Аптечное дело
Шрифт:
— Вы вполне доверяете Анне Поликарповне? — спросил Бескудников.
— Полностью, — ответила Вероника. — Мы знаем ее много лет, по-моему, она даже ни разу не покидала Усмановск. Вы сможете здесь узнать о ней абсолютно все.
Сысоев потер чисто выбритый подбородок и спросил:
— А вам когда-нибудь угрожали раньше?
— Нет. Только те записки в Москве, о которых мы вам рассказывали.
— Вы сказали, что в финансовом отношении ваш отец — вполне обеспеченный человек?
— Да.
— Но никаких требований выкупа до сих пор не после довало.
— Похищение с целью получения
— А разве доказано, что они были «организованы»? Вы обращались в милицию?
— Конечно, — ответила Вероника. — Но они ничего нашли.
— Мы сделали все, что смогли, — объяснил Бескудников. — Но в конце концов в химических лабораториях самом деле сплошь и рядом происходят несчастные случаи.
— Иногда. Но…
— Ваш отец когда-нибудь уходил из дома на ночь? Вы понимаете, я должен знать все. Вы говорите, ему еще не пятидесяти. Это не так много. Не хочу вас оскорбить. Но у него могла быть личная жизнь, он мог и отлучаться куда-нибудь время от времени. Может быть, и на этот раз он уехал куда-нибудь к друзьям, решил остаться где-нибудь на даче или на охоте…
— Мы знаем не больше, чем вы, — объяснил я. — Я рас сказал всю предысторию. Теперь уже вам придется объяснять, почему пытались похитить девушку, почему стреляли в меня в номере гостиницы, почему появился и исчез господин Пирчюпис, за что убили беднягу Гамлета. У вас свои методы.
Сысоев посмотрел на меня почти с симпатией:
— Если бы вы не были тем, кто вы есть, я бы доставил вам массу хлопот. Конечно, я верю вам. Но я должен думать и о других вариантах. У меня мало сотрудников и слишком много работы. Однако мы сделаем все, что в наших силах. У нас есть описание Пирчюписа и его отпечатки пальцев, есть револьвер, который вы у него отобрали. Мы проработаем все известные нам направления.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила Вера.
— Дайте мне фотографию и описание вашего отца. Мы заявим его в розыск, как без вести пропавшего. Если вы получите еще какое-нибудь известие, мы проработаем и его. Никаких обещаний я вам не даю. В этой стране слишком много мест, где можно спрятать похищенного человека, а поиски могут занять долгие годы.
Сотрудник ФСБ не стремился никого огорчить, но его тон заставил девушку сжаться, хотя она никак не показывала своего настроения. Она и в самом деле уже пришла в себя.
— Я принесу вам фотографию, — сказала Вероника очень ровно и вышла из комнаты.
Сысоев перелистал записи, сделанные во время разговора.
Бескудников еще раз осмотрел бумажник Папазяна и вытащил фотографию молодого человека в военной форме.
— Вы об этом что-нибудь знаете, Андрей? — спросил он.
— Да, — ответил Барсуков. — Это его сын. Вернее, был. Его убили в Афгане. Он безумно любил сына. Кроме того, Папазян работал у меня более десяти лет и я ручаюсь за него. Он потерял жену, как и я, остался один.
— Я все равно не понимаю, — сказал Сысоев, — если Пирчюпис работал на тех же людей, что и женщина, обратившаяся в ваше бюро, зачем он убил Папазяна?
Та же загадка уже давно занимала меня, но я ни с кем не стал делиться своими мыслями. Конечно, это
было некрасиво с моей стороны. Однако в подобных делах я не слишком думал об этике. Я обратился в ФСБ, потому что их польза была очевидна, вызвал милицию, потому что не было иного выхода. Но я не предполагал бросать это дело.Напротив, я понимал, что моя собственная деятельность лишь начинается. К Ларисе же Бурциевич у меня вообще был персональный интерес.
Вероника вернулась и предложила прибывшим пообедать.
Все уже пили кофе, когда раздался звонок. Звонили из Питера Сысоеву.
— Они проверили адрес, — невозмутимо сказал он, вернувшись к столу. — В доме триста квартир и никаких Лисянских там нет. Описание девушки подходит. Но никакого иного адреса она не оставила. Похожа на тех деточек, кто приходит по телефонному вызову.
— Мне следовало уже давно догадаться об этом, — заметил Барсуков, — после того как я услышал всю историю.
— Мы установим наблюдение за гнездышком и задержим ее, когда она появится.
— Узнав, что Гамлета прикончили, она вряд ли там покажется, — сказал я, затянувшись сигаретой.
— Верно. Но попытаться надо.
— Она может и не узнать о происшедшем, — вставил Барсуков.
Сысоев пожал плечами:
— Никто не обязывает меня говорить. А вы, шеф?
— Я сделаю все, чтобы информация не просочилась, ответил Бескудников. — Однако не гарантирую, что через сутки она не выйдет за стены милиции. Такие вещи всегда рано или поздно становятся известными.
— Двадцать четыре часа лучше, чем ничего, — усмехнулся Сысоев.
— А тем временем хорошо бы укрыть Веру в надежном месте, — сказал я. — Эти козлы по-прежнему охотятся за ней. Пирчюпис ее не видел, я сказал ему, что Вероника в Питере. Она может попросить Анну Поликарповну остаться здесь на ночь, придумав какое-нибудь объяснение для мужа. Тогда по городу не поползут слухи. Чем дольше мы будем прятать Веронику, тем меньше опасности ей угрожает.
— Я скажу своим ребятам, чтобы они не болтали, — кивнул Бескудников.
— Кроме того, — продолжил я, — Веронике необходима охрана. На всякий случай. После обеда я выезжаю в Питер и не обещаю, что вернусь к вечеру.
Сысоев скривился:
— Если бы у меня и оказался свободный человек и я разделил бы его на шесть частей, то каждая его часть была бы мне нужна.
— Мы позаботимся об охране, — пообещал Бескудников.
Мужчины переглянулись. Кажется, на данный момент они сделали все, что могли.
— Я тоже еду в Питер, могу тебя подвезти, — предложил Барсуков мне.
Некоторое время спустя мы выехали за город. Мы вновь в деталях обсудили дело, но я воздерживался говорить о своих выводах и лишь для приличия поддерживал разговор. Я достаточно много и глубоко анализировал происшедшее, и мне не терпелось поскорее заполучить досье. В досье, вероятно, найдется ключ к одной из тех загадок, которые так меня мучили. Несмотря на дружеские чувства к Андрею, я был рад остаться наконец один.
В половине девятого я был уже на вокзале. Я уже приложился к стаканчику, когда к моему столику подсел невысокий седой человек и положил передо мной увесистый конверт. На конверте размашистым почерком было написано: «Зубу».