Арфеев

Как о и полагал, дверь оказалась не заперта.

На удивление она открылась тихо и беззвучно, будто совсем недавно кто-то её хорошенько смазал. Так же тихо она закрылась. До крохотной прихожей доносился хриплый, но искренний женский смех и непонятное мужское бормотание. И чем ближе становились эти звуки, тем больше Рома узнавал нотки чужого голоса. Он ступал аккуратно, старясь не шуметь, чтобы никто не заподозрил раньше времени, что в квартире есть кто-то ещё. Они узнают, но только тогда, когда его глаза встретятся с глазами каждого.

Свет лампочек лился только из кухни, откуда и доносились звуки. Один шаг из-за угла, и здравствуй, мама, я дома! О, а что это за мужчина рядом с тобой? Ах да, точно! Это же наш любимый старый козёл!

Рома вышел на свет и сказал:

— Привет, мам.

Две головы (одна — светлая, друга — тёмная) повернулись, и теперь на него взирали две пары глаз.

Две пары карих глаз.

Кухня была небольшой. Даже маленькой. Практически всё свободное пространство занимал стол, дешёвая клеёнка на котором была вся испачкана каплями соусов, соплями и бог знает чем ещё. И вот за этим самым столом сидела женщина, совсем недавно разменявшая четвёртый десяток, но выглядящая так, будто двадцать лет назад вышла на законную пенсию. Её поредевшие светлые волосы кто-то раскидал по голове, будто они жили своей жизнью. Покрасневшие глаза впали, кожа прорезалась сотнями морщин и обвисла, так что лицо её казалось вечно уставшим и чем-то недовольным. Груди держались чуть ли не на животе, а клетчатые шорты открывали вид на паутину из вен, что облепила собой неухоженные ноги.

Всё это Рома видел и раньше. Сейчас его взгляд был прикован к другому человеку. К человеку, что несколько лет назад вышел за сигаретами и не вернулся.

Но сигареты, похоже, он всё-таки нашёл.

— Привет, сынок. — Мужчина тепло улыбнулся, и с самых первых секунд Рома возненавидел эту улыбку.

Потому что это была его улыбка.

— Чего такой нерадостный? — Отец улыбнулся ещё шире, отчего кончики пальцев вспыхнули огнём. Чтобы потушить его, пришлось с силой сжать кулаки, с трудом сдерживая растущий внутри гнев.

Рядом с мамой, на той табуретке, которую Рома совсем недавно лично чинил, сидел крупный, коренастый мужчина. Его влажные чёрные волосы (только после душа, скотина) свободно свисали с головы и лишь слегка не доходили до плеч. Широкое лицо, крепкая шея, огромные плечи и не менее огромный живот могли напугать любого прохожего в тёмном переулке, как только тот увидел бы такого монстра. Чёрная футболка приоткрывала вид на волосатое пузо, а прямо под ним красовалась расстёгнутая ширинка, сквозь которую просачивалась ткань трусов. И хоть когда-то острые скулы скрыли набежавшие за годы щёки, всё же лицо этого подонка оставалось по-своему красивым, привлекательным. Лишь алкоголь оставил на нём свой пугающий след усталости и лёгкой-лёгкой отстранённости.

Но улыбка была его чертовски хороша.

— Мы как раз с мамой о тебе говорили. — Голос, пропитанный басом и хрипом из-за многолетнего курения, врезался в голову и только усилил начинавшуюся мигрень. Она медленно, очень медленно окутывала сознание и переходила к правому глазу, желая сделать то, что делает обычно.

Выжимать его крепкими щупальцами.

Рома смотрел на отца и не мог произнести ни слова. Он просто стоял и тяжело дышал, пока кровь приливала к лицу. Тело обдало жаром и парализовало. Кто-то невидимый натянул на горле тонкую струну и затягивал её, перекрывая все пути в лёгкие. Мир вокруг исчез. Пропал и растворился. Теперь всё пространство заполнили усмехающиеся карие глаза, в зрачках которых сквозила такая знакомая Роме уверенность. Именно эти глаза видела перед собой та официантка, дыхание которой перехватило от прикосновения странного клиента.

Отец встал с табуретки и вытянулся во все свои два метра. Мать на его фоне казалась маленькой мышкой, с безудержным восхищением глядящей на своего мужчину. Сам же он подошёл ближе, раскинув руки в широком размахе и как бы приглашая в тёплые отцовские объятия. Когда между ним и Ромой остался всего один шаг, в повисшей тишине раздался голос:

— Только тронь меня, и я расквашу тебе морду.

Эти слова подействовали и заставили остановиться сукиного сына, но не сняли улыбку с противного лица. Наконец потрясение удалось взять под контроль, хоть и не полностью. Всю свою жизнь Рома чувствовал себя хищником, опасным зверем. Создавая бизнес, он не боялся быть наглым и брал своё. Устанавливая полезные связи, он был в меру дерзок и притягателен, в особенности для противоположного пола. В спортзале его мышцы приковывали взгляд занимающихся рядом женщин, и каждый, кто достаточно хорошо был знаком с Ромой, знал, что лучше ему дорогу не переходить. Он был подобен льву, о котором все были наслышаны и предупреждены. Когти его большую часть времени пребывали в спокойствии, но чтобы показать силу и утвердить своё место, иногда их приходилось выпускать, обнажая ещё и клыки.

Рома был бизнесменом, а значит и хорошим психологом. На встречах с деловыми партнёрами он всегда обращал внимание на язык тела и глаза, ведь именно они могут показать то, что пытаются скрыть язык и рот. Незаметно для самих оппонентов, они уступали Роме доминантную позицию, даже если встреча проходила на их территории. Потому что он был хищником. Спокойным, улыбающимся, но всё же хищником, и люди чувствовали это. Чувствовали его уверенность.

Но сейчас…

Сейчас хищник стоял перед ним. Более крупный, взрослый и опытный. Ах да, он ещё был его отцом.

Впервые Рома почувствовал себя жертвой, хотя отказался бы это признать даже перед самим собой. И не просто жертвой, а жалкой мышкой, забившейся в угол в надежде спрятаться от приближающегося кота. Огромного, страшного кота. Человек, стоящий перед ним, был единственным в мире, кого Рома по-настоящему испугался. И больше всего его поразило то зеркало, что встало между ними. Будто он смотрел на себя, искажённого годами, морем алкоголя и чем-нибудь ещё.

Отец смотрел на него сверху вниз, а он на него — снизу вверх, и это только подпалило очаг ненависти. И это хорошо. Ненависть — это очень хорошо. Она затуманивает мозг и уничтожает страх, который уже успел парализовать собой тело. Ненависть — отличный инструмент для того, чтобы разорвать основы сомнений и начать действовать.

Рома смотрел в карие, пропитанные уверенность глаза и сказал лишь два слова, скрыв дрожь в своём голосе:

— Пошёл вон.

Ощущение крошечности только усиливалось, и где-то далеко, где-то очень далеко еле слышно задвигались стены.

— Ничего себе! — Отец повернулся к матери и, указав на их общего сына, усмехнулся. — Это ты его так воспитала?

— Ром, ты что такое говор…

— Заткнись. — Звучание собственного голоса прибавило уверенности, а накаляющаяся ситуация прыснула в кровь адреналин, так что мигрень разом потухла, но не исчезла. Мама коротко ахнула и вжала голову в плечи, когда её сын угрожающе посмотрел на неё, во взгляде читалось: «Не лезь не в своё дело».

Потом он вновь посмотрел на отца, и началась дуэль карих глаз.

— Пошёл вон отсюда или я тебя выпровожу сам. Лучше выбери первый вариант, иначе следующей твоей остановкой станет больница.

— Ого! — Под длинными чёрными волосами лицо исказила гримаса фальшивого удивления. — Да ты, я погляжу, не из робкого десятка! Знаешь, когда я был молод…

— Иди ты нахер со своими рассказами! — Слова пробились сквозь стиснутые зубы, удерживать кулаки под контролем становилось всё сложнее и сложнее. Рома понимал, что закипает невероятно быстро и может пропустить тот момент, когда сорвётся. Так было в том кинотеатре, где он расквасил нос бородатому козлу, не следящему за своим языком. Так постоянно было в школе, когда он ещё не научился обуздывать гнев и сдерживать его, поэтому портфолио Роминых драк было огромным. Лишь окунувшись в мир бизнеса, серьёзных людей в серьёзных костюмах и летающих над головой денег, он понял, что следует держать себя в руках, даже если так и хочется дать подонку по зубам. И поэтому добивался сделок на своих условиях, давя на оппонентов спокойствием, хоть внутри бушевало ненасытное пламя.

В этом ему помогал один верный способ, которому она научился, просматривая интервью со многими знаменитостями.

Перезагрузка.

Рома отошёл от кухни и повернулся к ней спиной. Льющийся позади свет растворялся в коридоре, но его оказалось достаточно, чтобы отыскать глазами что-то наподобие тумбочки. Он положил на её края руки, закрыл глаза, глубоко вдохнул и затаил дыхание. Через пару секунд поток воздуха мерно вышел из лёгких, полностью опустошив их. Ураган мыслей, эпицентром которого являлся гнев, начал утихать и растворяться вокруг при каждом следующем вдохе и выдохе. Весь мир покрыла сплошная чернота, скрывшая от Ромы абсолютно всех и оставив лишь его самого. Не было ни чёртовых карих глаз, ни испуганного лица матери, ни этой дурацкой, но так хорошо работающей улыбки. А значит, весь мир был лишь в его голове.