.), и места, где совершалось превращение (перекресток дорог, край леса, поля, кладбище и т. п.). Оборотничество лишено однозначно негативной оценки, оно свойственно не только ведьмам и колдунам, оно присуще «мудрым девам» из русских сказок, положительным героям, которые во время погони принимали тот или иной облик, пытаясь обмануть преследователей, и другим персонажам. Амбивалентность оборотничества – наиболее яркий показатель глубины проникновения в сознание людей языческой эпохи представлений о всеединстве мирового Тела. [137]

137

См.: Соболев А. Н. Загробный мир по древнерусским представлениям. Сергиев Посад, 1913; Генерозов Я. Русские народные представления о загробной жизни. Саратов, 1883; Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986; Виноградова Л. Н. Оборотничество // Славянская мифология. М., 1985. С. 279–280.

Закон всеединства телесного мира действовал и при создании пантеона языческих богов. Поскольку божества – это почти «родственники», старшие братья, части единого телесного целого с человеком, постольку славяне не только поклонялись богам, но и влияли на них, пытаясь использовать их силу в своих интересах. Языческие божества и полубоги распределялись по иерархии в зависимости от силы, которая им приписывалась, но при этом они все были как бы «одной крови» с человеком, они тоже были лишь частью общего «Тела», как и он. Их полифункциональность объясняется законом всеединства. Так, например, Велес (Волос), «скотий бог», покровитель скота и богатства, но, кроме того, воплощал нечистое начало, змееобразную сущность подземного божества, «волосатика», черта, лешего, демона (борьба Перуна с Велесом). В «Слове о полку Игореве» Боян назван «Велесовым внуком», что, возможно, отражает связь культа Велеса с обрядовой поэзией, ритуальными песнопениями. После принятия христианства многие функции Велеса перешли на Николая Угодника. [138] Столь же многозначны и языческие существа среднего и низшего уровней: полубоги (Ярила, Купала, Кострома и др.), а также заполнявшие все мифологическое пространство домовые, лешие, водяные, русалки, вилы, лихорадки, моры, кикиморы, полудницы, полуночницы и пр. Они подчинены закону всеединства, взаимозаменяемы и взаимодополняемы. Человек чувствовал себя в постоянном окружении этих существ и днем и ночью. Они «дышат» ему в спину, заглядывают в глаза, зазывают в омут, хватают за руки и т. п. Он должен уметь обращаться с ними, знать их и свои возможности, не пересекать границы «нечистого» пространства и времени, соблюдать табу и различные запреты, покупать помощников среди богов с помощью жертвоприношений, отпугивать врагов с помощью заклинаний, магических действий, ритуалов. Ему помогают выжить четыре стихии (вода, земля, огонь, воздух), выполняющие, как правило, очистительные и охранительные функции; боги оказывают ему поддержку; низшие мифологические существа сосуществуют с ним в одном мировом Теле и действуют телесно, отсюда и влиять на них надо телесно же. В целом же представления о телесном мире шли от представлений человека о себе самом, о своей сущности.

138

См.: Успенский Б. А.

Филологические разыскания в области славянских древностей. С. 31—117.

2. Телесный код человека

Мы назвали языческий этап в развитии древнерусской культуры периодом «Тела», потому что человек воспринимал себя прежде всего как телесный осколок мирового космического тела, общего для всего сущего. Тело и есть человек; его сущность скрыта в телесной форме, в движении телесной материи осуществляются все изменения, предел перемен заложен в формальной ограниченности тела, каждая часть тела человека несет на себе отражение мирового космического «Тела» в полном объеме. Отсюда «микрокосмом» мыслился не только человек, но и любой объект живой и неживой природы. Одушевление неживых предметов не есть с философско-антропологической точки зрения анимизм, поскольку понятие души в «телесной» культуре тоже материально. Немецкий психолог В. Вунд предложил выделить особое понятие, характеризующее восприятие души на ранних стадиях развития человека – «телесная душа», неотделимая от тела человека и помещаемая в кровь, глаза, почки, фаллос и другие органы. [139] На более поздних стадиях развития первобытного общества появляется представление о «свободной душе», принимающей ту же телесную форму, но уже отделяемой от тела человека (душа-дыхание, душа-тень). С. М. Толстая различает три стадии существования души, характеризующиеся по-разному: «1) Душа живого человека, пребывающая в теле (“телесная душа”); 2) Душа, только что отделившаяся от тела, но остающаяся как бы “на привязи”, сохраняющая некоторую зависимость от тела… 3) Душа умершего, окончательно покинувшая тело (“свободная душа”), достигшая назначенного ей места и ведущая независимое существование в потустороннем мире или же не получившая пристанища и оставшаяся между мирами (душа “заложного” покойника, грешника, некрещеного младенца)». [140] В первом случае душа предстает двойником человека и воплощается в мифологические персонажи (птица, бабочка, муха, маленький человечек с прозрачным тельцем, ребенок с крылышками, ветерок, дым, пар и т. п.). Само слово душа «могло относиться и к ее “вместилищу”, т. е. груди, или шее». [141]

139

Вунд В. Миф и религия / Пер. с нем. СПб., [1913]; См.: Лафарг П. Происхождение и развитие понятия души / Пер. с нем. М., 1923.

140

Толстая С. М. Душа // Славянские древности. Т. 1. С. 162.

141

Кабакова Г. И. Антропология женского тела в славянской традиции. М., 2001. С. 61. См. также: Виноградова Л. Н. Материальные и бестелесные формы существования души // Славянские этюды: Сб. к юбилею С. М. Толстой. М., 1999. С. 141–160; Никитина С. Е. Сердце и душа фольклорного человека // Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 26–38.

Душа рождается вместе с человеком, занимает в его теле определенное место (в голове, в груди, животе, сердце и др.), растет вместе с ним, питается паром от пищи, может покидать человека во время сна или обмирания (замирания), т. е. летаргического сна или обморока. После смерти человека душа-двойник тоже попадает на тот свет, ей устраивают проводы, как и покойнику: русичи ставили в изголовье умирающему чашу с чистой водой, чтобы его душа могла омыться или обмыть свои крылья перед отправкой на тот свет; чтобы «пропустить» душу, у умирающего расстегивали одежду, а в доме открывали окна и двери, снимали печную заслонку; умирающего кропили, обливали, поили «немой» водой, водой, отжатой из земли с трех полей, и т. п. Душа «заложных» покойников, грешников и некрещеных представляет большую опасность для живых, находясь поблизости у границ этого и того света, она не может найти свой локус и успокоиться, а посему постоянно тревожит людей, требуя помощи, пугая, угрожая, вредя. У животных тоже есть душа-двойник, в особенности у тех животных, которые когда-то были людьми, например, аисты, принимающие человеческий облик на зимовье. У растений (деревьев, злаков, цветов) и природных объектов (камней, рек, озер и т. д.) наличие души фиксировалось этнографами крайне редко.

Таким образом, у древних дохристианских славян речь не шла о душе (духе), вселяемой в предметы, так как представление о духе возникло вместе с библейской версией сотворения человека и не было характерно до принятия христианства. В языческом варианте возникал не дух, а тело, поэтому и душа мыслилась неким вторым невидимым телом внутри человека. При этом само видимое тело могло быть только одно, так как его повтор или удвоение (двойник) находится на том свете. Отсюда рождение близнецов как удвоение считалось опасным ввиду вмешательства нечистой силы. Но поскольку у двойняшек, близнецов, родившихся от одной матери в разные годы, но в один день, удваивалось не только тело, но и сила, то их использовали для усиления обрядовых действий. Так, в обряде «опахивания» села от холеры, чумы и других болезней в упряжку впрягали двойняшек-волов, а борозду проводили на них братья-близнецы. Чтобы у близнецов не было общей судьбы (единовременной смерти), их «разделяли» по особому обряду. Двоедушество-двутелесность, как уже отмечалось, вселяло страх в окружающих, грозило столкновением с тем светом. Беременная женщина как вынашивающая в себе второе тело считалась нечистой, опасной, находящейся на границе с тем светом. Ей не разрешалось участвовать в ряде обрядовых действий, общение с нею строго регламентировалось. Ведьмы и другие двутелесники обладали двумя телами вместо одного, что позволяло им существовать в двух местах одновременно. Представления о двойничестве наложили отпечаток и на число «два», на негативное отношение к зеркалу, воде, отражающих-удваивающих любое тело. [142]

142

См.: Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила; Терновская О. А. Бабочка в народной демонологии славян: «душа-предок» и «демон» // Мат-лы к VI Междунар. конгрессу по изучению юго-восточной Европы. М., 1989. С. 151–160.

Смерть воспринималась не только как перемещение из этого света на тот, но и как обязательная смена тела, поэтому трупосожжение, уничтожавшее земное тело человека, завершалось помещением костей умершего в сосуд, обычно горшок. С этим связана, вероятно, и особая антропоморфность наименования частей сосудов: носик, горлышко, ручка, ножка… Сосуд с пеплом олицетворял новое тело умершего человека. Иногда смерть сравнивали с разбитым горшком. В «Повести временных лет» говорится, что радимичи, вятичи и северяне оставляли сожженные кости своих мертвецов «в малой судине на столпе на путях», [143] обеспечивая тем самым умершему самому выбирать дорогу и уйти по ней в новом теле. При этом представление о едином мировом теле заставляло чувствовать тот свет как находящийся совсем рядом, по соседству и везде. Новому телу умершего «строили» новый дом – могилу, обнося его забором и наполняя домашней утварью. «Заложные» покойники не получали могилы-дома, их закладывали кольями, ветками, дерном и пр. в силу того, что умершие внезапной или насильственной смертью люди не утрачивали своего тела, которое сохранялось даже в земле. Именно их неистребимое тело привязывало их к этому свету, делало их присутствие в нем объяснимым и обязательным: по ночам они бродят по земле, заходят в дома своих родных, мучают их, пугают путников, насылают болезнь, засуху, град, наводнение, ураган и т. п. напасти. [144]

143

Повесть временных лет. С. 64.

144

Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии. Вып. 1. Умершие неестественной смертью и русалки. Пг., 1916; Виноградова Л. Н. Общее и специфическое в славянских поверьях о ведьме // Образ мира в слове и ритуале. Балканские чтения – 1. М., 1992.