Архив Долки

— Хэкетт, мы это уже обсуждали. Никакое вещество не могло навести на двух отдельных индивидов одинаковый морок. Все ветви науки — химическая, медицинская, психологическая, невропатическая — в этом сходятся.

Хэкетт насуплено заплатил за бокал, принесенный миссис Лаветри.

— Короче, слушай-ка, — сказал он, — я, ей-богу, желал бы вообще не знать этого паяца Де Селби, что я ему и сказал. Дал ему понять совершенно ясно, что он мне не нравится и рождественский пудинг с ним я жрать не желаю. Но это лишь после того, как он мне рассказал, что у него в доме есть каморка, запечатанная так же, как море изолирует подводный грот в плавательном клубе «Вико». Судя по всему, он практически каждый день в дыхательной маске шастает в эту свою домашнюю вечность и общается с покойниками. Похоже, пока все еще исключительно с небесными покойниками, что странно, если учесть его заявления, будто силы свои он черпает у Дьявола. Что скажешь?

— Не знаю, что и сказать. Я его совсем недавних рассуждений пока не слышал.

Хэкетт кивнул.

— Могу только обобщить, что он сказал. Одно забыл тебе доложить. Он, когда сюда явился, был нализавшись будь здоров, а ты сказал, что мне полагается ублажать его выпивкой. На самом-то деле мне полагалось не дать ему назюзюкаться до беспамятства. Миссис Л. очень расстроилась, а когда он четверть часа назад удалился, то уж была забота Тейга Макгеттигэна. Пришлось вызвать извозчика. Упился человек.

Мик покачал головой. И впрямь неудачный, непредвиденный поворот. Оказалось, трудно оценить его важность: вероятно, никакой, ибо пьяная болтовня человека уровня Де Селби могла быть жуткой и пугающей, но не значащей при этом ничего, что заслуживает серьезного внимания. И все же…

— Несомненно, он нарушил правило, как все мы то и дело, — отметил он, — и поторопился напробоваться этим своим виски. С кем он там, по его словам, общался у себя в небесной лаборатории?

Хэкетт принялся рыться в кармане.

— Я пытался записывать кое-какие имена, — ответил он, — но практически ежедневно он виделся с Августином, словно тот — эдакий капеллан всего хозяйства.

— А еще с кем?

Хэкетт хмурился над смятым клочком бумаги.

— В этих именах не уверен — пытался записывать в основном фонетически. Афинагор, Игнатий Антиохийский, Киприан, Иоанн Дамаскин^{115}…

— Батюшки! И греческих Отцов не исключает?

— Иоанн Златоуст, Феодор Мопсуэстийский, Григорий Назианзин^{116}…

— Хэкетт, признаюсь: мое владение патериком ограничено, однако что, во имя всего святого, Де Селби получил бы от диалога с Отцами, столь различными по происхождению и даже вероучению? Но на сей раз он, похоже, ограничился самыми что ни есть Отцами. Я знаю, что последним из прославленных отцов был Григорий Великий^{117}, умерший около 600 года.

Хэкетт рассмеялся. Алкоголь оставил отпечаток и на его уме и голосе.

— Мы часто читаем, — сказал он, — что такая-то и такая-то Королевская комиссия наделена властью взывать к персонам и пергаменту. Ну вот Де Селби наделен властью взывать к пасторам и папистам. Его призывы не всегда обращены к отдельным личностям, чтобы те поучаствовали в частной беседе. Знаешь, кого он вызвал однажды утром?

— Кого?

— Целое подразделение — если можно это так назвать — из Тридентского собора^{118}, включая, по его словам, неких кардиналов, пытавшихся сорвать несчастный этот сход посредством замысла Папы вынудить собор заклеймить протестантов как еретиков.

Мик от подобного бесчинства оторопел.

— Не будем забывать, что человек, произнося эти несусветные речи, был пьян, Хэкетт, — сказал он.

Хэкетт кивнул.

— Можно сказать, что и я-то не шибко трезв был, пока его слушал. Он временами путался и в словах был не отчетлив. Я чуть ли не поклясться могу, что он говорил, будто предложил Блаженному Августину выпить — поутру, когда холодно было.

Все это угрожало повергнуть тщательно выстроенные планы Мика в хаос — или даже полностью их разрушить. Де Селби перестал быть хладнокровным ученым, с каким можно сойтись на условленном уровне, клинок к клинку. Судя по всему, этим вечером он вел себя как болтливый, опасный пьянчуга.

— Он обо мне спрашивал?

Хэкетт сначала показал на свой пустой стакан, а затем влажно уставился на своего друга.

— Спрашивал ли он о тебе? — повторил он. — Он разве не с тобой повидаться пришел — по твоему же приглашению?

— Я понимаю, но когда я не явился, не предложил ли он других условий? К примеру, не сказал ли, что я могу к нему зайти?

— Нет. Он был очень расплывчат. В том числе и потому он был так расстроен, что сегодняшняя встреча не состоялась: судя по всему, другой возможности увидеться нет.

— Блажил человек.

— Нет, не в этом дело. Он намекнул на грядущие великие перемены, на собственное отбытие, на оставление всего, чем он занимался там у себя в доме. Ну… не знаю, но мне показалось, что он запланировал нечто довольно мощное.

Мик вздохнул. Если принять доклад Хэкетта всерьез, положение сделалось прискорбно текучим и размытым. И все же Мик не забыл, что по-прежнему был на шаг впереди. Если доверять алхимии ячменного зерна, Тейг Макгэттиген в сей миг помогает Де Селби выпутаться из одежды, готовит его, стиснутого в безвоздушной утробе спиртного, рухнуть на кровать. Вероятно, только к полудню назавтра вернется Де Селби в чувства, да и то лишь затем, чтобы обратиться в недвижимую руину. Немалые двое суток пройдут, прежде чем Де Селби станет пригоден для каких-либо поступков и решений. Но сам Мик уже рано поутру будет при деле.

— Что ж, Хэкетт, — сказал он, — я собираюсь заказать последний напиток и отбыть. Завтра утром мне нужно довершить начатое сегодня. После чего я, возможно, свяжусь на выходных с Де Селби.

Он и впрямь заказал стакан виски, стакан «Виши» и смог даже хохотнуть.

— Выше нос, Хэкетт, — просиял он, — не давай столкновениям со странными исключительными людьми вроде Де Селби огорчать тебя или же гасить твою природную кипучесть. Не лучшая ты компания, когда на уме у тебя бремя. Нет нужды ни в каком бремени. Выбрось из головы.

Хэкетт слегка улыбнулся.

— Ты уж прости меня, — отозвался он, — но я всегда несколько удручаюсь, когда оказываюсь рядом с человеком, уже накачанным выпивкой. Все равно что драться одной рукой, а вторая привязана за спиной.

Они чокнулись, и тут Мик выдал нечто, удивившее его почти так же, как и Хэкетта.

— Хэкетт, — произнес он, — я впутался в эту сверхъестественную кутерьму куда больше твоего. Она так или иначе вскоре закончится. Но я кое-что понял — кое-что глубокое и ценное. Во-первых, иной мир и впрямь существует, хотя проблески его для меня были неоднозначны и искажены. Во-вторых, у меня есть бессмертная душа, о которой я нисколько не пекся. В-третьих, жизнь, которой я жил, была суетна и, безусловно, смехотворна.