Архип
Шрифт:
Когда тарелка опустела больше чем на половину и верлиока утолил свой голод достаточно, чтобы вспомнить, что он за столом не один, ноздри его защекотал еще один непривычный аромат. Он с удивлением отвел свой единственный глаз от тарелки и уставился на уже закончившего трапезу человека. Архип, расслабленно развалившись на сундуке, с полуприкрытыми глазами посасывал резную деревянную трубку, выпуская густые облака белесого дыма. И густой землистый запах этого табака, сладковатый и насыщенный, настолько же отличался от привычной верлиоке копеечной северной махорки, которой ему удавалось изредка разжиться от незадачливых торговцев да путешественников, насколько свежая родниковая водица отличается от тухлой болотной жижи. Архип, словно почувствовав взгляд хозяина приоткрыл глаза и тепло улыбнулся чудовищу:
– Угостить табачком, батюшка? Давай трубку, набью тебе. Не трава нашенская сушеная, не лапти молотые, с югов, из Турции самой доставленное!
Верлиока не имел никакого представление, что
– Так вкуснее будет. Поверь, батюшка, - уверенно ответил он на удивленный взгляд чудовища.
В какой-то момент верлиоке надоело ждать, он выхватил трубку у гостя и засунул в рот. Из очага он достал лучину и, ткнув в табак, глубоко затянулся. Последней осмысленной мыслью чудовища было удивление от того, что на губах его гостя змеится победная злая ухмылка. А потом люлька трубки с громким шипением разлетелась снопом белых искр.
Яркая вспышка ослепила единственный выпученный глаз, хлопья горящего табака опали на одежду и бороду и те мгновенно вспыхнули чадящим пламенем. Из-за нечистоплотности верлиоки, горючий состав из приготовленного в алхимическом тигеле земляного масла, который хитрющий колдун смешал с травяным соусом, пропитал и волосы, и одежду, а горел он очень хорошо. Верлиока вскочил, выплюнул трубку и что есть мочи заорал, выбросив изо рта столб огня, словно заправский Змей Горыныч из всяких былин. Все тот же состав, проглоченный во время еды, тонкой горючей пленкой растекся по пасти и глотке чудовища, и нескольких искр, проглоченных в момент взрыва трубки, оказалось достаточно, чтобы воспламенить его. Истошно вереща, верлиока бросился к двери, намереваясь, видимо, нырнуть в стоящую около крыльца огромную бочку с водой, но Архип вскинул руку и произнес Слово. Магия Слов, настоящая, всамделишная волшба, почти позабытая, не деревенские заговоры. И рассыпанные по полу гвозди послушные его воле зашевелились, встали на шляпки остриями вверх. Гвозди были не совсем обычные, хоть и не несли в себе никаких чар. Просто откованы они были из самородного железа, не не познав ни тигля плавильщика, ни горна кузнеца. Холодное железо, первейшее средство против сякой нечисти. Единственный его недостаток - уж очень плохо поддается волшебству. Только самое древнее и мощное могло с ним совладать. На один из таких гвоздей верлиока и наступил своею здоровой ногой. Взревев еще раз, гигант оступился и, словно подрубленное дерево рухнул, головой разворотив очаг и опрокинув на себя все еще кипящий котел. Рев неожиданно оборвался. Гигант замер, то ли от боли, то ли от силы удара лишившись сознания.
Архип медленно поднялся с сундука и подошел к распростертому врагу. Выглядел тот ужасно - волосы на голове и роже практически полностью сгорели, кожа была покрыта многочисленными волдырями и ожогами - единственный глаз то ли от огня, то ли от крутого кипятка лопнул, словно перезрелая тыква, и почти вытек, руки, лицо и плечи были покрыты страшными волдырями от ожогов. Но пламя от воды потухло. А главное, верлиока был все еще жив - грудь его тяжело, порывисто и неровно, но явственно вздымалась. Убить такое чудовище было очень непросто, поэтому Архип поспешил убраться подальше. Дверь он подпер костылем, прошептал несколько строчек над закопанным у порога гребнем а потом бросился освобождать детей. Мальчишки все так же крепко спали, не добудиться, и сейчас, это было только на руку. Некогда было тратить время, чтобы их успокаивать и объяснять что от них требуется. Оставшимся от Никифора топором Архип снес замок, закинул одного на левое, а второго на правое плечо, благо те были худющими и жилистый Архип почти не замечал их веса, и помчался в лес.
Уже на опушке Архип услышал тяжелые удары в дверь избы. Верлиока пришел в себя и теперь собирался выбраться, этот лоб расшибет, но отомстит обидчику. Архип ни на секунду не обманывал себя, он понимал, что не смотря на хромоногость, верлиока бегать умел быстрее оленя, ведь был существом сверхъестественным. Да и без глаз следа колдуна он не потеряет, по нюху, что ли. Оставалось надеяться только на скорость собственных ног и то, что слепой монстр будет передвигаться значительно медленнее. Мысли эти прервал треск сносимой с петель двери и очередной вопль ярости, когда верлиока угодил в очередную приготовленную для него ловушку. До заката оставалось уже немного времени, а до озера, где все еще должен был ждать омутинник, еще более трети версты и Архип побежал, что было сил.
На берег колдун выскочил спустя чуть больше, чем четверть часа, сопровождаемый звуками близкой погони. Верлиока, не смотря на раны и собственную слепоту, и не думал оставлять жертву в покое, и с упорством безумного кабана ломился сквозь лес. Позади только и слышались, что оглушительный треск ломаемых столетних деревьев, да яростные вопли обезумевшего от боли и ярости
чудовища. Речной дух терпеливо ждал на условленном месте, хотя и выглядел слегка обеспокоенным.– Знатно разгневал ты его, человек, - удивленно покачал он головой.
– Чую, потом он на мне отыграется, бросить бы тебя здесь...-не смотря на угрожающий тон и смысл своих слов, все тот же мокрый плотик омутинник подогнал. Он поклялся. Причем тем образом, который не мог никоим образом нарушить.
Архип запрыгнул на доски и устало скинул детей рядом. Хоть и невесомые поначалу, после стремительной погони теперь они оттягивали руки не меньше, чем мельничные жернова. Плот тут же отчалил от берега и со скоростью щуки помчался на другую сторону заводи.
– Так не жди, - Архип все еще не мог восстановить дыхание и мог говорить только короткими рубленными фразами.
– Ты здесь хозяин. Утопи его... и делов-то.
– Утопи?
– неуверенно засмеялся бес.
– Думаешь, я не пробовал? Силен, аспид, сверх всякой меры. Чуть меня в прошлый раз на куски не разовал.
– Так то раньше, - продолжи увещевать Архип.
– А теперь я его серьезно подранил. Слепой он теперича и уставший. Любо-дорого будет.
И, подтверждая его слова, из леса, кувырком выкатился верлиока. Выглядел он еще хуже, чем в хижине. Волдыри и ожоги, оставленные огнем и кипящей водой били разодраны в клочья, по плечам, груди и штанам, пачкая все, текла мерзкая желтоватая сукровица, из опухшей пустой глазницы, наверняка причиняя сильнейшую боль, торчали несколько веток и, вроде бы, осколков кости, все открытые части тела, не затронутые огнем, покрывали многочисленные синяки и ссадины, лишенная бороды и волос одуловатая рожа казалась еще более уродливой, а из перекошенной пасти с кривыми редкими желтыми зубами в стороны разлетались комья алой пены. Подняться у великана получилось только с третьего раза, первые два, неуклюже вывернутая деревянная нога предательски уходила в сторону, и он падал харей прямо в грязь, оглашая округу очередным яростным воплем. На третий же он сообразил проползти по мокрой глине до ближайшего кустарника и кое-как выпрямиться, держась за него. Архип поймал задумчивый взгляд омутинника.
– Это твой шанс, второго может и не быть, - с видом змея-искусителя, промолвил он.
Тем временем верлиока неохотно вошел в реку. Ступал он опасливо и осторожно, все еще чувствуя близость обидчика, но ощущая определенную неуверенность в непривычной для себя стихии. Сердце колдуна сжалось, если речная нечисть струсит, если пропустил верлиоку, ведь данная клятва не препятствовала ему сделать это... Даже если удастся добежать до деревни, в чем Архип глубоко сомневался, он тоже был до крайности измучен, сколько народу поляжет прежде, чем сумеют добить чудовищную тварь?
Плот мягко ткнулся носом в заросший травой берег, а верлиока зашел в воду уже почти до груди, когда из воды вытянулась тонкая синюшная рука, схватившая великана за одежду. Потом вторая, потом третья. Архип, боясь поверить в удачу повернулся к омутиннику. Теперь уже по распухшим синюшным губам речной нечисти змеилась победная улыбка.
– Солнце почти село, колдун, - кивнул он на длиннющие тени.
– Уходи, пока я занят. Потом таким добрым не буду.
Архип вежливо, без намека на насмешку, в пояс поклонился нечисти, подхватил детей за штаны и спрыгнул на берег. Позади в реке все усиливалась возня, громкие плески перемежался рычанием верлиоки. Поднявшись на горку, вверх от реки, в сравнительной безопасности, Архип обернулся и увидел незабываемое зрелище. Слепой израненный великан судорожно дергался, продолжая упорно брести вперед. Он находился уже по грудь в воде и мог только неуклюже отбиваться от тянущихся рук, хватавших за одежду, за обрывки кожи, дергавших и норовивших уронить, затянуть под воду. Пока что речным обитателям не удалось хоть сколько-нибудь серьезно замедлить верлиоку, они только раздаражали его. Видя это омутинник сжавшись и вытянувшись, словно щука, разогнался и с глухим стуков врезался гиганту в грудь. Тот покачнулся и медленно завалился назад, погружаясь в омут под злобный булькающий хохот.
Не собираясь ждать очевидной развязки, Архип закинул детей на плечи и укрылся платком:
В траве, где шепчет ветер,
Крадусь я неслышим...
Дальнейшее путешествие было пусть не очень быстрым, все-таки телесное и душевное напряжение давало о себе знать, изматывая человека, но прошло практически без приключений. Единственное, что беспокоило Архипа - вернувшийся и даже, кажется, ставший еще более внимательным странный взгляд. То самое ощущение чужого скрытого наблюдение который преследовал его с самого первого применения своих колдовских способностей в этом лесу. Но поскольку при этом смотрящий, кем бы он ни был, никоим образом себя не выдавал, препятствий чинить не собирался, Архип просто отложил его загадку в долгий ящик , сосредоточившись на более насущной задаче - спасении детей. Сложно им, наверное, придется, теперь совсем без отца... Хотя, если подумать, каким пропащим был человеком Никифор, может, и лучше кто их возьмет. Деревенские сирот никогда не бросали. Во-первых так или иначе все друг другу были родичами в общине, пусть и седьмой водой на киселе, а во-вторых... А во-вторых свободные руки в хозяйстве всем были нужны.