Апокалипсис всегда

Будимир внимательно держался за подбородок.

– Я не то чтобы силён в этих вопросах, – сказал он, заметя паузу, – но…

– …И надо постоянно выкручиваться, находить спуск к действительности, потому что народ тёмен. Помнишь, у Христа постоянно переспрашивают, что эта притча значит, а что эта?.. Амитабха, фу!

Собакен (с какой-то тайной целью) ткнулся в носок Будимира, но тут же отскочил и уселся смирно на полу.

– Это не значит, что невозможно работать в Духе, – продолжал крутить бороду Сид, – поэтому я и советовал тебе заняться иконописью. Но в своей основе искусство – даже самое самоотверженное – всё равно содержит утверждение эго. В этом плане оно чётко служит Аполлону, то есть, Сатане.

– Зачем он всё это говорит? – прошептал Будимир в руку.

(– Это твой друг, а не мой.)

– Но он же не существует!

(– Как и ты – если что.)

Тут Сид резко встал и внимательно наклонился к Будимиру (Муцураев на футболке подмигнул):

– Н-да… И ассиметрия, и круги под глазами… – Он поправил очки. – В тебе бес сидит, Будимир, ты в курсе?

– Э-э-э… – Будимир отвёл взгляд в сторону: с розовым, шершавым языком – улыбался собакен Амитабха.

– Да ты не ссы – бывает, чё. Хочешь, изгоню? Я по-бырому.

– Я, честно говоря, даже не знаю…

(– Ты соглашайся. Прикольно будет.)

А Сид уже полез в ящик – гремя, он достал распятие и палестинскую свечу (из тонких-тонких свечечек – пучком). Будимир почувствовал себя лягушонком на операционном столе (на очень странном столе).

– А ты… когда-нибудь делал это? – спросил он.

– Последний раз – год назад. – Сид поджёг свечу. – Да секта одна была: всё по методичке – экзальтация, отжим бабла. Ну, мы с другом пару раз сгоняли – видим, техникой индусской им хреначат визуализацию Кундалини: люди приходят, их прёт, хочется ещё, они идут снова… Так, я сейчас – ещё один водничек опущу…

– ЛЁ-НЯ!!! – раздалось с кухни, уже совсем невыносимо.

– Ща, я по-бырому. Ты подержи пока, помолись, там. – Лёня вручил Будимиру свечу.

Но дверь уже открылась – перешагнув тряпку, появилась седеющая женщина с усталыми глазами: из-под серого халата с бегемотиками белели венозные ноги.

– Здравствуйте… – промямлил Будимир, сжимаясь.

(– Мария Владимировна.)

–…Мария Владимировна, – прибавил он и вцепился в свечу покрепче.

– Ага, тебе тоже привет. – Она переметнула взгляд на сына. – Лёнь, мне сколько кричать? Холодильник помоги оттащить, а потом играйтесь.

– Да, мэм.

Они ушли: взгляд Будимира встретился со взглядом Амитабхи. Тот подышал весело, чихнул – и на мелких ножках побежал из комнтаы.

– Слышь, Автор. А ты точно не Сатана?

(– Таких предъяв я ещё не получал…)

– А всё-таки?

(– Мне кажется, у него покруче дела есть, чем романы писать… Да и крещёный я.)

Воск тепло и знакомо полз по руке: Будимир вдруг заметил, что мизинцу левой руки не достаёт фаланги (раз – и гладкое место) – свеча вывалилась и прокатилась с дымком.

(– Это ты сам отрубил, если что.)

– Опять начинается!.. – Будимир подобрал свечу и потянулся к зажигалке на столе. – Нет, серьёзно: зачем этот бред с изгнанием беса?

(– Ну ты ж не захотел в «Сегу» играть – вот я и придумал вам занятие.)

Сид вернулся со стаканом воды и прикрыл дверь. Что-то жалобно заскулило и заскребло – он открыл: Амитабха залетел и снова на рюкзак.

– Ты хлебни. Святая. – Сид протянул стакан, а сам взял свечу и принялся окуривать комнату.

Будимир выпил стакан целиком, но особой разницы с простой водой не ощутил – только улыбнулся виновато.

– А это не больно? – спросил он.

Сид молча накапал воска на стол и поставил свечу. Взялся за распятие.

– А может, не надо? – Будимир задрожал голосом (что-то неизъяснимо стрёмное было в сочетании Муцураева, Сида и распятия).

Сид молча поцеловал крест и что-то забормотал.

– Да не бес он никакой!! – Будимир даже петушка дал. – Он крещёный!

– Все они так говорят… Хуебесы херовы… – Сид выставил распятие и в секунду поменялся. – Именем Христа, назовись!

– Чё?

– Гнусный Чё! Изыди вон из тела раба Божьего Будимира! – Сид обжёг Будимира крестом, а потом зачитал с телефона (как ни странно – звучало это как рэп):

 О Архангеле Михаиле, первый княже,

Воевода Небесных сил, херувим и серафим,

Прииди и сокруши злобную силу бесов

Из раба Божьего Будимира на-всегда.

И да будет свет Твоей Божественной силы

Сиять и защищать раба Божьего Будимира

В вечности. О Архангеле Михаиле,

 Защити нас несокрушимой силой

Божественной любви. А-минь.

Хотя какой-то боли крест не причинял, Будимир почувствовал, как что-то покружилось и отлетело: и дышится сразу легче и внятнее. Но думал он – с жутким стыдом – только об одном: этот трек ему понравится больше, чем предыдущий.

– Ну вот, совсем другое дело! – Сид взял свечу и потянулся к стакану. – А водичку мог бы и оставить.

Палестинская свеча горела прямо перед глазами: Будимир как-то случайно её задул – пополз бархатный дымок.

– Дурак ты, Мироныч, – сказал Сид с упрёком. – А ещё иконы пишешь.

Он бросил свечу с распятием в ящик стола и снова уселся в кресло. Будимир встал, пробуя ноги, – и немного покрутился на месте.

– А мы в «Сегу» играть будем? – спросил он.

– Какая «Сега»? – Сид поднял брови. – Я тебя звал план курить и «Твин Пикс» смотреть.

– А. Да? – Будимир растёр ячменные глаза. – Ну я тебя, наверное, не поддержу… Домой лучше поеду, дреману немного.

– Да как тебе по кайфу будет. А чувачку-старообрядцу я написал, если чё. Он на Загородном живёт: дом двадцать один – двадцать три, недалеко от джазовой филармонии – ну, где Тупик социализма. Телефон я тебе эсэмэской кину. – Он прищурился на Будимира недоверчиво. – Ты только посоциальней будь, они ментов не любят.

– Ментов?

– Ну ты же теперь детектив.

Сид с собакой улыбнулись синхронно.

Будимир пошаркал немного, не нашёл, что сказать, – и молча вышел из комнаты. Сид скрипнул креслом и снова завис у дверного косяка.

– Ты извини, я что-то отмороженный. – Будимир сел завязывать берцы.

– Это как раз естественно. – Сид стоял с длинными руками на макушке. – Мощный бес в тебе сидел.

– Ты… – Будимир поднялся. – Спасибо тебе, Сид.

Они обнялись по-пацански. Будимир взялся за дверную ручку.