Аппарат

Вскоре организаторы маскарада поняли, что и эта затея окончательно проваливается. Черненко начинал задыхаться, едва только начинал раскрывать рот — лицо синело, грудь рвал кашель, с губ слетали разве что одни хрипы.

Кажется, все видели никчемность этой затеи, а по большому счету — издевательства над больным, но никто не мог, не имел права отменить эту глупость. И ведь врачи — присутствующие здесь — не отменяли этого глумления… Выходит и они не имели на подобный вердикт никакого права!

По различным «присутственным» необходимостям Черненко нет-нет да и доставляли в Кремль. Это не оставалось незамеченным…

Западная печать частенько публиковала репортажи о состоянии здоровья советского лидера, но в СССР этой информации старались не замечать. Германский «Штерн» опубликовал серию фотоснимков: охранник чуть не на руках вносит Черненко в кремлевскую резиденцию, другой застегивает пуговицы на его плаще, третий помогает взобраться по ступеням…

Удручали не фотографии в журнале, убивал тот факт, что все это не было никаким преувеличением или хитроумным монтажом лаборанта — изображение на фотографиях абсолютно соответствовало истинному положению дел!

И все же ту самую злополучную встречу с избирателями не отменили. Ее только перенесли на другой день, а речь, «по поручению» кандидата в депутаты, прочел сам «несдающийся» Виктор Васильевич Гришин.

Телевидение способно творить удивительные чудеса! Когда, повинуясь указу, народ дружно проголосовал за ставшего недееспособным депутата, сам депутат голосовал в… собственной палате кремлевской больницы. На экране все выглядело довольно веселенько — ковры, занавеси, члены комиссии в строгих пиджаках и с дежурными улыбками на устах, урна для голосования, восторженные очевидцы…

Финал — вручение депутатского мандата!.. Если бы не личный охранник, каким-то хитрым, поистине акробатическим манером удержавший Черненко со спины, история могла закончиться большим конфузом — сил стоять у Константина Устиновича не былосовсем. Сил для жизни оставалось на три дня…

10 марта… Почти полночь. Зал приемной. Несмотря на поздний час, много народу. Одного взгляда достаточно: собрались те самые люди, которые в последние два-три года, по горькой иронии судьбы, набили руки на посмертно-торжественных ритуалах. Все хорошо мне знакомы. Других здесь и не могло быть. Дежурный провожает меня в зал. В центре — длинный стол с двумя рядами стульев. В его торце — стол Генсека. Теперь опустевший… Маленькие столики вдоль стен — для помощников, заведующих отделов, министров, приглашаемых на заседания гостей.

За столом сидят двое, в одинаково строгих, официальных костюмах. На лицах дежурная скорбь. Один из них — Горбачев — секретарь ЦК КПСС, член Политбюро с небольшим стажем, отвечавший за сельское хозяйство, но в последнее время самолично решивший, что идеологическое направление работы ему ближе, второй — Егор Лигачев — тоже секретарь ЦК КПСС, самый молодой член Политбюро, только в 83-м году прибывший из дальнего сибирского Томска. Оба — ярые противники суетившегося в последние дни, старавшегося заслужить благосклонность Генерального секретаря Виктора Гришина. За ним когорта его сподвижников…

— Садитесь, — пригласил меня к столу и указал место напротив Михаил Сергеевич. Я безоговорочно подчинился. — Произошло страшное… — продолжил Горбачев. — Наше всеобщее горе! В 19 часов 20 минут… — последовал вздох, пауза. — Ушел из жизни наш дорогой Константин Устинович…

Как ни ожидал я этого сообщения, как ни догадывался о том, что могу услышать в столь поздний час в этом кабинете, а от сказанных в полный голос слов все равно растерялся. Не знаю почему, но мне отчего-то захотелось сказать какие-то добрые слова о покойном, поведать о каких-то важных мелочах…

Горбачев слушал внимательно, время от времени вежливо кивая. Лигачева же мои слова явно раздражали и он всем своим видом высказывал нетерпение. Наконец, он дал мне понять, чтобы я заканчивал воспоминания и шел выполнять данное только что — «весьма ответственное» — поручение…

А поручение, данное мне в этот поздний час, было самым что ни на есть обычным — составить текст завтрашнего траурного обращения партии к советскому народу. Утром текст утвердят на Политбюро, а затем оно одновременно появится во всех газетах, многократно будет прочитано по радио и телевидению.

Через несколько дней с гранитной трибуны мавзолея, над всей Красной площадью, голосом Горбачева торжественно пролетят привычно-официальные слова: «Ушел из жизни верный ленинец, выдающийся деятель Коммунистической партии и государства, международного движения, человек чуткой души и большого организаторского таланта…»

Жена Черненко — Анна Дмитриевна после похорон пригласила нас с супругой, как людей близких ее мужу, на одну из правительственных дач — в Ново-Огарево. Здесь в разное время были гражданские панихиды по матери Брежнева, по нему самому, по Юрию Андропову. Теперь по Черненко… Тут она рассказала о последнем свидании с мужем в кремлевской больнице.

Ее вызвали к нему незадолго до смерти. Когда вошла, была поражена обилием врачей и самой сложной аппаратуры. Все тело умирающего было оплетено проводами и датчиками. Какие-то пришлепочки из пластыря, от которых тянулись хитроумные шланги, были прикреплены на лбу, носу, губах… Создавалось впечатление, что шел сложный научно-исследовательский процесс.

Ей позволили заговорить с ним.

— Ну, что, Костя, худо тебе?..

— Да-а-а… — едва слышно прошелестели его губы.

— Держись, Костя, крепись! Ты сильный, ты выдержишь! — пыталась успокоить и поддержать его Анна Дмитриевна.

— Да-а-а… — в последний раз дрогнули губы Черненко.

Ее вывели в коридор. Начинался очередной врачебный консилиум. Но продолжался он недолго. Вскоре вышла Зоя Васильевна — лечащий врач.

— Анна Дмитриевна, — сказала она, борясь со слезами, — Константин Устинович нас покинул…

Обычно на поминки такого рода прибывает все Политбюро в полном составе. В этот раз не пришел никто. Все боялись хоть на секунду упустить вожжи власти. Даже еще не вожжи, а дорогу к ним. Претендентов, как оказалось, было много. Из видных партийных людей пришел единственный — Владимир Иванович Долгих, секретарь ЦК КПСС и лишь кандидат в члены Политбюро. Пришел он не только по поручению, данному Горбачевым, но и по своей собственной воле. С Черненко они были земляками. И дружили…

Начинался новый непредсказуемый виток истории.

Я же поздней ночью — 10 марта 1985 года — в полном одиночестве в последний раз в жизни вышел из подъезда, где располагался зал заседаний Политбюро ЦК КПСС, медленно, не спеша сошел по ступеням парадного кремлевского «крыльца» и никогда больше на него не вернулся…

Глава 2 Первый день в ЦК

В 1972-м мне «стукнуло» тридцать семь… По сравнению с возрастом большинства работавших в то время в ЦК партии сотрудников аппарата, многие из которых помнили хрущевскую оттепель и сталинскую диктатуру, годы молодые, даже очень молодые. Не «октябрятские», конечно, но где-то, по большому счету, «пионерские».