Архив

— Торговая политика — самый секретный материал, — вставил Забелин.

— Это наша, да… А царская?

— Тем более царская, — не унимался Забелин. — Хорошенькое дело — показать, чем тогда торговали. Самая что ни есть — антисоветчина.

— Только что так, — понуро согласился профессор. — Тоже захотели, микрофильм…

— Одно дело вам… А то — иностранец, — продолжил старик Забелин. — Мы всегда перед иностранцами робеем.

— Ну, не очень то и робеем, — возразил профессор. — Впрочем, иностранец иностранцу рознь. Смотря из какого лагеря.

— Шведы еще в цене, — согласился Забелин. — Еще не подобрались.

Шереметьева со значением проскрипела стулом.

— Мне вот приятель рассказывал, — профессор понизил голос, полностью умолкнуть не было никаких сил. — Он работал в библиотеке конгресса США. Так туда может прийти каждый. Хоть иностранец, хоть свой. Никаких удостоверений личности. Заполни крохотную анкету — и за считанные минуты материал перед вами. Никаких открытых-закрытых фондов, никаких спецхранов. Он заказал там «Правду» за семнадцатый год. Поди возьми у нас… А что касается ксерокопий, то он их понаделал сколько хотел. И без всяких проблем…

— Пожалуйста! Пускай таких за границу, — проворчала Шереметьева.

— А что?! — ревниво подтянулся профессор. — Обидно ведь. По архивному делу плетемся чуть ли не в каменном веке. Не говоря уж о техническом уровне. Кругом запреты, заслоны. От кого? От себя.

Старик Забелин сочувственно улыбнулся румяным лицом. Синие глазки сияли живыми фиалками.

— Собственный хвост ловим, — поддакнул он.

— Именно.

— Критикуют, заговорщики, — вздохнула Шереметьева. — Хотела бы я взглянуть, как обстоят дела в вашем институте, в Куйбышеве.

— Ну знаете, — взбрыкнулся профессор. — Запрещенный прием. Да, много всяких безобразий и у нас.

— Вот! И помолчите, — прервала Шереметьева, — пока я вашу опись просматриваю. Не ровен час, пропущу нужную информацию, — и перевела взгляд на Чемоданову. — Ты куда?

— Иду к своему Янссону.

— Не огорчай его, — сказала Шереметьева. — Посоветуйся с Гальпериным. Мало ли? Вдруг что и подскажет. Или Брусницын. Пусть копнет в каталоге, кто знает.

Чемоданова направилась в зал.

— Описи, — все не успокаивался профессор. — Ваши описи! За столько лет Главархив не может издать фундаментальный справочник по своим собственным материалам. А те же американцы составили почти полный список наших ведомственных печатных изданий. Вдуматься только. Они издают наш материал, а мы не можем даже его перевести на русский язык и издать у нас… Да разогнать надо Главархив.

— А здание передать детскому саду, — поддакнул Забелин. — Я видел их помещение — дворец.

— Есть люди, которым все не так, — вспыхнула Шереметьева. — Ну и отправились бы туда, за океан. Кто вас держит. Верно, Александр Емельянович?

Забелин кроликом взглянул на профессора, виновато пожал плечами и что-то промямлил.

Чемоданова улыбнулась профессору и вышла в читальный зал.

Посетителей сегодня было мало, человек пять. Сидели они в разных концах просторной комнаты, прильнув к допотопным проекционным установкам.

Янссон занимал стол рядом с входной дверью. Включенная лампа светила в его строгое капитанское лицо. Он листал записную книжку. Чемодановой нравился такой тип мужчины. В нем была неторопливая уверенность, которая отличала людей, прочно стоящих на земле, не особенно отягощенных комплексами. Ей по горло хватало своих комплексов.

— Что, господин Янссон, притомились? — шепотом произнесла Чемоданова.

Янссон поднялся. Он выглядел совсем молодым человеком в строгом блайзере при бордовом галстуке. Гораздо моложе, чем тогда, в первое появление в отделе исследования.

— Здесь так тихо, я подумал, что уже умер, — улыбнулся Янссон.

— У нас есть места, где еще тише, — ответила улыбкой Чемоданова и предложила выйти из зала.

Ступая следом за Янссоном, она видела его красиво подстриженный затылок, аккуратные маленькие уши с забавными острыми концами верхних дуг ушных раковин. Плотная ткань блайзера прятала прямую спину. Воздух доносил неназойливый и ласковый запах духов.

Чемоданова не впервые работала с иностранцами. С некоторыми у нее складывались дружеские отношения, и даже более чем. Слухи о чрезмерной легкости поведения Чемодановой, что роились в архиве, часто не имели основания, однако она не пыталась их опровергнуть. И при любом скользком разговоре строила лукавую физиономию. Молва сгущалась. Некоторые архивные дамы страдали от зависти аллергией, мужчины томились в своих тайных снах. Так что работа с иноземными исследователями придавала Нине Чемодановой особую тайну.

В дверях Янссон задержался и галантно пропустил вперед Чемоданову.

В «будуаре» картина не изменилась. Все оставались на своих местах. Лишь профессор из Куйбышева как-то сник, преданно глядя на Шереметьеву. Анастасия Алексеевна восседала с капризно приспущенными уголками губ на холодном лице, готовая на все ответить «нет».

То ли от старых и обшарпанных монастырских стен, то ли от внешней убогости двух пожилых посетителей, облаченных в старомодные, несвежие костюмы и беспомощных перед волей Анастасии, то ли от сурового облика самой Шереметьевой, кутавшейся в блеклый, со скатанными коконами пуха платок, только Чемодановой вдруг стало неловко перед моложавым иностранцем. Вместе с тем ей хотелось как-то заслонить эту провинциальную и такую милую сердцу обстановку.

— Вот! Наш известный краевед. Знаменитость. Забелин Александр Емельянович, — с веселой дерзостью произнесла Чемоданова.

Представление прозвучало неожиданно. Старик Забелин поднялся с треножника и растерянно улыбнулся.

— Приятно. Спасибо, — обескураженно отозвался Янссон.

Шереметьева недовольно фыркнула. Однако кончики ее губ поползли вверх, придавая лицу добродушное выражение. Чемоданова отметила перемену в облике начальницы. «А сейчас платок откинет, танкистка», — весело подумала она. И, словно отвечая веселым ее мыслям, Шереметьева сбросила сиротский платок, показывая миру белую прелестную шею и глубокую манящую впадину над пышной грудью.

— Да, это наша достопримечательность, — вставила Шереметьева, ласково глядя на зардевшегося старика.

Забелин пытливо метнул на Янссона фиалковый взгляд. Никак высокое начальство, иначе с чего бы так проняло эту грымзу Шереметьеву, еще грибочками на меду попрекает.

— Наш гость. Из Швеции, — все не унималась Чемоданова. — Только он русский.

Янссон пожал руку старичку-краеведу, затем профессору из Куйбышева. Тот ухватил на лету длинные сухие пальцы и принялся их трясти, настороженно поглядывая на Шереметьеву, не разгневать бы.