Архип

– Архип, мы с тобой пойдем!
– заговорил первый, здоровенный бородатый мужик с уродливым шрамом через все лицо, кажется, его звали Василий, колдун вспомнил и его, и этот шрам. Двое его спутников, молчаливо кивнули.

Архип окинул говорящего неприязненным взглядом и устало ответил:

– Вы своих детей сиротами оставить хотите? Сдохнете ведь.

– Двум смертям не бывать, - пожал плечами второй, худой, словно тростинка, но при этом жилистый мужчина с уже подернутой сединой бородой.
– А одной все равно не миновать. Никифор - сопля, но не думай, что у нас не все мужики такие. Негоже одному за всех башку на плаху совать. Тебе может потребоваться помощь. А ежели помрем.. Ну что ж, на то воля Божья. Авось мир семей не бросит. Да и детишки наши уже велики, сами пахать можут.

Брови Архипа удивленно поползли вверх. Ишь, выискались смельчаки. И ведь не врут, не рисуются перед соседями. Они действительно считают, что должны помочь. Удивительные все-таки существа эти люди.

– Спасибо, мужики, - к собственному немалому удивлению в голосе Архипа не звучала ни капли привычной желчи.
– Но вы лишь обузой мне будете. Я тайными тропами двинусь, куда вам доступ заказан. А без этих троп мы все там поляжем.

– Не гони, Архип, - смутился Василий.
– Мы не же не можем просто так стоять и ждать. Душа болит!

– Помочь хотите?
– те кивнули.
– Хорошо. Помощь мне нужна. Василий, слушай тогда, к вечеру натаскайте здесь на берегу дров на два огромных костра не меньше меня ростом. Да не простых, а свежей осины. Справитесь?

– Да, - радостно выдохнул Василий.
– Тут осинник неподалеку, мигом воротимся.

– Добро. Андрей?
– теперь Архип обращался к худощавому.
– С тебя накопать глины. Столько, чтоб двух человек обернуть хватило. И замеси раствора, чуть жиже, чем для горшков, то чтоб форму держал. Понял?
– тот кивнул.
– Бирюк, - из-за спины колдуна вышел охотник.
– Излови дважды по семь птиц, но так, чтоб живы остались, ни в коем случае не убивай. У каждой из хвоста по одному перу выдери и на волю отпусти. Все равно какому, главное, чтоб целое и без изъянов было. Ты, - дошла очередь до последнего из добровольцев, этого Архип лично не знал.
– Тут есть ключ рядом? Не озеро, не болото, а чистый ключ?
– краткий миг задумчивости, потом утвердительный кивок.
– Отлично. Соорганизуй народ и принесите мне оттуда пару дюжин ведер воды, проследи строго, чтоб речной воды не было, только ключевая. В крайнем случае колодезная подойдет. И все к закату изготовьте, мужики. От вас много зависит. Вперед!

Мужики разбежались, споро припахав к выполнению поставленных задач всех попавшихся под руку зевак, и берег, наконец, опустел. Остался только Никифор, расзвалившей на грязно-зеленой траве с по-детски обиженным видом. Кажется, забулдыга, только что купавшийся во всеобщей жалости, даже не сообразил, чем все побежали заниматься, и почему забросили его. Он просто сидел, тихонько подвывал да шмыгал красным носом. Архип только покачал головой да побрел на берег. Усевшись на камне покрупнее, он принялся разуваться.

Выше по течению, едва сошедшая с гор Пояса, Черная была узка и порожиста, а потому стремительна течением и холодна настолько, что преодолеть ее за все годы, что в долине жили люди, не удалось никому, ниже же, вобрав в себя несколько притоков, превращалась в могучую и степенную особу в пяток аршин глубиной и пару десятков шириной, такой, что не каждый вплавь и пересечет. Но здесь, на излучине она разливалась в широкий плес глубиной едва до колена. Здесь и только здесь эту реку можно было перейти вброд. Если вдруг человеку пришла бы в голову такая глупость. Крапивинская волость, названная так в честь своего крупнейшего и главного села, была на самом краю русских поселений, на восход и полночь от нее начинались лишь непролазные болота да дремучие леса, упиравшиеся в крутые горы. Царство иных существ, отнюдь не всегда к человеку дружелюбных. И от этого царства местные немало натерпелись в ранешние годы. Было дело, месяца не проходило, чтобы мавка, на вид красивая девка, а внутри - кровожадная нежить, пацана в чащу не увлекла, или менквы, злобный лесной народец, коров с пастбища, нередко вместе с пастухом, не умыкнули, а то и чего пострашнее выползало. Такое о чем выжившие даже через годы внукам рассказывать не решаются. И вся эта погань через Мавкин брод шла. Что поделать, не любит никто из нечисти, кроме водяных со свитой, текущую воду. Мешает она им, силу вытягивает. И чем стремительнее поток, тем сильнее ослабляет. А здесь как раз вода спокойная да мелкая, любо-дорого на промысел за человеческой кровушкой ходить. Вот и когда Архип уже больше дюжины лет назад пришел жилья искать, староста запросил с него оплату - запереть брод. Дело было довольно сложное, но для опытного чернокнижника, каким тогда был Архип,пусть тогда и носивший совсем иное имя, вполне выполнимое. И недели не прошло, как на противоположном берегу реки, намертво отрезая путь лесным чудовищам встали многочисленные чуры, а в Чернореченск, а оттуда и в столицу в канцелярию Священного Синода, отправилось письмо за подписью волостного старшины да местного попа, что, мол, берут на поруки Архипа они, и во искупление грехов тяжких направляют трудиться, не щадя живота своего, по защите православного люда. Много лет с тех пор минуло, и староста почил, и поп тот на должность хлебную отправился, а место его занял сосланный в глушь за излишнее рвение отец Григорий, отдавивший кому-то наверху больную мозоль, а договор блюлся строго: каждую весну Архип ходил на брод, правил чуры, да подновлял чары на них. Кого посильнее, конечно, такими игрушками не остановить, но этим до человеческих поселений, чаще, у них свои желания, чуждые. Но людям хватало, чтоб не жить в бесконечном страхе.

Разувшись, и спрятав обувь в котомку, Архип подвернул гачи штанов и... С удивлением обнаружил, что по дальней от него части брода, через реку, уже почти около дальнего берега, переходит одинокая неуклюжая фигура.

– Никифор, бесы тебя язви! Стой, полудурок!
– заорал он, что есть мочи.

Пьяница услышал. Обернулся, дурашливо сплясал что-то и сделал неприличный жест, а потом выскочил на песчаную отмель и опрометью бросился в сторону леса.

Удивленный Архип замер. И что это было? В то, что в пропитанной брагой душе Никифора могло поселиться раскаянье, породившее отчаянную смелость, колдун не верил. Не того пошиба был человек. Гнилой и ничтожный, не пригодный ни к чему. Скорее, он от обиды удумал очередное представление. Сейчас отсидится в придорожных кустах, а потом выскочит и будет всем рассказывать, какие ужасы за ним гонялись, пока он бедный несчастный детей спасать бегал. Пытался же? Пытался. А что не смог, ну то не его вина... И сердобольный люд опять будет его жалеть, вкусно кормить да сладко поить. Но разбираться в блажи посетившей пропитую башку Архипу было не досуг, времени оставалось все меньше, солнце уже начало клониться в сторону гор Пояса, светлого времени оставалось часа на четыре, а ночевать в тайге в планы не входило. Посему, больше не тратя время на размышления, он ступил в ледяные воды Мавкиного Брода.

Честь первая. Глава 3

Лес нависал над колдуном мрачной несокрушимой стеной столетних сосен и елей. Густой подлесок из плотно переплетенных ветвей какого-то колючего кустарника покрывал все пространство между древесными исполинами, не оставляя ни одной лазейки, чтобы хоть как-то пробраться сквозь свою стену, внутрь в мягкое подбрюшье северной хвойной тайги. Лес давил, отпугивал, угрожающе буравил многочисленными пустыми глазницами дупел, выл, рычал и хохотал какофонией птичьих и звериных звуков, словно намекая подходящему, что его, глупца, под сенью этих древних чертогов ждут только страдания и мучительная смерть.

Архип никогда не боялся Леса. Опасался и уважал, да, не без этого. Да и глупо было не уважать настолько удивительную сущность. Но не боялся. Ни самого Леса, настолько древнего, что уже почти обрел собственный разум, ни того множества естественный и сверхъестественных опасностей, что таились в его недрах. Но удушающая лавина угрозы, обрушившаяся на него из-за стены деревьев была настолько плотной, тяжелой и ощутимой, что он невольно остановился в нескольких десятках шагов от границы, не в силах продвинуться хотя бы и на шаг. Ноги, словно бы прилипли к земле, голова потяжелевшая, казалось, до целого пуда, неумолимо тянула вниз, в траву, прилечь, отдохнуть. Да, что говорить, если каждый вздох и тот приходилось проталкивать в грудь колоссальным напряжением воли. Пошарив в сумке, Архип вытащил сложенный вчетверо платок. С великой тщательностью развернутый, тот явил красочное и выполненное с великим умением изображение полевой мыши, вышитое талантливой женской рукой. Набросив платок на плечи, колдун зашептал:

В траве, где шепчет ветер,

Крадусь я неслышим,

Я меньше всех на свете,

Я - тень, виденье, дым.

Пройду - не трону ветви,

Не покачну камыш,

Я меньше всех на свете,

Я - полевая мышь.

Едва отзвучала последняя строка немудреного заговора, как ощущение недоброго пристального взгляда из леса пропало, как и давление чужой воли. Архип удовлетворенно хмыкнул. Нередко молва приписывала колдунам и ведьмам умение обращаться в самых разных животных от ворон и кошек до медведей, а то и вообще всяких прочих мифических бегемотов. Естественно, это было невозможно. Таков уж был порядок вещей, заложенный Создателем, что в нем ничего не бралось из ниоткуда, и вникуда не уходило. От того взрослому человеку никогда не стать кошкой, разве что кошка та будет размером с доброго теленка. Но все-таки некая толика правды в этих слухах была: колдун не мог менять свою суть и обращаться в животное, но мог заставить окружающих в это обращение поверить. Вот и сейчас, для любого стороннего зрителя, буде он случился бы в этих местах, Архип, накинув на плечи расшитый платок, скукожился до размера детского кулачка, оброс шестью и обзавелся длинным хвостом. В общем, превратился в самого настоящего мыша. Естественно какую действительно мощную погань этим не обмануть, но вот от невнимательного поверхностного взгляда, или просто всяческой мелочи лучше средства и не сыскать.

Теперь, разобравшись с первой трудностью, необходимо было определиться с направлением движения. Для этого Архип вытащил из сумки волшебный клубок, изготовленный им как раз для подобных случаев, и уже не первый год исправно несший свою службу, и зашептал над ним заговор:

Ты катись, катись, клубок,

Через поле и лесок,

Помоги найти детей,

Что украл лихой злодей...

А потом еще раз. И еще. И еще... Где-то на задворках разума промелькнула мысль, что давно уже остались позади времена, когда молодой чернокнижник Архип, которого тогда, конечно же, звали совершенно иначе, с патетическим видом читал многосложные вирши с размером, настолько странным и непривычным, что вызывал головную боль, на языке более древнем, чем древнейшая из описанных в умных книгах империй. Вирши, где каждое неправильное ударение, каждый ошибочный слог грозил обрушить на человека неописуемые опасности. Вирши, которые надлежало читать во время непередаваемо мерзких и сложных ритуалов, считавшихся древними даже во времена легендарных Та-Хемета, Ашура и Лемурии. Да и цели его стали приземленнее... Раньше он мечтал о всемогуществе и власти, о рабах и прислужниках, а теперь, вот, читал слепленные сикось-накось на ходу четверостишия, чтобы найти потерявшихся в колдовском лесу детей безмозглого пьяницы. А самым забавным, что он уже и не мог сказать теперь, какая жизнь ему более по душе, даже приставь кто ему к горлу нож.

Наконец, клубок в руках задергался, словно живой, норовя вырваться из рук. Архип наклонился и выпустил его. Упав на землю, оберег закрутился волчком, заметался по сторонам, словно собака, вынюхивающая след и, наконец, определившись, споро покатился по кромке леса. Колдун быстрым пружинистым шагом, иногда переходящим на легкий бег двинулся следом. Спустя примерно полста саженей, клубок резко развернулся и юркнул в глубь леса по малоприметной тропинке. Архип, не сбавляя темпа, бросился следом, ловко уворачиваясь от веток разлапистых елей. В лесу было куда более свободно, чем казалось снаружи, а густой колючий подлесок на проверрку оказался всего лишь зарослями шиповника. Неожиданно вернулось ощущение внимательного постороннего взгляда. Колдун встал столбом, готовый в любой момент защищаться или бежать, если в том возникнет необходимость. В нескольких аршинах от него, четко послушный воле хозяин, замер и клубок. Архип прислушался к ощущениям. Чужое внимание было явственным и довольно сильным. Но это не было совсем недавно испытываемым у опушки. Те внимание было злобным, полным ненависти и желания прогнать чужака подальше, а здесь было какое-то даже слегка добродушное любопытство. А еще Лес не скрывался, наоборот, он старался напугать, подавить, заставить броситься наутек. Здесь же наблюдающий действовал очень нежно, едва заметными касаниями. Простояв полсотни ударов сердца на месте, Архип молча пожал плечами - раз наблюдающий не желает причинять ему опасность, значит не до него. Хочет смотреть - пусть смотрит. И отдал мысленный приказ клубку продолжать путь.