Архив Долки

Их поманили к себе два небольших окна, каждое с двумя фрамугами равного размера. Обход дома по-казал, что дом на удивленье мал и сплющен — по сравненью с фасадом.

Сержант выбрал окно и извлек тонкий карманный ножик. Подлез в область защелки, повозился с торцами фрамуг и, к оторопи Мика, внезапно отодвинул нижнюю, без всякого ножа, отчего возникло отверстие примерно два фута на полтора. В оное сунул он крупную голову и тихонько позвал:

— Есть тут кто? Есть тут кто?

Никакого ответа из мрака не долетело. Он вынул голову и применил ее, дабы могуче кивнуть Мику. Затем поместил в щель исполинскую правую ногу, после чего стремительным, крайне сложным изгибом протиснул туда всего себя. Мик с трудом последовал за ним, попутно подумав, что их безрассудное вторженье ни в коей мере ни чертами своими, ни прытью не походило на то, как случается это в преступном мире, описанном в книгах. Разумеется, насколько ему было известно, ни он, ни сержант не вооружены (если договориться не брать в расчет ножик в сержантовом кармане). Сержант осторожно и тихо закрыл окно.

Мик извлек маленький фонарик с ярким, но очень узким лучом, и оглядел помещенье. Они, судя по всему, оказались в опрятной кухне. Имелся здесь грубоватый скобленый стол, буфеты, полки с пакетами и жестянками, холодильник, маленькая электрическая плита и несколько стульев. Жилище человека аккуратного.

Закрытая дверь под рукою Мика легко открылась внутрь, и он тихонько повторил воззванье сержанта, без ответа: «Есть тут кто?» Пройти вперед, к передней части дома, преодолеть краткий коридор и войти в переднюю оказалось легко. Он провел сержанта в гостиную, кою фонарик вскоре явил пустой. На полу валялись газеты, с кресла свисал коврик. На камине размещался горшок и небольшая чашка с признаками потеков. Мик впрямую направился к поставцу с ключом наготове меж пальцев. Тусклая металлическая емкость оказалась на своем месте, в точности как он видел ее прежде. Он поманил сержанта и беззвучно передал ему фонарик. Бочонок легко перекатывался с боку на бок, но Мик обнаружил, что поднять его стоя на коленях не удается. Он потянул на себя, скользом. Ящик поставца возвышался над полом примерно на дюйм, и емкость выпала навстречу ему, боком, на прикрытый тонким ковром пол. Устройство бочонка, великолепно точное, было таково, что он упокоился на своем экваторе, а полюса в равной мере далеко от пола. Мик на сколько-то откатил емкость от поставца, который после чего запер. Встал, взял у сержанта фонарик и жестом предложил ему поднять бочонок и положить его на стол. Что сержант быстро и легко проделал.

Очевидно, что теперь допустимо некоторое послабление осторожности.

— Тяжелая? — прошептал Мик.

— Нисколько, — прилетел пронзительный ответный шепот, кой слышно было из Долки, — примерно вес месячной овцы, ей-ей.

Чего он не сказал «месячного ягненка»? Мяк попробовал поднять бочонок самостоятельно. Удивился, ибо массивный вид оказался обманчивым. Подумал, что тут весу как у средних размеров пишущей машинки.

— Понесем по очереди, — прошептал он, — я буду всегда впереди — путь меж деревьев непрост. Выйдем через переднюю дверь. Идти нужно осторожно и медленно. Несите первым. Я открою и закрою дверь.

— Умозаключительно, — отозвался сержант, налагая могучие длани на добычу.

Медлен и тщателен был их поход до прорехи в ограждении у дороги, ибо судьбоносен был их груз, а укрытие его в поросли — стремительно. Хоть ни в единой малости не пошел их замысел не так, сердце у Мика стучало на протяжении всего пути — и даже после, когда они с сержантом и извлеченным из кустов велосипедом гуляючи спускались по Вико-роуд.

— Вы знаете, — сказал сержант тихим доверительным тоном, — знаете что? Вы знаете, что произойдет завтра в шесть утра?

— Нет — что? — спросил Мик, внезапно слегка испугавшись. Какую совершенно очевидную вещь они упустили?

— В шесть или около того, — продолжил сержант, — западный ветер принесет свирепый вихорь ливней и дерзновенные тучные вспышки, кои перепугают до полоумия несчастных селян и садовников, чьи урожаи все еще на земле, и хляби вод, ужасающие видом своим.

Это пророчество слегка повеселило Мика. Сержант, человек вечно впередсмотрящий, явно считал их ночную службу завершенной и конченой, закрытой книгой, выеденным яйцом, чем-то, что можно далее не упоминать и даже в помыслах не касаться. Миков замкнутый на себе, хитросплетенный, захламленный ум счел подобное упорядоченное, простое положение дел неусвояемым, однако благодарен был, что сержант смотрел на вещи вот так, ибо отношение сержанта оказалось для Миковой странной обеспокоенности бессознательно утешительным.

Он откликнулся на разговор о погоде и был вознагражден кратким докладом о катастрофах далекого прошлого, возникших из непростительных шалостей природы, и о том, что Ирландский картофельный голод черных 1840-х — следствие исключительно недель мрачнейшего в истории человечества мороза! Они добрались до участка, и Мик протянул сержанту руку — в знак признательности и прощания, но тут сержант, взяв Мика за плечо, ввел его в участок.

— Чайничек чаю будет нам обоим на пользу, — сказал он тоном предположительно обольщающим, — и на хлюплые хныки полицейского Хвата по поводу пробоя покрышек не обращайте внимания.

«Хныки» он произнес как «хняки».

Глава 16

Покидая полицейский участок в тот вечер, Мик с удивлением отметил, что времени всего-то чуть за десять. Вопреки здравому рассуждению, он решил навестить гостиницу «Рапс» и лично извиниться перед Де Селби. Готовые небылицы всё лезли и лезли ему в голову. Нынешнюю встречу он назначил, дабы договориться о свиданье Де Селби с прославленным писателем Джеймзом Джойсом. Однако в городе при Мике автомобиль сбил и поранил велосипедиста. Полиция настояла, чтобы Мик отправился в участок и дал письменные показания как свидетель. Полиция явила себя безнадежно медлительной и несведущей. Они сломали ему вечер на основании происшествия, к которому он не имел совершенно никакого отношения, и теперь оставалось лишь извиняться. Он чрезвычайно сожалеет.

Гостиница «Рапс» держала двери открытыми для гостей до одиннадцати вечера, но либо от гибкости совести, либо от ненадежности часов миссис Лаветри время закрытия никогда не было определенным. Сержант Фоттрелл, проклятье многих трактирщиков Долки, не обращал на это заведение никакого внимания — помимо нечастых возлияний в его стенах. Кто бы ни напивался в «Рапсе», сроду никто не добавлял к этому правонарушению другого немыслимого — дебоширства.

Было десять тридцать, когда Мику удалось отыскать Хэкетта, слегка мутноглазого, в баре, с миссис Л., вязавшей за стойкой. Мик почуял, что вечер сложился довольно тихим. Он пожелал всем доброго вечера и подсел к стойке. Миссис Лаветри отправилась по неожиданному заданию — за бутылкой воды «Виши».

— Ну, у тебя великий дар приходить почти вовремя, — несколько шатко произнес Хэкетт. — Напоминает мне, как твоя мать поведала однажды, что ты родился восьмимесячным. Приятель твой отбыл всего пятнадцать минут назад.

Мик, похоже, почувствовал облегчение, хоть и не был в том уверен.

— Спасибо, Хэкетт, — отозвался он. — Я тебе признателен за содействие. Вообще-то вовсе никакого значения не имело бы, встретимся мы или нет.

— Твой-то замысел сработал как надо?

— Кажется, да.

— И где ты разместил собственность первой стороны всего этого дела?

— Ой, да выбрось из головы. Неважно. В очень безопасном месте. Больше можно об этом не тревожиться.

Хэкетт продолжил льнуть к своей выпивке, слегка хмурясь. Был он угрюм, настроение его невнятно. Он позвал Мика присесть с ним на задах Гадюшника, и Мик подчинился.

— Жалко, что ты не застал Де Селби, — сказал Хэкетт, — поскольку он желал с тобой повидаться по своим нуждам. Он мне лишь намекнул, о чем речь. Сказал, что у тебя есть определенные подозрения относительно его намерений, касательно вещества, которое он применял в истории с Блаженным Августином. Он тебя не винит, но хотел бы донести до тебя, что он совершенно передумал. Он признает, что подпал под дурное влияние, будь здоров как поддался на внешнюю силу. Но чудом или же чередой их — ум его прояснился. Он хотел, чтобы ты знал об этом и перестал беспокоиться. «Через несколько дней, — сказал он, — я произведу совершенно недвусмысленное исправление своей ошибки. Я положу конец всем своим экспериментам и вернусь мирным гражданином в Буэнос-Айрес, где ждет меня моя славная терпеливая жена. У меня обильно денег, честно заработанных…»

Мик вытаращился на него.

— Это ошеломительный разговор, — сказал он, — и скорее загадочный, нежели проясняющий. Может ли вообще кто-то верить хоть слову, которое произносит Де Селби, — или хотя бы понимать его?

Хэкетт жестом попросил миссис Лаветри повторить дозу снадобья.

— Впрямую во всей этой истории я касался этого дела, когда был с тобой и Де Селби на встрече с Блаженным Августином. Но в том, что это не галлюцинация, я не был уверен вовсе, как уже тебе говорил. Де Селби последним стал бы отрицать, что он — маститый знахарь. Скорее всего, нас накачали дурманом. У веществ, способных наводить морок, нет пределов возможностей.