Апостол Папуа и другие гуманисты II. Зумбези

– Фауст, а что тут объяснять? Сегодняшняя западная цивилизация стоит на вчерашней, которая строилась, как мужской мир. И это не исчезло, хотя на уровне официоза стало принято отрицать это, замазывать реальное положение дел иллюзиями равноправия, и вводить все новые юридические фрики против сексизма. Но это лишь ширма, а за ней остается патриархальная скотоводческая мораль из библии. Роль мужчины - владеть и приказывать. Роль женщины – принадлежать и подчиняться. Преклонение политиков Евросоюза перед исламом отчасти мотивировано завистью: мусульмане не стесняются объявлять такое распределение ролей, на котором держится и западное политиканство. Просто, с момента, когда бизнесу Запада потребовалось затащить женщин в активную экономику, тема библейских ролей стала подразумеваемой, но не называемой вслух. И каждый западный индивид, вступая в подростковый возраст, учится подразумевать, не называя вслух, но практически делать. Сонки умная девушка, плюс, ты дал ей мужское воспитание. Вот почему она начала одеваться по-мужски, и изображать парня. Кстати, мужеподобность западных женщин-карьеристок, это почти стандарт. Такие дела.

– Это меня и беспокоит, - проворчал курфюрст, - и странно, что никто в фолкентаге не замечает этого в поведении Сонки.

– Фауст, они не замечают этого, потому что этого нет.

– Ты что, Хелм!? Как этого нет?

– Никак, - лаконично уточнил фон Зейл, и извлек из кармана сигариллу и зажигалку.

Курфюрст Мюллер отхлебнул пиво из кружки.

– Проклятье! Хелм, будет лучше, если ты объяснишь более, чем одним словом.

– Объясню. Сонки - артист, нигилист, и рационалист. Мужской аватар нужен ей не для уверенности в себе (как западным теткам-карьеристкам), а для дел с американскими и евроазиатскими визави, не видящим в женщине равноправного участника бизнеса. На Американском Самоа - Паго-Паго, как на сцене театра, Сонки надевает маску. Аватар отлично сконструирован: она/он может подавлять им своих визави. Но на Германском Самоа иной строй, и Сонки не применяет этот аватар, поскольку незачем. Все просто.

– Артист, нигилист, и рационалист?
– переспросил Мюллер, - Может, ты прав, Хелм и, может, поэтому, Сонки не хочет на мое место за Железным столом в фолкентаге.

– Может, поэтому, - согласился фон Зейл.

– Но, - продолжил курфюрст, - я уверен, что уговорю Сонки, если ты останешься.

Майор взял со столика кружку, посмотрел сквозь нее на солнце, и спросил:

– Останусь где?

– Останешься здесь, на Самоа-Уполу. Ты в позапрошлом феврале прилетел на два дня, улетел, и полтора года тебя не было. Вот почему я хочу спросить: сейчас как?

– Пока что, Фауст, у меня здесь работа. А дальше видно будет. Теперь я - не одиночка, следовательно, решение остаться или нет, зависит не только от меня, но и от семьи.

– Хелм, ты сейчас говоришь так, будто пишешь рапорт. Между нами что, проблема?

– Нет, - майор качнул головой, - это моя персональная проблема. И мне решать ее.

– А-а… Это из-за твоих, которые?..

– Да, это из-за моей жены и детей, погибших под американскими бомбами на Первой Новогодней войне. Я не намерен возвращаться к данной теме в разговоре с кем-либо, поскольку, как я отметил, проблема только моя. Персонально моя, ничья больше.

– Я тоже виноват, - возразил курфюрст, - это я обещал переселенцам землю счастья, но вместо этого привел на войну, где кто-то потерял жизнь, а кто-то потерял близких.

– Фауст, я организованно думал на эту тему, и вот что я скажу: в самом начале, как это бывает в проектах типа «эдем», ты, рассказывая нам, приукрасил прогноз на будущее, который сложился у тебя в уме. Нам, всем остальным, так хотелось поверить, что мы закрыли глаза на явные нестыковки в твоем прогнозе. Какая разница, кто, кому, и что обещал тогда, и кто во что поверил? Можно рассуждать о том, кто был виноват тогда, однако сейчас это будут рассуждения ни о чем. Уже нет людей, которые участвовали в начале. Из этой каши нельзя вылезти теми же людьми, которые в эту кашу влезли. Мы другие люди, и есть смысл говорить только о нас сегодняшних. Послевоенных.

Курфюрст Мюллер вздохнул, сделал глоток пива, и произнес:

– Ты никогда не простишь мне то, что случилось.

– Фауст, я говорю третий раз, и надеюсь, что последний: это только моя проблема.

– Пусть будет по-твоему, Хелм. Сменим тему. Ты теперь прокуратор Самоа, так?

– Так, - лаконично подтвердил фон Зейл.

– И, - продолжил курфюрст, - что ты предполагаешь делать на этой должности?

– Я предполагаю решать мою задачу. Отработать и поставить на политэкономический конвейер негласную процедуру абсорбции американского и новозеландского среднего бизнеса, привлеченного защитой Хартии, отсутствием лишней бюрократией, и низкой фискальной нагрузкой на предприятия. Есть подзадачи, но о них долго рассказывать.

– Что ж, Хелм. Понятно. А нет ли у тебя задачи причесать германскую автономию под общую гребенку? Ты знаешь: не все Верховные судьи считают нормальным, что у нас культивируется тевтонский дух. Звучали даже обвинения в неонализме и геноциде.

Майор фон Зейл тоже отхлебнул пива и ответил:

– Я дам тебе два совета, Фауст. Во-первых, если ты смотришь анонсы в сетевой версии «Frankfurter Allgemeine Zeitung», и если какой-либо анонс тебя цепляет, то прочти этот материал. Во-вторых, вылезай из своего огорода хоть раз в месяц, для адекватности.

– За советы благодарю, - произнес курфюрст, - а конкретно по существу что скажешь?

– По существу? Ты про анонс: «Меганезийская судья Цао признала геноцид туземцев, проводимый правящими тевтонскими неоналистами на т.н. Германском Самоа»?

– Да, Хелм. Значит, ты тоже читал.

– Да, Фауст. Я читал, причем весь текст. Те обвинения высказал репортер FAZ в Новой Зеландии, в Тауранга, куда Верховная судья по жребию Цао Сюян прилетела, чтобы на месте согласовать киви-самоанские игрища 29 - 30 августа. Программа этих игрищ…

– …Хелм, - перебил курфюрст, - эту программу сочинила Сонки, и сказала: так надо.

– Она права, Фауст. Программа превосходная.

Тут курфюрст улыбнулся, хитро блеснул глазами и спросил:

– Ты поможешь, чтоб все получилось, так, Хелм?

– Да, я помогу. Теперь вернемся к анонсу и статье в FAZ. Репортер вывалил на Сюян домашнюю заготовку: о геноциде и тевтонских нациолистах. А она ответила ему, что геноцид анти-хартийных элементов прописан в Хартии, и что свобода выбора любой культуры, включая тевтонскую, тоже прописана в Хартии. Неонализм же, это лейбл, который в Евросоюзе клеится на всех неугодных, с тех пор, как некий клерк придумал сократить слишком длинное слово «нео-национал-социализм». Так что это ни о чем.

– Что, вот так Цао Сюян сказала? – на всякий случай уточнил курфюрст.

– Да. Фауст. Если тебя интересуют детали, то прочти всю статью, или посмотри видео. Разговор Цао Сюян с репортером шел под TV-камеру, запись доступна в инфо-сети.

– Вот оно как… А ты, Хелм, значит, не хочешь ничего менять в нашем устройстве?

– Я пока слишком мало тут видел, чтобы уже чего-то хотеть.

– Тогда смотри вокруг. Думай. Оценивай. Предлагай. Это ведь и твоя земля тоже.

– Фауст, не грузи меня. Если тебе нужно нечто конкретное, то прямо скажи: что?

– Давай сейчас заедем ненадолго в фолкентаг, - предложил курфюрст.

– Заедем, если ты хочешь, но только ненадолго, - согласился фон Зейл.

…

22. Гости из светлого прошлого и туманного будущего.

Та же дата. 28 августа. То же время: середина дня. Германское Самоа.

Восточный берег Уполу. Параллельные события в кондоминиуме Лаломану.

Едва фон Зейл на автожире улетел в Апиа, как младшее поколение (Феликс и гаитянка Флави) выразили желание заняться домохозяйством. Конкретно: почистить дождевой водосборник - маленький второй бассейн на топе круглой башенки (первым бассейном следовало считать тот, что во дворе). Эта идея юниоров, в сочетании с нескрываемым энтузиазмом (вообще-то редким у подростков в отношении домашних дел), вызывала некоторые подозрения у Герды. Если мальчик и девочка стремятся чистить бассейн в наименее просматриваемой части коттеджа, то какие их действительные намерения?