"Аратта". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
– Эх – вздохнул Мазайка. – Если б дед Вергиз вдруг сбежал из-за Кромки, я бы вообще ни о чем не думал. Просто обнял бы его крепко-крепко! И больше никогда не отпускал!
– А как же твоя сестра, которую ты все время вспоминаешь, – Кирья?
– Она мне не сестра… то есть не по крови сестра… но все равно! Тот мальчик, которого здесь убили, – гусляр Хельми… Варлыга верно сказал – Зарни нарочно послал его на смерть. А я этому злодею должен Кирью оставить?! Она же, дуреха, им восхищается, доверяет ему…
Мазайка решительно начал сползать со стены на землю.
– Ты куда? – удивленно спросил сын кузнеца.
– Собираться. На север пойду – сестренку искать!
Глава 18.
Кирья стояла на берегу и смотрела на быстрые воды Вержи. Круглый год река бежала с востока на закат – как и в дни ее детства, как сотни и тысячи лет назад. Среди множества речушек и ручьев, что питали леса Ингри-маа, Вержа считалась полноводной, широкой и даже опасной. Не всякий мальчишка осмелился бы ее переплыть, особенно когда вода несла куски льда, как теперь. Однако вещий Зарни открыл Кирье глаза на величие, простор и бесконечное разнообразие мира. Если подняться в небо, выше облаков, так высоко, как не летают даже птицы, и взглянуть оттуда, то Вержа – всего лишь серебристая нитка среди белого покрова, укрывшего Затуманный край.
На дальнем, высоком берегу виднелись ряды снежных горбов – крыши селения рода Хирвы. Ни одного дымка не поднимается над крышами, тропинки не протоптаны, на берегу не видать рыбаков… Печальное, пугающее безлюдье! Кирья из-под руки вгляделась в холм с частоколом, опоясавшим его вершину, – брошенный арьяльский острожек. Когда-то они с Мазайкой прибежали к тому острожку, взывая о помощи, а их прогнали. Спасибо хоть в спину стрелять не стали! Кирья хорошо помнила бледные перепуганные рожи, торчавшие над частоколом. И где теперь те парни? Кирья знала, что один из побратимов Учайки так и остался за Вержей. «Обзывал меня нежитью – а сам теперь кто?»
– Я не вижу реки, только слышу ее, – раздался рядом с ней голос Зарни. – Зато я вижу кое-что поважнее.
Вещий гусляр, по пояс укрытый медвежьей шкурой, сидел в длинной берестяной лодке. Эта лодка почти ничего не весила, служа гусляру и носилками, и ложем, и шатром во время непогоды. Обычно через лес ее несли четверо преданных слуг-дривов, сопровождавших Зарни уже много лет. Дойдя до подходящей речушки, озера или ручья, дривы спускали лодку на воду и дальше гребли, а потом снова поднимали ее на плечи.
– Что ты видишь? – спросила Кирья.
– Здесь, прямо по реке, проходит Кромка, граница миров. Мир треснул, расколовшись на явь и изнанку.
Кирья впилась глазами в дальний берег, но с виду он ничем не отличался от ближнего.
– Говорят, там видели отроковицу, игравшую на костяной дудке…
– Меня? – в замешательстве уставилась на него Кирья.
– Кого же еще? Калму отроковицей называть поздновато…
– Всегда, когда я начинала на чем-то играть, случалось несчастье, – призналась Кирья. – То река разольется, то камни с горы покатятся… Отец даже водил меня к Ашегу, жрецу Вармы. Но жрец только твердил о подступающей беде…
Зарни кивнул:
– Мне рассказывали про жреца бога ветра, который сошел с ума, не вынеся взгляда богов. Но он ничем и не сумел бы помочь. Того, что таится в тебе, ему не осилить. Думаю, своей игрой ты пробудила то, что веками спало в здешних лесах. Оно проснулось – и пошла трещина… Сперва начали перерождаться люди и звери…
– Люди?
– А кто, по-твоему, старая Калма? Она давно мертва и в то же время живет, потому что за Кромкой все иначе… Я не раз проходил через тени, я знаю, о чем говорю. Там не имеют значения расстояния – день пути или год, все едино. И время там другое. Древние звери
заново рождаются в этом мире…– Дозволь спросить, учитель, – не удержавшись, прервала его Кирья. – Ты сказал, что проходил Кромкой… но ведь это было очень давно? Значит, трещина была и раньше и я ни при чем?
– Твоя заслуга лишь в том, что Кромка сдвинулась к Верже, – терпеливо пояснил слепец. – Но есть в Аратте места – да те же Алаунские горы, – где явь искажается, словно в кривом зеркале. Уверен, – пробормотал он, – и там кое-что скрыто. Но я еще не сошел с ума, чтобы лезть туда по доброй воле. А вот в землю людей-медведей мы, пожалуй, сумеем пройти…
«Медвежью землю? Но она ведь как раз за рекой», – с беспокойством подумала Кирья.
– Учитель, ты сейчас сказал, будто явь дала трещину…
– Так и есть.
– И мы собираемся на ту сторону Вержи…
– Да, Кирья, уже сегодня.
– Значит, мы пойдем за Кромку?
Зарни улыбнулся.
– Но там же чудовища, – встревожилась Кирья. – Мы с Мазайкой их видели своими глазами, вот как тебя! Нас чуть не сожрали!
Яркие образы их полного опасностей осеннего путешествия замелькали в ее памяти. Страшное чудище ползет к Верже, ломая лес… Владения Калмы, похожие на горячечный сон… Змей, что вынырнул из болота рядом с Вергизовым обиталищем в дупле старого дуба… Девочка невольно коснулась висевшего на шее деревянного оберега с запрятанной внутри золотой нитью. Они-то думали, что страшный змей хочет их убить, а он их охранял!
– Мы тогда еле спаслись, – закончила девочка. – А ты снова меня туда…
– Ты не хочешь? – спросил гусляр. – Боишься?
– Конечно боюсь!
– А я не боюсь. Знаешь почему? – Зарни вытащил из-под шкуры гусли и принялся слаживать струны. – У меня есть не только сила, но и знание.
Кирья нахмурилась, обдумывая его слова.
Солнце зашло, берега Вержи погрузились во тьму. Однако Зарни не приказал слугам разводить костер и ставить шатер, не призвал Варака, чтобы готовить ужин. Вместо этого слепец устроил на коленях гусли и начал негромко играть, что-то нашептывая так тихо, что нельзя было разобрать ни единого слова. Дривы, хорошо знавшие привычки своего хозяина, молча пересели подальше.
– В воде могут быть перерожденные звери, – предупредила девочка, вспомнив щучьего ящера, охранявшего Ивовую кереметь. – Как бы не полезли на берег!
– Да забудь ты про зверей, – отмахнулся Зарни. – Нас никто не тронет. Лучше сиди тихо и не мешай.
Кирья послушно уселась поблизости от берестянки, искоса поглядывая на гусляра. Что он там наигрывает? Колдует, небось? Кирья знала, что Зарни ничего не делает просто так. Ее одолевало множество чувств – от любопытства до недоверия, – но вот зашевелившийся где-то в кишках страх в самом деле исчез. «Вот чудеса, – думала девочка. – Зарни знает о чудищах, но не боится – и все вокруг перестают бояться, глядя на него. Безногий, слепой, а все его слушаются. Как он так делает? Верно, потому, что чародей!»
Казалось бы, за время житья в Ладьве Кирья должна была привыкнуть к нему, но все оказалось совсем наоборот. С каждым днем гусляр казался ей все более таинственным, более могущественным. Зарни всегда пребывал в ровном, спокойном расположении духа, никогда не пугал приближенных, как ее брат, и тем не менее Кирья все тщательнее подбирала слова, обращаясь к гусляру с вопросами…
«Ты ли тот неизвестный „настоящий отец, великий чародей“, которого я так долго ищу? – размышляла она. – Почему не говоришь мне ничего, не признаешь своей дочерью? Может, я ошиблась?»