Архив
Шрифт:
— Роланд, — молю я, — не делай этого!
Он пишет что-то на бумаге.
— Прости меня! — говорю я. — Прости меня, прости меня, пожалуйста, не надо…
— У меня нет выбора, — говорит он, глядя, как карточка на ящике Бена становится красной — метка полок, доступ к которым ограничен.
Нет, нет, нет, — снова метрономом раздается в голове. И каждый новый удар образует трещину.
Я делаю шаг вперед.
— Стой где стоишь! — приказывает Роланд. То ли из-за его резкого тона, то ли из-за того, что мне так больно, я подчиняюсь и не двигаюсь. Прямо перед моими глазами полки начинают меняться местами.
Ящика Бена больше нет.
Я падаю на колени, на старый деревянный пол.
— Вставай! — приказывает Роланд.
Мое тело повисло, как тряпка, легкие будто наполнены водой, и сердце бьется с трудом. Я встаю на ватных ногах, и Роланд берет меня за локоть и выводит в пустой холл.
— Кто открыл вам ящик, мисс Бишоп?
Я не выдам Кармен. Она хотела мне помочь.
— Я сама, — говорю я.
— У тебя нет ключа.
— Любой замок можно открыть двумя способами, — бесцветно говорю я.
— Я предупреждал тебя, просил, чтобы держалась подальше! — рычит Роланд. — Я говорил, что нельзя привлекать к себе внимание. Я говорил, что случается с Хранителями, потерявшими свой пост. О чем ты думала?!
— Я не думала, — говорю я. Горло дерет так, будто я плакала весь день. — Мне просто нужно было его видеть…
— Ты разбудила Историю.
— Я не хотела…
— Это не какой-нибудь чертов щенок, Маккензи. И тем более не твой брат. Эта штука в ящике — не твой брат, и ты об этом знаешь.
Под кожей я вся давно пошла трещинами.
— Как ты могла не подумать об этом?! — возмущается Роланд. — Если честно, я…
— Я думала, что он не сорвется!
Он замирает:
— Что?!
— Я подумала… может быть… он не сорвется.
Роланд кладет руки мне на плечи и сжимает их:
— Каждая. История. Срывается.
Только не Оуэн,— шепчет гадкий голосок в моем подсознании.
Роланд отпускает меня:
— Сдай свой лист.
Если у меня в легких оставалось хоть немного воздуха, эти слова выбили из меня последний.
— Что?!
— Твой Архивный лист.
Если мы это сделаем, а она продемонстрирует свою некомпетентность в любом из вопросов, она будет лишена работы. И если она окажется негодной, ты, Роланд, устранишь ее сам.
— Роланд…
— Ты сможешь забрать его завтра утром, когда придешь на разбирательство.
Он же обещал, что не станет этого делать. Я ему доверяла… Но что я сделала с его доверием? Я вижу, как ему больно. Дрожащей рукой я достаю лист из кармана и передаю ему. Забрав его, Роланд шагает к двери, но я не могу найти в себе силы, чтобы двинуться с места.
— Мисс Бишоп.
Мои ноги словно гвоздями прибиты к полу.
— Мисс Бишоп!
Этого не должно было случиться. Я просто хотела увидеть Бена, а теперь…
— Маккензи, — говорит Роланд, и я заставляю себя следовать за ним.
Я шагаю по лабиринту полок. Здесь больше нет тепла и покоя. С каждым моим шагом трещины множатся и разрастаются. Роланд проводит меня через Атриум в приемную, где за столом с прилежным видом сидит Эллиотт.
Роланд поворачивается ко мне, злость на его лице сменяют усталость и разочарование.
— Иди домой, — говорит он.
Я тупо киваю. Он отворачивается, уходит в Атриум и скрывается за полками.
Эллиотт поднимает голову и с любопытством смотрит
на меня.Я чувствую, что вот-вот развалюсь на куски.
С трудом выйдя за дверь, я отправляюсь в Коридоры, где полностью растворяюсь в боли.
Как мне плохо!
Хуже, чем когда-либо. Хуже, чем если бы меня порезали ножом. Я не знаю, как избавиться от этого ощущения. Я должна это сделать, иначе сойду с ума.
Я даже не могу дышать.
Не могу…
— Маккензи!
Я оборачиваюсь и вижу, что в центре прохода стоит Оуэн и смотрит на меня своими синими глазами, озадаченно нахмурив лоб.
— Что стряслось? — спрашивает он.
Все, связанное с ним, такое спокойное, надежное, стабильное. Моя боль перерастает в жгучую злобу. Я изо всех сил отталкиваю его.
— Почему ты не сорвался?! — кричу я.
Он не отбивается, даже рефлексивно. Не пытается убежать, и единственное, что выдает его чувства, — слегка сжатые зубы. Я хочу вывести его из себя. Заставить сорваться. Он должен. Потому что сорвался Бен.
— Почему, Оуэн?
Я снова толкаю его. Он делает шаг назад.
— Что делает тебя таким необыкновенным? Таким особенным? Бен сорвался. Он сорвался сразу, а ты сидишь здесь целыми днями и остаешься самим собой. Это несправедливо!
Я снова толкаю его, и он упирается спиной в стену.
— Это несправедливо!
Я хватаю его за грудки, и меня потихоньку начинает заполнять его тишина. Но этого недостаточно, чтобы избавить меня от боли. Я все еще разваливаюсь на куски.
— Успокойся. — Оуэн берет мои руки в свои и прижимает их к груди. Тишина уплотняется и начинает окутывать меня.
Я чувствую, что у меня мокрое лицо, но не помню, что плакала.
— Это несправедливо!
— Мне очень жаль, — шепчет он. — Прошу тебя, успокойся.
Я не хочу больше чувствовать эту боль. Мне нужно избавиться от нее, иначе я не смогу жить. Вся эта злоба, чувство вины и…
И тут Оуэн целует меня в плечо:
— Мне очень жаль, что с Беном не получилось.
Тишина захлестывает меня как цунами, унося с собой весь негатив.
— Прости меня, Маккензи.
Я замираю. Его губы снова касаются моей кожи, и тишина разрастается у меня в голове. По телу разливается жар и легкое покалывание, все плохие мысли отступают. Он уже целует мою шею, затем щеки, и каждый раз, когда он прикасается ко мне, жар и тишина усиливаются, гася боль, вину и злобу и оставляя только чувство тепла и покоя. И желание. Он проводит губами по моей щеке и слегка отстраняется, внимательно глядя на меня бездонными синими глазами. Его губы всего в сантиметре от моих. И когда наши губы сближаются, я не ощущаю ничего, кроме его всепобеждающего прикосновения. Никаких мыслей о том, плохо это или хорошо, никакой боли, ничего. Ничто из окружающего мира не способно пробраться в наш кокон.
— Прости меня, М.
М.Это выбивает землю у меня из-под ног. Я думала, этого коротенького слова никто не поймет. Просто М.Не Маккензи. Не Мак. Не Бишоп. Не Хранитель.
Это то, о чем я мечтала. То, чего хотела. Я не хочу быть девушкой, которая нарушила все правила, разбудила мертвого брата и все разрушила…
Я закрываю пробел. Притягиваю Оуэна к себе.
У него нежные, но сильные губы. Он целует меня увереннее, и тишина разрастается, вытесняя все остальное из моего подсознания. Затапливая меня.