Арест

Проклятье. Дело не в боли. Не во мне. Исключительно в нем. Этот гад виртуозно порабощает одним своим присутствием.

Единственный. Неповторимый. Сволочь. Почему я так хочу его? Извиваюсь как последняя шлюха, едва удерживаю стоны в груди. Покрываюсь липкой испариной. Опускаюсь ниже, в бездну, в пропасть запретных чувств.

— Поясню доступнее.

Его зубы смыкаются на моем горле. Сзади. Совсем слегка. Но это как разряд тока под кожу. Напряжение выдирает душу изнутри, вытрясает остатки разума, сотрясает.

— Моя идея — мир вокруг члена вертеть.

Его колено резко вбивается между бедрами, заставляет шире раздвинуть ноги. Шлепки возобновляются. Жестче. Еще и еще. Звонкий звук. Порочный. Безжалостные удары дразнят и жалят. Заводят. Возбуждают.

— А ты, — прижимается сзади, позволяет оценить каменную эрекцию, мощную и до жути раскаленную, даже сквозь плотную ткань его брюк. — Можешь быть за мной.

— Или? — едва разлепляю губы.

— Нет никаких «или», — отрезает холодно.

И отстраняется.

13

Матрас пружинит, и я понимаю, Адам поднимается с кровати. Ковровое покрытие поглощает звук его шагов. Не слышу практически ничего. Либо сердце настолько гулко бьется внутри, мешая различить хоть что-нибудь, либо мужчина и правда прирожденный хищник, способен передвигаться бесшумно, не привлекая лишнего внимания, виртуозно умеет загонять добычу.

Проклятье. Оба варианта верны. Мое глупое и безумное сердце готово выскочить из груди, настолько сильно и бешено стрекочет. А этот человек… он и не человек вовсе. Зверь. Красивый, обходительный, в элегантном костюме. Все равно зверь. Варвар, чертовски привлекательный неандерталец, который научился умело использовать достижения цивилизации.

Я понятия не имею, как только у него выходит сочетать такие несочетаемые вещи? Грубость. Дикость. Одержимость. И нарочито подчеркнутая интеллигентность, хирургическая точность каждого движения.

Аристократ, воспитанный волками, кровожадными и безжалостными животными. Вот какое впечатление он производит. Такое чувство, будто по четным дням его держали во дворце, обучали правилам этикета, точно члена королевской семьи, а по нечетным вдруг выгоняли на поле боя, на полигон, бросали в окружении злейших врагов.

Интеллект. Острый ум. Дьявольская наблюдательность. И чудовищная сила. Жестокая стихия. Сокрушительная. Рефлексы, которым позавидует любой солдат.

— Это все? — стараюсь придать вопросу издевательский оттенок.

— Нет, — следует ровный ответ, а после передо мной оказывается бумажный пакет с новой одеждой, приземляется на постель прямо перед лицом. — Одевайся.

— Довольно скучное наказание, — замечаю вкрадчиво.

Он не дает мне кончить, не позволяет достичь разрядки, доводит до точки кипения и прекращает развлечение. Свою страсть тоже не торопиться удовлетворять. Так в чем заключается хитрый план?

— Полагаю, ты упускаешь главное, — мягко произносит Адам и медленно накручивает мои волосы на огромный кулак. — Я никогда и никого не наказываю. Это отнимает слишком много ресурсов. Время. Эмоции. Зачем тратить все самое ценное впустую?

— А что ты делаешь с теми, кто тебя разочаровал?

— Ничего, — сухо и холодно. — Абсолютно.

Дергает в сторону, оттягивает назад, вынуждая запрокинуть голову назад, встретить стальной взгляд. И хоть я сдерживаю вопль, буквально давлюсь криком, и успешно сохраняю маску уничижительной невозмутимости, мне страшно. Здесь и сейчас мне действительно страшно оказаться с ним наедине. Похлеще чем в первую встречу на безлюдной дороге. Покруче чем во вторую, в подвале, посреди камер, где прежде содержали заключенных, допрашивали людей самыми жуткими методами.

— Таких людей нет, — спокойно произносит Адам.

Нет. Как не существует никаких «или», компромиссов, обсуждений, отказов и отсрочек. Можно быть за ним. Будто за каменной стеной. Вместе вертеть мир. Выполнять приказы, четко следовать распоряжениям и получать щедрую награду.

Или можно быть… никак. То есть просто перестать существовать. Адам обходится без разочарований, потому что всех разочаровавших людей он моментально устраняет. Из мира, из жизни. Вычеркивает отовсюду.

— Это интересно, — замечает он с легкой улыбкой на губах. — Ты понимаешь меня без лишних слов. Хватает одного взгляда.

Я сглатываю. А что же тут не понять? За единственный неверный шаг полагается смерть. Не будет скандалов, истерик, угроз, увещаний. Не будет никаких предупреждений. Раз и все, сам себе подписываешь приговор.

Но пока Адаму по вкусу наша игра. Он не злится. Забавляется. Искренне, по-настоящему. Ему такое в кайф. Пожалуй, было бы скучно сразу сожрать, обглодать до костей. Он знает толк в наслаждении, поэтому предпочитает оттянуть момент истины, подарить иллюзию свободы и захлопнуть клетку на последних секундах.

Я боюсь его. Дико, бесконтрольно, на уровне инстинкта. И хочу. Жажду до болезненного жжения под кожей, до колючего озноба. Чувства раскалывают на части.

— Я люблю, — вдруг говорит Адам.

А по моей щеке скатывается слеза. Жгучая. Горькая. Одинокая. И нервы скручивает в искрящийся от напряжения узел.

— Люблю, что ты видишь меня настоящим, — раздается уточнение, от которого спазм сводит внутренности.

Он отпускает, отходит подальше и наблюдает, разрешает привести себя в порядок и нарядиться для выхода на улицу. Выполняя механические действия, на автомате натягивая одежду, я не могу отделаться от отрывочных воспоминаний.

Лекция по культурологии. Или по философии? Возможно, религиоведение. Кто разберет всю эту чепуху? На этих занятиях я обычно выполняла задания по другим, действительно важным и полезным предметам. Но теперь в голове отчетливо всплывают слова какого-то преподавателя. Как громом врезают по вискам.

Древние боги никогда не показывались простым смертным в своей истинной форме. Ведь подобное зрелище могло свести с ума, поразить примитивный людской разум. Поэтому они использовали другие образы, гораздо более понятные.

Адам лукавит. Я не вижу его настоящим. Замечаю только часть.

И это хорошо. Бережет разум. Ограждает от жесточайшего безумия.

Я не верю в мистику. Я реалист до мозга костей. Мне чужды суеверия и куда привычнее действовать, чем уповать на слепую удачу, надеяться на волю судьбы.

Однако рядом с Адамом начинаю сомневаться в собственных убеждениях.

— Не грусти, — выдает он, распахивая передо мной дверцу своего автомобиля, галантно приглашает занять сиденье, и когда я подаюсь вперед, вдруг резко шлепает по заднице, вынуждая взвизгнуть и подскочить. — Невеста должна быть невинной.