Арифметика демократии

– А каковы, по-вашему, идеальные условия деления апельсинов в обществе?

– Идеальные условия - это когда каждый не обязан учиться считать, если ему по каким-то причинам это затруднительно, а закон на себя берёт функцию всё распределить и предоставить ему всё то, что ему полагается по справедливости.

Так, на языке высшей объяснятики экзаменующие объясняли экзаменуемому, чего от него хотят, и чего не хотят, а он, в свою очередь объяснял, что понял, и понял правильно, и что на его понятливость можно всецело рассчитывать. Проводить такую процедуру проверки могли только высшие объяснятели, в своё время прошедшие её тоже, и получившие эту ответственную миссию из рук самого Верховного. Прошедший экзамен мог, в случае свободной вакансии, получить должность высшего объяснятеля. А роль высшего объяснятеля была очень ответственной и почётной, ибо именно из них выбирали приемника Верховному, когда его место освобождалось.

Тому, кому дано было понимать высшую объяснятику, становилось понятно, почему учебник зубристики написан именно так, как написан. Ибо только недалёкие люди могли думать, что система обучения тупая, и учебники у неё бессмысленно запутанные; умные же люди понимали, что они написаны именно так, как нужно, чтобы в них могли научиться разбираться именно те, кто нужно. И разобрались во всём самостоятельно, ибо только так они лучше всего могли научиться объясняться так, как нужно. Ибо знание - сила, а давать силу несознательным людям опасно для общества. Так правовое Общество стало должным образом укомплектовано в высшей мере обученными и ответственными людьми.

Когда система обучения развернулась во всём своём многообразии, люди научились мыслить очень разносторонне и индивидуально, как и полагается членам образованного интеллектуально развитого общества. С тех пор, когда марамукам кто-то говорил, что им надо учиться считать, реакция была не только негативной, но эклектичной. Одни эмоционально вспыляли: "Дурак! Заткнись! Не хотим слушать твой бред!". Другие вполне интеллигентно объясняли: "...считать наше общество умеет, сколько нужно. И пусть лично я сам непосредственно не могут посчитать всё, но зато я точно уверен, что среди нас есть обученные и умеющие считать, которые могут всё объяснить, так что сначала приведите мне мнение этих людей, а потом я начну относиться к вашим словам серьёзно". А третьи лаконично отвечали риторическим вопросом: "А у вас, простите, какой уровень обучения?", и если не получали в ответ диплом с аттестации как минимум по трём продолженным, отрезали: "С вами не о чем разговаривать, не отнимайте у нас время!". И потому, если кто-то хотел выступить перед общественностью, ему было трудно подобрать универсальный довод, который заставил бы каждого слушать и внимать.

История одиннадцатая . Как в Обществе крепла мораль

Поскольку в правовом Обществе неизменно получалось, что как не дели, на всех не хватает, причём стабильно не хватит именно тем, кто в конце очереди, то каждый из участников был поставлен перед выбором: или несправедливость будет в отношении него, или в отношении другого. И вот тут каждому уважающему себя участнику Общества было не понятно, почему это она должна быть именно в его отношении? Чем это кто-то другой лучше него? Аналогичный подход со стороны других подогревал в каждом соответствующий настрой, в результате чего такие рассуждения стали дежурным принципом каждого типичного участника Общества. И тогда как-то само собой сформировалось понимание, что несправедливость должна быть в отношении того, кто её больше заслуживает. Т.е., тот кто меньше всех приложил усилий, чтобы в отношении него не было несправедливости, и должен стоять в конце очереди. И на этом поприще каждый друг другу конкурент - так уж получается. Ну а что делать - так уж устроен мир, и кто его знает, почему он так устроен? Участникам же Общества же традиционно не интересно было задумываться, почему он так устроен; им интересно было думать только о вопросах, почему обделённым должны быть именно они, а не кто-то другие. И вот в этом направлении они готовы были приложить все свои способности, кто на что горазд. Так в Обществе сформировалось своё, специфическое понимание справедливости. И в рамках этого понимания Закон стоял на страже этой справедливости, нужно было только научиться им пользоваться.

Когда люди с разным успехом пытались применять Закон в защиту своего понимания справедливости, неизбежно случались ситуации столкновения интересов. И тогда неизбежно кто-то оказывался обделённым, и возмущался поведением обидчика, обвиняя его в неадекватности: "Я ему говорил, что по Закону у нас апельсинов должно быть поровну. А меж тем очевидно, что он забрал себе больше. Значит, ему нужно подумать, как применить Закон по-другому, чтобы у нас стало одинаково. И надо же - я ему говорю об этом, кричу, а он слов не понимает! Ну, как можно быть таким неадекватным!?". Так тема о неадекватности вышестоящих стала одной из основных тем в разговорах каждого контингента.

Помимо острого вопроса адекватности у системы Общества была ещё и вторая особенность: работал принцип "хочешь жить - умей вертеться", но вертеться всегда почему-то получалось только в одну сторону - от власть имущих к не имеющим власти. Например: марабук, претендуя на свои несколько обещанных по закону апельсинов, имел очень мало шансов вернуть их, идя к Верховному и пытаясь что-то отспорить у его сотен, но мог достаточно легко поправить дела, совершая действия, в результате которых марамуки получали меньше. И таким образом, всегда в рамках такой системы можно было вернуть себе то, чего недополучил от высших, что-то отняв у низших.

В силу вышеописанного порядка в Обществе так получалось, что практически никто не мог получить то, что ему полагалось по Закону, но, в конечном итоге, благодаря ему же, кое-что мог задним числом компенсировать, если импровизировал. Но в этих импровизациях, приходилось злоупотреблять какими-то положениями Закона, полностью отдавая себе отчёт в том, что действуешь согласно одним его положениям, но вопреки другим, обещающим равенство и справедливость. И когда злоупотребляющий делал это, он понимал, что в отношении нижестоящего проявляется несправедливость, но так же понимал и то, что если он это не сделает, то несправедливость будет в отношении него самого. И когда он предпочитал первое последнему, он руководствовался отнюдь не примитивными эгоистическими соображениями - его логика в отношении обделяемого была построена иначе: "Ты ничего не делал, расслаблялся, в то время, как я вкалывал, напрягался, учился, грыз зубами гранит науки, сдавал экзамены, выигрывал конкурсы, чтобы получить эту должность, на которой смогу что-то решать. И теперь нам с тобой должно быть поровну? Нет уж, извини, вот когда ты столько же, сколько и я, сил потратишь на то, чтобы чего-то добиться в жизни, тогда и будем с тобой на равных". Только вот объяснять такие вещи словами было как то не принято, поэтому обычно практиковалось объяснение непосредственно на языке апельсинов. Но поскольку именно этого и не понимал оппонент, ему приходилось повторять "объяснения" снова и снова. И тогда уже возмущение по поводу неадекватности последнего было встречным.

Поскольку осуществить вышеописанные приёмы можно было именно при помощи Закона, то Закон в Обществе всеми должностными лицами стал пониматься, как система, стоящая на страже справедливости, а любой бунт против Закона - как попытка установить несправедливость. Так мораль людей встала на страже Закона, а Закон на страже морали, ибо Закон демократического общества не может лишать людей морали, а только лишь изменяет её, направляя в нужное русло, и поддерживая. И, будучи членами Общества, его участники продолжали оставаться людьми моральными и добрыми. Просто так получилось, что такими остались для себя, а друг для друга они таковыми быть почему-то перестали.

История двенадцатая . Как появилась служба общественной безопасности

В связи с разнообразностью мнений участников Общества Справедливости и Равенства, его Верховный, помимо оппозиционеров, имел так же и своих верных сторонников. Последние были, как в среде привилегированных классов, так и в среде простых марамуков. Эти восхищались его жёсткостью и решительностью, в которых видели основу стабильного и благополучного существования порядка, и молились на то, чтобы его власть всегда была сильная и крепкая. И они очень не любили всяких оппозиционеров, выступающих против горячо любимой ими власти, и с особым рвением готовы были броситься в спор с ними, чтобы доказывать им, какие те дураки.

Больше всего сторонников Верховного возмущали фразы "Верховный не умеет считать!", "Дайте мне власть, я сам распределю!", и "Отберите все апельсины у Верховного и дайте мне на распределение!". При этом, чем больше апельсинов эти оппозиционеры обещали каждому в своих законопроектах, тем сильнее озлобляли сторонников Верховного, ибо, чем выше они называли конечные цифры, тем более умными себя в сравнении с ними себя пытались выставить.

Когда разные оппозиционеры выдвигали свои требования, они по-разному излагали свою позицию. Одни объявляли причиной всех бед воровство, а другие обман уполномоченных лиц, и все обещали покончить с тем, против чего выступали, если их изберут Верховными. И одни заявляли, что при существующем Законе простые участники Общества должны получать, как минимум, вдвое больше того, что они сейчас получают. Другие, что втрое, третьи, что впятеро и вдесятеро, а некоторые просто заявляли, что каждый должен получать по пять реальных апельсинов. И все они громко орали, и обзывали верховного и приближённых к нему лиц какими только угодно словами. И был и ещё один вид оппозиционеров, которые заявляли, что каждому должно доставаться всего по одному апельсину, но при этом должен быть пересмотрен и исправлен сам Закон. Последние отличались тем, что никаких обзывательств в адрес властей от них не исходило, а все свои заявления подкрепляли спокойно излагаемыми доводами, построенными на вычислениях. При этом возразить их вычислениям никто ничего не находился из тех, кто удосуживался с ними ознакомиться, и единственное, что мешало росту их движения, это малочисленность желающих ознакомиться с их программой. К тому же, таких оппозиционеров было мало, и громко они не кричали, а потому внимания общественности на себя обращали немного, ибо общественность была приучена обращать внимание в первую очередь на споры, производящие наибольшее количество шума.

Однажды Верховный собрал вокруг себя наиболее активных и ответственных членов общества, и сказал следующее:

– В нашем обществе есть элементы, которые угрожают всему его стабильному существованию. Вам выпала очень сложная и ответственная работа по выявлению таких элементов и избавлению Общества от распространяемой ими вредоносной идеологии. При этом вы не должны нарушать права и свободы других членов нашего Общества, и каждый имеет право выражать своё мнение. Вы должны быть очень сознательными и бдительными, чтобы наказывать только тех, кто действительно этого заслуживает.