Апокалипсис Welcome

– Царь Мидас, – шептала девушка. – Он превращает людей в золото…

– Заладила, – огрызнулся демон, пробиваясь сквозь отряд польских кирасир к кремлевской стене, где зияли дыры от развороченных могил. – Ну, теперь ты все знаешь. Охота обсудить с подругами? Срочно запишись на ток-шоу.

Светланой овладела жесточайшая досада. Она бы с удовольствием вырвала руку и убежала, однако идея остаться наедине с Мидасом не казалась ей блестящей. Прикинув это, она решила удовлетвориться легким скандалом.

– Чего же ты тогда молчал, скотина? – возвысила голос невеста.

– Чтобы избежать миллиона идиотских вопросов, – хамски оправдался Агарес. – Блондинке же мало спросить – она из тебя всю душу вытащит.

Продолжая препираться на ходу, они бегом миновали толпу зевак: плюясь семечками, те увлеченно наблюдали словесное сражение между светлейшим князем Григорием Потемкиным и сиятельным графом Григорием Орловым. Засучив рукава камзолов, старики напоминали двух нахохлившихся петухов.

– Изыди отседова, пес, – наседал разгоряченный Орлов. – Это ты, черт одноглазый, меня из постели Катеньки [73] вытащил. Ну, готовься – нашел я тебя. Теперича на Страшный Суд точно без второго глаза отправишься.

– Я вытащил? – пихал его в грудь Потемкин. – Проблядь твоя Катя, каких свет не видывал! Не был еще в архивце державном? Так сходи, погляди, каковы отписки-то от меня лежат: «У тебя, матушка, было пятнадцать кобелей, а я шестнадцатым быть не желаю!» [74] Это из-за тебя, подлеца, немчины картинки подвижные снимают, где Катя с конем ублажается. А на хрена ей сдалась сия убогая кляча, ежели у меня – в полтора раза больше?

73

Имеется в виду императрица Екатерина Вторая, чьими любовниками были поочередно граф Григорий Орлов и князь Григорий Потемкин.

74

Оригиналы переписки Екатерины II и Потемкина действительно сохранились – в ответ императрица униженно отвечает кандидату в любовники, что у нее было только пять мужчин, перечисляя всех поименно.

На этой фразе дискуссии пришел конец: Орлов ударил Потемкина в здоровый глаз. В ответ светлейший, обрушившись на сиятельного всей своей тушей, повалил того на брусчатку и стал кусать, пытаясь выхватить из щеки кусок мяса. Молодой человек среди зевак с нездоровой кожей, в истлевшем прусском мундире и обсыпанном мукой парике радостно потеребил торчавшую из уха вилку. Стоя на приличном расстоянии, он обозревал драку, обмениваясь сочащимися счастьем комментариями с курносым мужчиной средних лет. Поперек шеи собеседника в форме рокового банта туго стянулся белый шарф: это были императоры Петр III и Павел I [75] . Знаменательное крушение вертолета у собора Василия Блаженного уже через минуту было забыто окрестной публикой: с начала Апокалипсиса Красную площадь завертело в таком калейдоскопе событий, что народ пресытился зрелищами. И уж тем более мало кого интересовала парочка, бегущая на всех парах к Боровицкой башне, – мужик с АКМ, распустивший белые волосы поверх черного плаща, и блондинка, давно смирившаяся с мокрой майкой и грязными шортами.

75

Свергнутый император Петр III умер в 1762 году при неясных обстоятельствах – есть версия, что царя убил Григорий Орлов, затеяв пьяную драку. Его сын, впоследствии император Павел I (погибший в 1801 году от рук заговорщиков), имел плохие отношения как с Потемкиным, так и с Орловым.

Кар первым выбрался из-под гнутых лопастей разбитого вертолета. Выглядел он не лучшим образом – выбитый глаз вытек на щеку, левая рука бессильно повисла вдоль тела, сломанная в двух местах. Не говоря ни слова, офицер вскинул здоровой рукой MП5 – короткая очередь перерезала тело Аваддона пополам. На брусчатку, весело звеня, посыпались гильзы. Какая-то «новоживая» фотомодель, погибшая в девяностые на разборке в сауне, истерически завизжала – скорее по привычке. Вытащив застрявший в губе осколок стекла, Кар шагнул к распростертому телу… но оно вдруг само поднялось к нему навстречу: быстро и упруго. Из круглых дырочек на груди ангела толчками выплескивалась кровь. Стиснув пальцами серебро, он стянул с лица маску – и Кар невольно попятился. На него смотрели два глаза: необычные, каких он никогда не видел в своей жизни. В них не было ни белка, ни зрачка: все пространство от верхнего до нижнего века было залито кромешной тьмой – обволакивающей льдом, навевающей безысходную осеннюю тоску. Глаза моргнули, наливаясь тусклыми отблесками бездны.

– Чувствуешь радость, а, красавчик? – бесстрастно сказал Аваддон. – Вот поэтому меня и заставляют носить маску. Стоит мерзавцам заглянуть мне в лицо, как у них случается приступ кратковременной депрессии. Особенно хорошо действует на женщин. Да, в общем, это неважно. Твоя проблема в другом – пули причиняют мне боль. Однако я не могу умереть: даже на одну минуту, как это случается со всеми при Апокалипсисе. А вот ты – можешь.

Выстрелы вбили кожаные лоскуты от куртки в грудь Кара, перемешав фонтанирующую кровью плоть с материей и пуговицами, – труп отшвырнуло в сторону, к одному из костров. Не делая паузы, ангел направил дуло автомата на обломки вертолетной кабины, в едином ритме со стволом «калашникова», блестящим от оружейного масла, задергалось облившееся клюквенно-красным лицо пилота. Автомат звонко клацнул пустым магазином: не отрывая взгляда от вертолета, Аваддон лихорадочно обшаривал камни в поисках нового рожка. Святая матерь, да где же он?!

– Я ведь просил тебя по-хорошему, – раздался вкрадчивый, негромкий голос от вертолета – и ангел удивился, что слышит его в шуме толпы. – Я знаю, где она… я вижу ее — прямо сейчас. Иди ко мне… просто подойди ко мне…

Мидас странно двигался – боком, согнувшись, мягко и бархатно, как кошка. Аваддон отметил, что взгляд его крошился — он смотрел и на него, и одновременно на всех людей на площади. На молочно-белой коже царя не было ни единой царапины – каким-то чудом он не пострадал при падении вертолета. Наконец-то, нащупав рожок, ангел вставил его в автомат и оттянул затвор, досылая патрон в ствол. Мидас спокойно стащил с руки перчатку.

В этот момент вертолет взорвался.

Куски дюралевой обшивки врезались в тела людей: пилота, безжизненно обмякшего за штурвалом, разорвало в клочья. Белокожего ударило в спину плотным воздухом взрывной волны: сам того не ожидая, он, потеряв равновесие и почву под ногами, полетел вперед, нелепо махая конечностями. Внезапно у царя потемнело в глазах: ствол автомата ткнул его в солнечное сплетение. Польза от удара тоже была – падение врага застало ангела врасплох… сильный рывок заставил его выпустить оружие. Аваддон с Мидасом повалились на камни. Отдавая себе отчет в происходящем, ангел первым делом перехватил руку противника пониже запястья. Корчась от боли в животе, белокожий, не снимая с лица улыбку, изо всех сил пытался коснуться Аваддона. Его пальцы отчаянно извивались, изображая карликового спрута: он вытягивал их так, что суставы трещали – однако до желанной кожи ангела недоставало пары миллиметров. Аваддон, пытаясь одновременно колотить царя ногами, скреб камни и старался подтянуть к себе ремень автомата. Краешком глаза он заметил, как из горящих обломков вертолета поднялись две темные фигуры: только что убитый боевик с МП5 на плече и неизвестный человек, у которого тлело все лицо. Помощи ждать было неоткуда – столпившись поодаль, зеваки азартно наблюдали схватку с Мидасом, точно матч по боксу. «В фильмах обычно кричат: „Я полицейский!“, – подумал Аваддон. – А что, если я крикну: „Спаси свою душу, поддержи ангела!“? Ни хрена это не поможет». Он ударил Мидаса головой в лицо – носовая кость сломалась, в глотку царя хлынула кровь. Откатившись в сторону, Аваддон на четвереньках, словно уличная собачонка, скользнул между ног зевак, исчезнув из поля зрения. Мидас быстро поднялся. Сложив полной горстью левую ладонь, он осторожно прижал ее к сломанному носу, часто булькающему кровавыми всхлипами.

– Мы скоро увидимся… – с улыбкой произнес он на древнегреческом.

Голова кружилась, на языке было до тошноты сладко: запах священного лавра устойчиво сидел в легких, окутывая туманом мозг, – полет добавил неприятных ощущений. Не в силах более сдерживаться, Мидас упал на колени, извергая из себя кровавую рвоту. Мучительно давясь отвратительной жижей, он понимал – общение с богами никогда не проходит бесследно. Иногда достаточно одного сеанса, чтобы уже никогда не было второго. Ему будет труднее реагировать. Труднее думать. Тем не менее эффект от паров лавра все еще не исчез. Нужно успеть, пока он продолжает действовать.

– Закусывать надо, товарищ, – с официальной строгостью сказал Мидасу упитанный дедушка с большим родимым пятном на лысине, одетый в сшитый на заказ, дорогой костюм. – Зачем обязательно нужно нажираться, как свинья? Трезвость – норма жизни. Молоко ничуть не хуже водки.

Не переставая блевать, Мидас коснулся ноги Горбачева – тот замер на полуслове с открытым ртом. К золотой статуе в очках и шляпе подошли Кар, в чьей правой глазнице уже формировалась студенистая ткань, и Ферри с обожженным лицом, черным от копоти: на коже тлели остатки бороды.

– Где они? – хрипло спросил Кар.

Мидас запрокинул голову, глядя в безжизненное небо. Где-то в районе бровей, в самой глубине мозга, вспыхнули две яркие звездочки. Они двигались, увеличиваясь в размерах, подплывая к нему, неясные очертания становились все более четкими. Не прошло и минуты, как он увидел лица запыхавшихся от бега людей – мужчины и женщины. Царь повернул вслед за ними голову механически, будто ее прикрепили железными шарнирами.

– Там, – показал он в сторону Кремля, протыкая белым пальцем тьму.