Апланта

– Да?!
– удивляюсь я.

– Ты не рад?

– Рад, конечно, но как-то неожиданно все.

Вру. На самом деле, ее развод был очень, даже, ожидаем. Не нужно было целоваться на стороне с кем ни попадя. Во-вторых, ее развод меня не радует, а даже тревожит: уж не имеет ли Ира на меня виды?

– Увидимся?
– спрашивает она.

– Конечно. Ты работаешь всё в том же овощном магазине?

Ловлю себя на том, что для своего вопроса я избрал тон, каким обычно мужья спрашивают законных жен о зарплате.

– Все там же, - отвечает Ира.
– Подтягивайся часикам к двадцати. Пока, солдатик. Целую тебя всего.

Последняя многообещающая и волнующая фраза заставляет выбросить из головы все лишнее и начать готовиться к встрече с девушкой. Иду в ванную. Под струей воды ору во все горло:

Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,

Корнет Оболенский, налейте ля-ля,

Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?

Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.

Итак, у меня свидание с Ирой. Пройдет какой-нибудь час, и в моих объятиях будет реально живая, а не воображаемая женщина. Сколько раз в армии от этих воображений я попадал в неловкое положение: просыпаюсь, а кальсоны мокрые.

Ира разведена. Ира наверняка позволит мне всё, что захочу. Нужно ли ей платить, вот в чем вопрос?

Два года противоестественного армейского целомудрия сделали свое дело - мне страшно. Вдруг не получится? Внутренний голос успокаивает, но вместе с неуверенностью уходит желание. В этом нежелании я как в коконе. Не помогает даже ритуальное исполнение куплета о поручике Голицыне, которому "чужая ля-ля-ка совсем не ля-ля".

Усилием воли продолжаю подготовку к свиданию, но движения мои делаются все неувереннее. И замирают совсем. В чем проблема? Не знаю. В белой ли финской курточке с капюшоном и металлическими пластинами вместо пуговиц? Нет. Недавно я открыл новый способ ее ношения. Теперь застегиваюсь только на одну, нижнюю пластинку. Эффект потрясающий! Куртка теперь сидит как на том парне, которого я видел в трамвае. Может быть, дело в брюках и в обуви? Так нет. Отец сдержал слово и выделил нужную сумму. Эти деньги потрачены мною с умом. Теперь у меня немецкие брюки и итальянские ботинки.

Не хочется верить, но, наверное, все дело в Куле, точнее, в эффекте, связанном с нею, который оказался болезненнее, чем я думал.

Я остановился, когда дело дошло до надевания шапки, без которой из-за стоящих нынче холодов нельзя выйти на улицу. Шапку рано или поздно придется снять. Такие дела в шапке не делаются. Ира, естественно, обнаружит мою лысину и разочаруется. В свою очередь, я тоже расстроюсь. Мне это нужно? Еще не затянулась душевная рана, нанесенная Кулей, убежавшей от меня, как от прокаженного.

В курточке и надушенный французской туалетной водой ложусь на свою раскладушку. Ржаво тикают часы. Я все лежу. Отдаю себе отчет в том, что не пойти на свидание с Ирой - значит проявить слабость, не достойную настоящего мужчины. Напоминаю себе, что дал слово не стесняться лысины. Ничего не помогает. Продолжаю лежать, как бревно. И чем дольше лежу, тем меньше желания идти на свидание.

Шепчу сухими, слабыми губами:

Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,

Корнет Оболенский, налейте ля-ля.

Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?

Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.

Часть 8. В атаку на лысину.

В эту ночь я не сомкнул глаз. Мешает жуткое ощущение полного бессилия. Начать жить по-новому, то есть так, как хочется, не получается. Время уходит, как вода между пальцев, без остатка и бесполезно. И нет ничего, что свидетельствовало бы о том, что у меня могут появиться друзья, девушка, что я устроюсь на интересную работу и стану прилично зараба-тывать.

Не могу заснуть еще и оттого, что рядом храпит отец, над моей лысеющей головой тикают настенные часы, а под окном шумными волнами одна за другой проносятся дурацкие автомобили. От всего этого можно сойти с ума! Я прячу голову под подушку.

Наверное, раз сто пожалел, что продинамил Иру. Звоню ей с извинениями и надеждой на новую встречу.

– Ничего страшного, - равнодушно отвечает Ира.
– Даже хорошо, что так получилось. Я все равно не смогла бы с тобой встретиться: хозяйка решила провести очередную инвентаризацию. С работы ушла только под утро.

– Вот как!
– разочарованно тяну я.

– Не расстраивайся, солдатик, в следующий раз увидимся. А сейчас извини, нужно работать. Позвони как-нибудь.

Не дождавшись моего ответа, Ира вешает трубку. Это меня задевает. Впрочем, наплевать! Я должен наплевать и забыть Иру!

Меня достал перманентный процесс облысения. Приходится взять талон к дерматологу. У врача живая очередь пациентов, не принятых еще со вчерашнего дня. Решаю ждать, знаю, что в следующий раз не приду. Очередь, кажется, совсем не двигается. В кабинет все время просачиваются люди с такими уверенно-озабоченными лицами, что не хватает духу поинтересоваться, почему они идут без очереди. В обшарпанном коридоре душно и пахнет лекарствами. Дети, попадая сюда, втягивают головы в плечи и начинают хныкать. Старики, наоборот, оживленны - они при деле. В моей очереди много пожилых людей. Между собой они ведут неспешные разговоры. Их монотонные, похожие на звук пчелиного роя, голоса убаюкивают. Я начинаю дремать. Вдруг установившийся звуковой ряд нарушается. Открываю глаза и прямо перед собой вижу женщину в белом халате. В глазах у нее страх и растерянность, в руках - толстая больничная карта.

– Лысенко!
– зовет она, глядя на меня.
– Кто Лысенко?

Все молчат.

– Русским языком спрашиваю, кто из вас Лысенко?

Пациенты оживленно переглядываются, сохраняя молчание. Врач обращается персонально ко мне:

– Ваша фамилия Лысенко?

– Нет.

Лицо женщины дергается, словно по нему пропускают ток.

– Почему же вы молчите?!
– укоризненно вопрошает она.
– Что за люди! Я зову, зову, а они молчат и молчат!

Всплеснув руками, женщина в белом халате убегает вперед по коридору. Слышится ее ослабевающий зов:

– Лысенко! Лысен...! Лыс...! Лы...

Сижу, не поднимая глаз, будто виновный в том, что я не Лысенко. Очевидно, согласно безумной логике врача, я должен быть Лысенко потому, что моя шевелюра недостаточно густа. Настроение еще более ухудшается. Я бы ушел. Останавливает то, что на меня смотрит вся очередь.

– Врачиха совсем ненормальная, - комментирует ситуацию рядом сидящий старичок-одуванчик.
– Наверняка перепутала рецепт, вот и бесится.

– Разве такое бывает?
– интересуюсь я.

– Ой, да сколько угодно, - словоохотливо отвечает сосед.
– Человек примет не свое лекарство и готов - летит на тот свет. А врачам и горя мало. С них взятки гладки.

– Верно, верно, - одобрительно гудит очередь.

– А вы, молодой человек, простите за любопытство, по какой причине здесь? Случайно, не по поводу намечающегося облысения?

– Да, по поводу, - отвечаю я, краснея.

– Ради бога, не сердитесь на старика. Скажите, ваш батюшка, он же папа, случаем, не лысый?