Аргонавты вселенной

— «Не знаю — меня зовут!.. Идем!..» — и она пошла куда-то. Огорченный Горянский следовал за ней.

Елена шла твердо и уверенно, как по давно знакомой дороге, вглядываясь широко раскрытыми глазами во тьму. Она дышала ровно и спокойно, как во сне, и не говорила больше ни слова.

Они подошли к самому краю площадки; перед ними была стена из гладких плит; влево был обрыв.

Горянский приподнял свой фонарик и сделал шаг к Елене: он боялся, чтобы она не подошла слишком близко к обрыву. Но его опасения были напрасны: легко и уверенно пододвинулась она вплотную к стене.

Дальше произошло нечто, опрокинувшее все соображения Горянского: свободно, с той же странной механичностью, которая отличала теперь все движения Елены, она приложила палец к стене в трех разных местах (ни она, ни Горянский потом никак не могли отыскать этих трех точек); капитальная толстая стена, в несколько сот саженей протяжением, бесшумно взвилась вверх, как занавес в театре.

Открылся проход, залитый ослепительным сверкающим светом.

В одно мгновение стало светло, как днем. Свет залил площадку и каменные ступени; в отдалении явственно виден был Мукс, бегущий с петухом…

Елена вошла в сверкающий проход. Не верящий своим глазам Горянский пошел за ней. — Как только он вошел, Елена опять деловито поднесла руку к трем разным местам стены.

Грандиозная стена так же бесшумно опустилась.

Елена по-прежнему молча двинулась вперед…

По обоим сторонам вздымались колонны, такие же прозрачные, как стена в темно-зеленом зале.

Прямо перед вошедшими вздымалась лестница, тоже вся прозрачная, как бы сделанная из хрусталя.

Елена пошла вниз по стеклянным ступеням. Горянский вслед за ней опускался все ниже и ниже…

Прозрачных колонн по обоим сторонам лестницы уже не было; — по бокам ее возвышались две колоссальных, прозрачных стены, вплоть до самого потолка, тоже прозрачного.

Все внутри опускавшегося вниз стеклянного коридора было залито таким же светом, неизвестно откуда исходившим, но только еще более ярким и ослепительным.

Елена по-прежнему опускалась вниз. Горянский следовал за ней…

— Ниже и ниже, — они прошли уже более тысячи ступеней…

Горянский начинал уставать.

А Елена шла по-прежнему бодро, казалось, не чувствуя ни малейшей усталости. Она дышала равномерно и спокойно и на ходу, казалось, спала…

Горянский с естественным любопытством вглядывался в глубь стеклянных прозрачных стен. Ему начинало казаться, что что-то похожее на гигантские соты или на ряд саркофагов, поставленных друг на друга, возвышалось за этими стенами.

Опустившись еще ниже, Елена остановилась на небольшой площадке перед маленьким возвышением, сделанным, на взгляд Горянского, из темно-розового гранита.

На вопросы, задаваемые Горянским, Елена по-прежнему не отвечала… Она нагнулась и протянула руку к одному из стеклянных овалов, похожих на два больших стеклянных яйца, по бокам розового возвышения. Стеклянный верх приподнялся и опустился так быстро, что Горянский не успел ничего рассмотреть, — только заметил голубоватое сверкание, как бы вырвавшееся из стеклянной крышки.

Елена держала в руках такое же яйцо, только в миниатюре, и протягивала его мужу механически, безразлично. Он взял.

Верхняя половина открылась, — Горянский не мог поверить, он ущипнул себя до боли, чтобы убедиться не галлюцинация ли все это, — там был радий, — более ста грамов радия! Столько радия не было, пожалуй, на всей земле! — Тот радий, который он искал, который был ему нужен, как воздух!..

И он получил его из рук Елены каким-то невозможным, сказочным образом, в обстановке, похожей на страницы из «Тысячи и одной ночи»… Какая странная история!..

Или, может быть, оккультисты правы, и нереальное, сверхчувственное существует?

Елена стоит неподвижно и спокойно…

Вдруг она приподымает руку, как бы желая обратить внимание Горянского.

Изумление его превосходит всякие границы: русские буквы!..

Да, самые обыкновенные русские буквы, отливая золотом, появляются на темно-розовом граните:

«Не бойся, я — не дух, не призрак!..»

Золотые буквы дрожат, переливаясь на граните.

— «Я такой же живой, мыслящий, радующийся, как и ты!..

— Только я старше тебя, намного старше: ведь мне уже более десяти тысяч лет!

— Я говорю с тобой с отдаленнейшего мира, название которого все равно ничего тебе не скажет, так как ваши астрономы лишь через много столетий его узнают.

— Я говорю с тобой и помогаю тебе, потому что мы с тобой — одно, ибо любовь и мыслящее начало действительно едины во вселенной.

— Но мы ушли неизмеримо, неисчислимо вперед, по сравнению с вами, земные братья: — ты прилетел сюда с помощью радия, овладев тем, к чему не пришли еще другие земляне, и ты, действительно, гениален, ибо пока это — высшее проявление творчества на земле.

— Но взгляни:»

Яйцевидные крышки по обоим сторонам распахнулись; голубое сверкание наполнило воздух…

— «Смотри, — писали чудесные буквы, — ты можешь здесь видеть радий пудами… — Крышки захлопнулись.

— Я могу делать радий по прихоти, по капризу, так же, как ты научился только что делать золото, но это совершенно неважно! — есть иные силы, — неисчислимое количество сил, часть которых и вы когда-нибудь узнаете, — которые неизмеримо могущественнее радия; все они — проявление единой мировой силы, которую знаем мы.

— С помощью этой силы я разговариваю сейчас с тобой на расстоянии, которое в сотни миллионов лет пробегает свет, — для вас величайшая скорость во вселенной.

— С помощью этой силы я спас тебя и остановил твою ракету, когда она падала на солнце.

— Мы овладели этой силой вполне, как вы овладели рычагом и паром…

— Да, мы могущественны!..

— Эти ничтожные жалкие явления, что так поражают тебя, для меня — только легкая простая игра. Но когда-нибудь и вы будете играть так же, ибо во вселенной процветают и ценятся великие игры.