Архип
Шрифт:
– Ну давай, - сделав максимально недовольное лицо, чтобы волшебница не слишком зазнавалась и погрузился в чтение
1732 года апреля 27 число. Утро. Второго дня прибыл в город Чернореченск, Чернореченского же уезда Архангелогородской губернии, куда монаршим повелением и с благословения Государыни Императрицы Анны Иоановны я был приписан к государственной службе штатным рудознатцем к сталелитейному заводу. Не буду углубляться в детали лишений и испытаний, выпавших на мою долю за время путешествия из Столицы до этого забытого Господом Богом уголка необъятной нашей Империи, скажу лишь, что это потребовало всех моих душевных и психических сил, оставив меня совершенно измученным, словно Данте после подъема по всем уступам Чистилища.
Чернореченск встретил меня ужасной погодой и заводским управляющим Львом Константиновичем Г., человеком в высшей мере приветливым и радушным, который, видя мое состояние сразу же организовал мне баню и сытный ужин на три перемены блюд. На ужине том изволили присутствовать и уездный комиссар - мрачный седовласый старик Андрей Инокентьевич П. с супругой да уездный воевода. Имени его я к вящему своему стыду не запомнил, уж слишком ударила мне в голову
Весь следующий день я поправлял здоровье в постели, а потому к знакомству с предстоящими мне обязанностями приступить смогу только сегодня, о чем к немалому стыду своему, нисколько не жалею. Хоть и радею я за дело, мне порученное, но и отдыхом пренебрегать не собираюсь.
1732 года апреля 27 число. Вечер. Визит на завод, управляющим которого является милейший Лев Константинович оказался преувлекательнейшим событием, немало меня восхитившим и давшим развеяться после длительного и муторного путешествия. Немалую роль в этом оказал и чудесным, не иначе, образом оказался еще один гость - Альберт Карлович Б., хозяин имения в северной волости уезда. Поразительный сухонький старичок совершенно кипчакской внешности, блестящего европейского образования и умопомрачительной харизмы, практически мгновенно пленивший мой ум своей обширной своей эрудицией и остротой ума. Недолгое праздное с ним общение, все-таки Альберт Карлович прибыл в Чернореченск по делам своего поместья и множества свободного времени не имел, было для меня величайшим удовольствием, пролившись живительной амброзией на мой изголодавшийся по беседам с равным мне по уровню интеллектом. Сам же Б., по-видимому, тоже обрадовался, увидев во мне равного собеседника, ибо перед расставанием взял с меня обещание при первой же свободной минуте посетить его в имении, расположенном двумя днями на север от Чернореченска, в самой крайней волости уезда, за которой начинались одни только неосвоенные леса, полные, по слухам, таинственными существами из мифов и легенд.
[...]
1732 года марта 12 число. Наконец-то завершились все официальные мероприятия, устроенные в городе в честь моего приезда. Признаться, никогда не думал, что радушие может быть настолько утомительным. После достопамятного вечера у Льва Константиновича я посетил еще восемь приемов, причем на каждом неизменно оказывался главным гостем и рассказчиком, вынужденным развлекать дворян, специально ради этого представления съезжавшихся со всех концов необъятного уезда. Ну я решительно не могу поверить, чтобы в таком небольшом городке, как Чернореченск могло оказаться такое солидное количество представителей моего сословия. Им же просто негде было бы жить, ведь приличных построек на весь город, основанный вокруг металлургического завода, честь быть приписанным к которому мне и выпала, совсем недавно, в последние годы царствования Великого дяди нынешней Государыни, можно было сосчитать на пальцах двух рук.
Нет, я вовсе не ханжа и не затворник, и внимание этих людей было мне крайне приятно, особенно пары нежных особ прекрасного пола, настолько настойчиво пытавшихся уединиться со мной в отдельной гостиной, что чуть было не устроили драку, немало меня этим позабавив. Естественно, как подобает мужчине и дворянину, я постарался их конфликт разрешить, пригласив обеих, по раздельности, естественно, на прогулку на следующий день. Девушки разошлись друг другом крайне недовольные, но от развития конфликта все-таки воздержались, чем немало меня порадовали. Не хотелось бы становиться причиной взаимной их вражды, тем более, что место в сердце моем давно занято настоящим воплощенным ангелом Господним, моей единственно и несравненной Елизаветой. Но Небеса мне в свидетели, как же я устал от всех этих мероприятий. К конце второй недели пребывания в Чернореченске я уже самым натуральным образом лез на стены и даже с определенной ностальгией вспоминал о мрачной тишине каботажного плавания из Архангельска то устья Черной. В какой-то момент мне грешным делом начало казаться, что мен так и не удастся вырваться из нежных но цепких объятий уездного общества, и всю свою командировку я проведу, погрязнув в праздности и безделии, так и не получив возможности проявить то, чем столько лет учился. И Лев Константинович, здравия ему и всяческих успехов, мою начинавшуюся хандру заметил и приложил всяческие усилия, чтобы ускорить мой отъезд. Ах, сколько ж вечеров мы провели с ним в тяжком выборе направления для путешествия. Запад от города был болотистым и топистым, и его мы отбросили сразу, поскольку даже если бы и удалось разведать там что-то, то извлечь и, тем более, доставить до завода казалось задачей если и не невозможной, то, как минимум, крайне трудно выполнимой. Восток - там где возвышался Пояс, казался самой вероятной и надежной целью, но так думал не только я и вся округа была исследована на несколько раз, так что и это направление было похоже на напрасную трату времени. Посему послед длительный рассуждений решено было подготовить экспедицияю на северо-восток. Места то были глухие, находилось буквально пара поселений, да имение Альберта Карловича, что, не скрою, тоже повлияло на мое решение, уж очень заинтриговал меня этот поразительный человек. Имение его находилось, судя по карте, в двух днях конного пути вверх по течению Черной, на одной из ее многочисленных излучин. К имению прилегала деревня на сотню мужиков с семьями да водяная мельничка. Еще в дне пути на север, чуть поодаль
от реки, окруженное отвоеванными у многочисленных лесов полями стояло небольшое сельцо, душ эдак на триста, именуемое Крапивино и основанное совсем недавно, не более пятнадцати лет назад, государевыми крестьянами да вольноотпущенниками, привлеченными в эти края щедрыми преференциями, дарованными Государыней - Императрицей, четко намеревшейся использовать этот суровый но богатый край к вящей славе Государства. Где-то еще дальше на север, по словам управляющего проживали еще и кочевые лесные народы сибирских татар и прочих язычников, но они даже ясак не платили, а потому сказать о них что-то определенное он не мог.[...]
1732 года мая месяца 17 число. К своему великому стыду и сожалению до своего знакомца - Альберта Карловича мне удалось вырваться лишь спустя почти месяц отъезда из Чернореченска. До тех же пор все внимание мое было поглощено различными свалившимися на меня неурядицами. Сперва житейского толка, поскольку в столь небольших деревнях, как Крапивница найти хотя бы просто приемлемое жилье оказалось по-настоящему мучительной задачей. Все что могла мне предоставить община даже при всем благожелательном отношении со стороны местного старосты, во многом обеспеченном вверительными грамотами уездного комиссара и Льва Константиновича, не подходило ни под какие стандарты человека цивилизованного. Но ради торжества дела, порученного мне, пришлось поступиться гордостью и жить практически, как мужичье. После того, как с грехом пополам удалось справиться с бытовой своей неустроенностью, я с головой нырнул уже в дела горные. И, господь мне свидетель, найти в этих бедных горах приличную жилу было не проще, нежели жемчужину в выгребной яме. И ведь в чем ирония: любые гадания говорили мне, что и железа, и меди в окружающих горах с избытком, но запрятаны они настолько глубоко, что даже самые лучшие лозы, а у меня, скажу без преувеличения, в наличии были самые лучшие, которые только можно было купить за деньги, оказывались бессильны. Вот и приходилось сайгаком скакать по окрестностям в поисках хоть самого незначительного выхода.
И третьего дня, наконец, это увенчалось успехом. Найденная мною жила, достаточно богатая, чтобы на нее обращать внимание, располагалась в половине дня пути по нормальной дороге от Крапивницы, чуть в стороне от дороги на Чернореченск. Достаточно далеко и от города и от города, так что, возможно, на то, чтоб ее разрабатывать, придется отдельно строить жилье для крепостных. Может, даже, новую деревню закладывать. Но это дело для уездного руководства, мое же дело небольшое и я его сделал в высшей степени ответственно.
Домой я возвращался в приподнятом настроении, хотя и весьма подуставший, уже в мыслях предвкушая, как сам отправлюсь на завод сообщить эту радостную новость управляющему, а заодно и слегка развеюсь, когда примерно в трех часах езды от отмеченного мною места, на том берегу Черной, на излучине заметил отдаленные огни.
Припомнив давешнюю встречу свою с Альбертом Карловичем и описание данное им своему имею, я тут же сообразил, что вижу именно его. Ну или окружающей его деревеньки и тут же загорелся идеей посетить достопочтенного мужчину. Признаюсь, помимо вполне естественного желания посетить так впечатлившего меня дворянина, мною двигало тщеславие, уж очень хотелось поскорее похвастаться хоть кому-нибудь своего статуса о своей удаче. А тут еще, словно знак свыше, я заметил, что возле стоящего на берегу лодочного домика бродит мужчина с фонарем. Не откладывая в долгий ящик я натянул поводья и отправился в указанную сторону.
Признаюсь, реакция лодочника на мою просьбу перевезти на другой берег немало меня удивила и даже в чем-то побеспокоила. Ужас, исказивший крупные черты немолодого простоватого лица при одном лишь упоминании барина, был непритворным и всепоглощающим, и не походил на привычный для мужицкого сословия трепет перед хозяином. Добрую четверть часа пришлось мне потратить на его убеждение и лишь комбинируя щедрые посулы, путешествие на лодке обошлось мне в баснословные 10 копеек, да угрозы рассказать о его непослушании Альберту Карловичу, заставили того пойти мне навстречу.Правда тут меня ожидало очередное разочарование. Как оказалось, единственная лодка на этом берегу была слишком хлипкой, чтобы взять на себя не то, что всю мою партию, но даже и трех человек.Лодочник наотрез отказался брать туда кого-либо еще кроме меня, объясняя это тем, что утлое суденышко просто перевернется на речной стремине. Делать было нечего и я отправил своих спутников в деревню с наказом ждать меня в этом же самом месте завтра пополудни, а сам остался.
Речной извозчик мой, к чести его, оказался крайней умелым человеком и на другой берег доставил меня буквально не несколько мощных гребков, с легкостью необычайной, выдающей большой опыт и великолепное знание речного нрава, нивелировав стремительное течение. Но прежде, чем я успел поблагодарить его, тут же двинулся обратно, по-видимому, собираясь переночевать в едва обустроенном сарае для хранения лодочного инвентаря.
Расположенная на большой косе между густым мрачным лесом и рекой деревушка в пару десяткой хаотично разбросанных вокруг барской усадьбы домов тоже производила крайне гнетущее впечатление. Не смотря на по-летнему теплый вечерок нигде не было видно праздно гуляющей молодежи, не слышалась тальянка или сопелка, не доносился смех. Наоборот, мрачная и казавшаяся пустой деревня казалась погруженной в тревожное ожидание приближающейся катастрофы. Такое бывает, когда перед бурей природа словно бы замирает, предчувствуя надвигающееся буйство. Да и сама она, деревня то есть, была неожиданно неопрятно и запущенной.
Барская усадьба располагалась на лысом холме в центре деревни и нависала над ней. Была она деревянной и двухэтажной, хотя и покрыта столь необычной необъяснимой резьбой, что мне показалось, будто в ней скрыт какой-то оккультный смысл. К сожалению, знаний моих для расшифровки ее не хватало, но общее впечатление было давящее и даже в чем-то жуткое.
У входа меня встретил слуга Альберта Карловича - огромный и косматых мужик совершенно бандитского вида с рожей заправского висельника. Помимо прочего, он обладал еще и несноснейшим характером и никоим образом не собирался пускать меня в избу, а называть имением это не самое крупное, как оказалось вблизи, строение, у меня более не поворачивался язык, и потребовалось вмешательство хозяина, неожиданно спустившегося с верхнего этажа, чтоб он, наконец, отступил в сторону