Архив пустоты

Он хихикнул. Гамильтон покосился на него.

– И что вы ещё «полагаете»?

– Полагаю, что если наш мозг работает как квантер, то зачем нам приборы для исследования вакуума? Может быть, когда-нибудь люди научатся управлять квантовой сцепленностью единственно своим сознанием. Произвольно выбирать пространство событий и проявляться в нём.

– Алекс, вам не надоело фантазировать? Посмотрите лучше на график.

Две головы – седая и лысая – склонились к монитору.

– Та же картина, – пробормотал Томински. – Значит, и в самом деле, индикатор.

– Да, но в первом случае сигнал с эпифиза опережал, а здесь запаздывает.

– В пределах погрешности… А вот зубец всплеска другой формы. И амплитуда… Это не одиночный кубит, как было при подключении.

Помедлив, он добавил:

– Я уже встречал такое раньше.

Гамильтон быстро повернулся:

– Когда?

– Во время эксперимента с «Ноо-зелёным». Вы как раз вышли из лаборатории, не увидели. Это было похоже на цунами. Вначале – отлив, спад информационных потоков, а потом – зубец, индикаторы зашкалило. И сразу поплыла синяя паутина на визуализаторе.

Гамильтон помолчал, разглядывая ассистента. Быстро отвернулся к экрану.

– Я должен это увидеть!

Всё было так, как рассказал Томински – спад и зубец. И после этого – нулевой уровень везде, за исключением локали Наукограда.

– Всё логично, профессор, – продолжал рассуждать ассистент. – Сознание внешнемирцев погибло, никакого отличия от физической смерти. Видимо, мы не до конца разобрались с природой Ноо. Если «Зелёный» и «Синий» находились в суперпозиции, то, воздействуя на первый, мы неминуемо задели второй. Только непонятно, что спасло Наукоград?

Он бубнил и бубнил, мешая сосредоточиться. Ирвинг пожалел, что вызвал его. Да, нужен был внешний катализатор для мозгового штурма, взгляд со стороны. Но теперь Томински только мешал.

– Алекс, идите-ка домой. Вас – как там её? Ксения? – заждалась.

Томински не заставил себя упрашивать. И едва дверь за ним закрылась, Гамильтон понял: сегодня он увидел нечто важное. Корреляция событий, на первый взгляд не связанных друг с другом, происходящих на различных уровнях реальности – на физическом и информационном. Но, с другой стороны, они очень даже связаны, так как в обоих участвует сознание. На физическом уровне оно является функцией мозга, на информационном – частью ноосферы. С этим неувязки нет, странность в другом. Почему при включении сознания в логический массив используется один кубит информации, а при отключении – сотни? Что на самом деле происходит в этом «архиве пустоты»?

Ирвинг с удивлением заметил, что за окнами лаборатории брезжит поздний октябрьский рассвет. А он так и не пришёл ни к каким выводам. Да, корреляция всплесков на графиках не случайна. Но данных недостаточно, нужны новые эксперименты, новые подопытные. Как ни дико это звучит, им следовало бы ещё кого-то декогерировать, чтобы разобраться в процессе. Или убить…

Ирвингу стало зябко. Вспомнились рассказы лаборантов: во внешнем мире ловцы истребляют декогерированных людей тысячами. Нет, сотнями тысяч! И нечего противопоставить этому безумию, которое Мартин Брут назвал «милосердием к обречённым».

Впрочем, если Томински прав, если декогеренция ничем не отличается от физической смерти, то все внешнемирцы уже год как мертвы. Он, Ирвинг Гамильтон, их убил. Потому что поверил в собственную гениальность, не стал проверять теорию на прочность…

А самое страшное – он погубил Марину. Обещал Елене, что позаботится о дочери. И – убил.

Гамильтон встал, пошатываясь, пошёл в свой кабинет. Там – укрытый в стене сейф. В сейфе – маленькая коробочка. В коробке – две ампулы. Он раздобыл их ещё до того, как Брут запретил эвтаназию.

Ирвинг аккуратно выложил ампулы на ладонь. Если декогеренция ничем не отличается от смерти…

И – вспышка догадки. Да, он не знает, как вытащить Марину из пустоты. Но подтвердить или опровергнуть слова Томински он может хоть сию минуту.

Одну ампулу он вернул в сейф, вторую спрятал в кармашек жилета. И направился к клеткам.

В большой клетке слева теперь было тесно. Ирвинг настаивал, чтобы для подопытных из Улья оборудовали отдельное помещение. Но Брут посчитал это излишним, и беременных подселили к Марине. Сейчас женщины спали, прижавшись друг к другу, обнявшись, стараясь согреться – на отоплении лаборатории старший куратор тоже экономил. Хорошо хоть, пол позволил застелить матрацами и перинами – не на голом пластике спят.

Ирвинг заглянул в клетку и с ужасом понял, что не может узнать дочь в клубке кое-как прикрытых одеялами тел. Первое время он пытался одевать Марину в чистое и тёплое. Но хватало этого ненадолго – во время припадков похоти та рвала любую одежду в клочья. Потом пришло лето, тепло. И лабораторию закрыли, некому стало пялиться на прелести бывшей леди Гамильтон. Нужда в одежде отпала. В конце концов Ирвинг привык к наготе дочери.

Впрочем, сейчас он шёл не к Марине. Пока не к ней. Стараясь не разбудить женщин, Гамильтон шагнул к клетке справа. Взял из шкафчика ошейник с поводком, которым пользовались лаборанты, когда водили подопытных «на процедуры», отомкнул дверь, вошёл.

Существо, давным-давно называвшее себя Динарием, лежало, скорчившись, в углу клетки. Дин сильно сдал в последнее время. Отказывался от пищи, на ноги почти не поднимался, по коже пошли гнойники. Даже на самок перестал реагировать. И Марина больше не рвалась к нему. Сидела часами у решётки, смотрела на бывшего возлюбленного. А по щекам текли слёзы.

Ирвинг осторожно потряс существо за плечо.

– Эй, просыпайся.

Дин вздрогнул, боязливо повернул голову. В мутных закисших глазах стоял ужас. Словно предчувствует.

– Пошли. Мы должны это сделать. Ради Марины. Если ты и правда любил её.

Он надел на существо ошейник, потянул за поводок. Дин подчинился сразу. Но встать не смог: ноги не держали. Попробовал и тут же рухнул на четвереньки.

– Ничего, тут недалеко, дойдёшь, – подбодрил Ирвинг. – Главное, не шуми.

Медленно они прошли мимо клетки со спящими женщинами. Путь по коридору занял у Дина не меньше десяти минут, хоть расстояние до процедурной – полсотни метров. Потом ещё нужно было засунуть его в камеру томографа.

Ирвинг подключил датчики, проверил сигнал. Всё надо сделать очень тщательно, не ошибиться. Нового подопытного Брут не выделит.

Он вынул из кармашка ампулу. Снял колпачок с иглы.

– Не бойся, – пообещал, – это не больно. Совсем. Ты просто заснёшь. Ради того, чтобы она проснулась.

На миг показалось, что в глазах существа блеснуло понимание. Лишь на секунду. Затем он ввёл иглу в вену.

Томински ошибался. Декогеренция и физическая смерть – не одно и то же. Ирвинг сразу увидел зубцы на графиках. Мозг сообщил сознанию, что он умер. Сознание передало эту информацию ноосфере. Тот самый единственный кубит, что и при подключении. Но что тогда означал огромный всплеск, который они зарегистрировали?!