Анж Питу (др. перевод)

– Простите, ваше величество, но с нею явно приключилось нечто необыкновенное. Госпожа де Шарни не имеет обыкновения падать в обморок, я впервые вижу ее без сознания.

– Она, должно быть, очень страдает, – ответила королева, возвращаясь к мрачной мысли о том, что Андреа слышала весь их разговор.

– Разумеется, страдает, – согласился граф, – и поэтому я прошу у вашего величества разрешения отправить ее домой. Ей необходим женский уход.

– Будь по-вашему, – не стала возражать королева и потянулась к сонетке.

Но, услышав звяканье колокольчика, Андреа напряглась и как безумная вскричала:

– Жильбер! Это Жильбер!

Королева вздрогнула; обескураженный граф уложил жену на диван.

В этот миг в комнату вошел явившийся на вызов слуга.

– Ничего не надо, – сказала королева, отсылая его назад движением руки.

Оставшись одни, граф и королева переглянулись. Андреа вновь закрыла глаза; казалось, у нее снова начался приступ.

Господин де Шарни, стоя на коленях, удерживал ее на диване.

– Жильбер, – повторила королева. – Что это за имя?

– Нужно выяснить.

– Кажется, я его уже слышала, – продолжала Мария Антуанетта. – По-моему, графиня уже произносила его в моем присутствии.

Словно почувствовав, несмотря на беспамятство, угрозу в этих словах королевы, Андреа вдруг открыла глаза, воздела руки к мужу и с усилием встала на ноги.

Ее первый, на сей раз осмысленный взгляд устремился на графа де Шарни: она его узнала, и в глазах у нее засветилась любовь.

Затем, как будто это невольное проявление чувств было недостойно ее спартанской души, Андреа отвела взор и увидела королеву.

Ни секунды не колеблясь, она отвесила ей поклон.

– Боже, да что с вами случилось, сударыня? – воскликнул г-н де Шарни. – Вы меня напугали. Вы, обычно такая сильная, мужественная, – и вдруг падаете в обморок.

– Сударь, – ответила Андреа, – в Париже происходят столь ужасные дела, что даже мужчины дрожат, а женщинам уж тем более позволительно лишиться чувств.

– Боже милостивый! – с ноткой сомнения в голосе заметил Шарни. – Неужели вам сделалось дурно из-за меня?

Андреа перевела взгляд с мужа на королеву и промолчала.

– Но, разумеется, дело в этом, граф. Почему вы сомневаетесь? – вмешалась в разговор Мария Антуанетта. – Графиня – не королева, она имеет право беспокоиться за своего мужа.

Шарни почувствовал скрытую за этими словами ревность.

– О, ваше величество, – отозвался он, – я уверен, графиня гораздо более беспокоится за свою государыню, нежели за меня.

– Но каким образом и почему вы лишились чувств в этой комнате, графиня? – осведомилась Мария Антуанетта.

– Я этого объяснить не могу, ваше величество, сама не знаю. Но ведь при этой жизни, полной усталости, страха и тревог, что мы ведем вот уже три дня, для женщины, как мне кажется, вполне естественно упасть в обморок.

– Это верно, – прошептала королева, видя, что Андреа не собирается ни в чем сознаваться.

– Ведь и у вашего величества глаза повлажнели, – заметила Андреа со странным спокойствием, которое не покидало ее с того момента, как она пришла в себя, и в сложившихся обстоятельствах выглядело неуместным, поскольку было явно видно, что оно лишь напускное и за ним кроются вполне человеческие чувства.

И в этих словах графу почудилась насмешка, какую несколько секунд назад он заметил в словах королевы.

– Сударыня, – обратился он к Андреа несколько строго, к чему явно не привык, – ничего нет удивительного в том, что в глазах у королевы слезы – ее величество любит свой народ, а ведь недавно проливалась народная кровь.

– Слава богу, что не ваша, сударь, – проговорила Андреа, все такая же холодная и непроницаемая.

– Да, но ее величество ведет речь не обо мне, а о вас, сударыня. Так что давайте с позволения королевы вернемся к вам.

Мария Антуанетта в знак согласия кивнула.

– Вы испугались, не так ли?

– Я?

– Вам ведь сделалось плохо, не отрицайте. Стало быть, с вами что-то произошло, но что? Я не знаю, вы должны рассказать.

– Вы заблуждаетесь, сударь.

– Кто-то вызвал ваше недовольство, какой-нибудь мужчина?

Андреа побледнела.

– Никто не вызывал моего недовольства, сударь, я пришла от короля.

– Прямо от него?

– Прямо от него, можете справиться у его величества.

– Если так, – сказала Мария Антуанетта, – значит, графиня права. Король ее очень любит и знает, что я тоже слишком к ней привязана, чтобы хоть чем-нибудь огорчить.

– Но вы же произнесли имя, – продолжал настаивать Шарни.

– Имя?

– Ну да, когда начали приходить в себя.

Андреа взглянула на королеву, словно прося о помощи, но та то ли не поняла, то ли не пожелала понять, и подтвердила:

– Да, вы произнесли имя некоего Жильбера.

– Жильбера? Я произнесла имя Жильбера? – воскликнула Андреа со столь заметным ужасом, что граф испугался его даже сильнее, нежели ее обморока.

– Да, – подтвердил он, – вы произнесли это имя.

– В самом деле? – удивилась Андреа. – Вот странно.

Словно небо, только что разорванное вспышкой молнии, лицо молодой женщины, исказившееся было при звуке рокового имени, постепенно вновь обрело свое обычное выражение, и лишь какой-то мускул на этом прекрасном лице продолжал едва заметно подрагивать, как замирают на горизонте сполохи ушедшей грозы.

– Жильбер? – повторила она. – Не знаю.

– Да, Жильбер, – подтвердила королева. – Постарайтесь припомнить, любезная Андреа.

– Но, ваше величество, – обратился граф к Марии Антуанетте, – это, вероятно, простая случайность, графине такое имя неизвестно.

– Нет, отчего же, – возразила Андреа, – оно мне известно. Это имя одного ученого, искусного врача, прибывшего из Америки, который, кажется, был там связан с господином де Лафайетом.