Анж Питу (др. перевод)

– Да, сударь, необходимо, – до крови кусая губы, согласилась королева.

И, смертельно опечаленная, она прислонилась к камину; взгляд ее был устремлен в ночь, а душа разрывалась от отчаяния.

Такое разногласие между королем и королевой поразило всех собравшихся. Королева едва сдерживала слезы. Король же продолжал ужинать с отменным аппетитом, присущим семейству Бурбонов и даже вошедшим в поговорку.

Зал понемногу опустел. Группки людей таяли, как под лучами солнца тает в саду снег, обнажая островки черной унылой земли.

Королева, увидев, как исчезает на глазах группа воинственных офицеров, на которых она так рассчитывала, решила, что могущество ее развеялось, словно громадные рати ассирийцев и амалекитян [149] развеялись когда-то от одного дуновения господа и навсегда исчезли в пучине моря или забвения.

Очнуться королеву заставил нежный голосок графини Жюль, которая подошла к ней вместе с г-жой Дианой де Полиньяк, своей невесткой.

При звуках ее голоса в сердце гордой женщины вновь забрезжило будущее – приятное будущее с цветами и пальмами: искренний и преданный друг стоит больше десяти королевств.

149

Арабское племя, жившее на юге Иудеи и ведшее войны с евреями.

– О, это ты, ты, – шептала она, обнимая графиню, – значит, все же у меня есть еще друг.

И давно сдерживаемые слезы заструились из глаз, потекли по щекам, увлажнили грудь, но были они не горькими, а отрадными, они не стесняли ей дыхание, а, напротив, позволили вздохнуть полной грудью.

Последовало несколько мгновений тишины, во время которых королева продолжала обнимать графиню.

Молчание нарушила герцогиня, так и не выпустившая руки золовки.

– Государыня, – начала она робко, почти застенчиво, – я надеюсь, вы не отвергнете проект, с которым я хочу вас ознакомить.

– Проект? Какой проект? – насторожилась королева. – Выкладывайте, герцогиня, выкладывайте.

Она приготовилась выслушать герцогиню Диану и оперлась о плечо графини, своей фаворитки.

– Государыня, – продолжила герцогиня, – мнение, которое я собираюсь высказать, исходит от особы, чье влияние не вызовет сомнений у вашего величества, – оно исходит от ее королевского высочества Аделаиды, тетушки короля.

– Что за вступления, милая герцогиня, – весело проговорила королева, – к делу!

– Положение довольно печальное, государыня. Все вокруг преувеличивают благосклонность, которой пользуется наше семейство у вашего величества. Клевета чернит августейшую дружбу, которой вы нас удостоили в ответ на наше почтение и преданность.

– Полно вам, герцогиня, – перебила с удивлением королева, – разве вы не находите, что я проявила довольно смелости? Разве вопреки всеобщему мнению, невзирая на двор, народ, невзирая, наконец, на самого короля, я не осталась верна нашей дружбе?

– Напротив, государыня с таким благородством поддерживала своих друзей, подставляя грудь под удары, что теперь, когда опасность велика и даже ужасна, столь благородно отстаиваемые ваши друзья были бы трусами и скверными слугами, если бы не воздали своей королеве тем же.

– Но это же прекрасно, прекрасно! – в восторге воскликнула Мария Антуанетта, целуя графиню, которую она все еще прижимала к груди, и пожимая руку г-же де Полиньяк.

Но вместо того чтобы гордо поднять голову от монаршей ласки, обе они побледнели.

Госпожа Жюль де Полиньяк попыталась было высвободиться из объятий королевы, однако та ее удержала.

– Но, ваше величество, – пролепетала Диана де Полиньяк, – вы, должно быть, не совсем верно поняли то, что мы имеем честь предложить, чтобы отвести удары, грозящие вашему трону и вам самой, быть может, вследствие дружбы, коей вы нас удостоили. Средство это болезненное, горькая жертва для наших сердец, но мы обязаны ее принести, это диктуется необходимостью.

При этих словах пришел черед побледнеть королеве: она почувствовала за ними не стойкую и преданную дружбу, а страх, скрытый под всеми этими вступлениями, произносимыми неуверенно и сдержанно.

– В чем все-таки дело, герцогиня? Объясните, в чем заключается ваша жертва?

– О, вся она – с нашей стороны, государыня, – ответила та. – Нас всех – бог весть почему – ненавидят во Франции, поэтому, удалившись от вашего трона, мы вернем ему былое великолепие, горячую любовь народа, для которой наше присутствие – преграда: оно ее остужает.

– Так вы меня покидаете? – порывисто вскричала королева. – Кто это выдумал? Кто этого хочет?

Она легонько оттолкнула графиню Жюль и ошеломленно посмотрела на нее; та понурила голову.

– Не я, – проговорила графиня, – я, напротив, хотела бы остаться.

Слова эти, однако, были произнесены тоном, за которым ясно читалось: «Прикажите мне уехать, и я уеду».

О священная дружба, священные узы, способные превратить королеву и ее подданную в два неразлучных сердца! О священная дружба! В тебе больше героизма, нежели любви и тщеславия – этих благородных недугов человеческого сердца! В сердце у королевы внезапно рухнул воздвигнутый ею обожаемый алтарь; теперь ей довольно было одного-единственного взгляда, чтобы увидеть то, чего она не замечала в течение десяти лет: холодность и расчет, вполне, быть может, извинительные, оправданные и законные, но разве способно что-либо извинить, оправдать и узаконить разрыв в глазах той, которая все еще любит, хотя другая уже перестала любить?

Мария Антуанетта в отместку за испытываемое ею горе послала своей подруге лишь ледяной взгляд.

– Ах, герцогиня Диана, так вот что вы предлагаете! – проговорила она, прижимая дрожащие руки к груди.

– Увы, государыня, – ответствовала та, – это не мой выбор, не моя воля толкает меня на это, тут – рука провидения.

– Вот именно, герцогиня, – согласилась Мария Антуанетта. – И, повернувшись к графине Жюль, добавила: – А вы, графиня, что скажете?

Графиня ответила ей горячей, как угрызения совести, слезой, на что ушли все остававшиеся у нее силы.

– Ладно, – проговорила королева, – ладно, мне приятно видеть, как меня любят. Благодарю вас, графиня. Я понимаю, здесь вы подвергаетесь опасности, а гнев народа не знает удержу, да, вы все правы, одна я сошла с ума. Вы хотели бы остаться – из преданности, но такой преданности я не приемлю.

Графиня Жюль подняла на королеву свои дивные глаза. Но королева вместо преданности друга прочла в них лишь слабость женщины.