АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

Именно крупные аристократы обеспечивали промышленное развитие Силезии, в особенности до 1850-х годов. Их политическое значение в Берлине было чрезвычайно весомо. Прежде всего, в ситуации, когда состоятельная буржуазия практически отсутствовала, лишь аристократы имели возможность одновременно предоставлять капитал и выдвигать предпринимательские инициативы. До наступления эры железных дорог транспортные трудности уменьшали прибыли и прибавочный капитал, и делали рискованными крупные инвестиции. Для того, чтобы основать высокоразвитую цинковую промышленность, главное достижение Гогенлоэ-Эрингенов, потребовалась определенная предпринимательская смелость. Смелость была необходима и для того, чтобы преодолеть отставание Силезии в области выплавки железа. В 1837–1840 гг. это сделал граф Гуго Хенкель фон Доннерсмарк, который, заложив все свои земли до последней пяди, основал в Лаурахютте самое передовое чугунолитейное производство в Германии, оснащенное воздуходувными доменными печами и прокатными станами [214] .

214

Perlick A. Oberschlesische. Berg… Op. cit. S. 41, 47–48; Fuchs K. Von. Dirigismus… Op. cit. S. 143–144.

После 1850-х годов положение Силезии существенно улучшилось, и получение прибылей стало более легким делом. К аристократам присоединились, не пытаясь, однако, их вытеснить, несколько представителей состоятельной буржуазии, среди которых наибольшей известностью пользовались Годуллы, Винклеры и Борзиги. Со временем большая часть аристократов объединила свои заводы и шахты в компании с ограниченной ответственностью, обеспечив себе места председателей правления. Граф Андреас фон Ренард в 1855 г. первым показал подобный пример, создав «Лесную, Производственную и Горнодобывающую компанию Минерва». Но, хотя большинство немецкой знати и последовало тем же путем, некоторые, например, Плесс и Баллештрем, предпочли управлять своими предприятиями в традиционной манере [215] .

215

Perlick A. Oberschlesiche. Berg… Op.jcit. S. 49; Fuchs K. Von. Dirigismus… Op. cit. гл. 6; Martin R.Jahrbuch… Preussen. S. 30, 55.

К концу столетия, вне зависимости от того, являлись ли шахты и заводы собственностью одного владельца или частью компании с ограниченной ответственностью, степень участия самого магната в управлении производством зависела лишь от его личных качеств. Некоторые силезские аристократы, например, принц Гуго фон Гогенлоэ-Эринген и граф Франц фон Баллештрем, принимали весьма активное участие в политической жизни. Что касается главы семьи Плесс, то он, судя по всему, предпочитал ограничиваться минимальной ролью в экономических делах, и в двадцатом веке его предприятия выделялись среди владений других магнатов укоренившимися там консервативными методами управления. Принц Гвидо Хенкель фон Доннерсмарк, богатейший прусский аристократ, напротив, играл в промышленности исключительно активную и действенную роль, расширяя целый ряд новых отраслей (производство целлюлозы, проволоки, хрома, вискозы, бумаги), и развивая свои деловые интересы в России, Австрии, Венгрии, Франции и Италии [216] .

216

Perlick A. Oberschlesische. Berg… Op. cit. S. 42, 45, 50; Martin R.Jahrbuch… Preussen. S. 30; Priness Daisy of Pless. Daisy, Princess of Pless. By Herself. London, 1928). P. 138.

Проблема, однако, состояла в том, что предпринимательство было неотделимо от риска, а многие аристократы, не обладая ни опытом, ни соответствующей подготовкой, не могли судить о том, насколько этот риск велик. Принц Кристиан Крафт Гогенлоэ-Эрингенский попытался помериться силами с Гвидо Хенкелем фон Доннерсмарком, и в результате едва не стал банкротом. Совместно с принцем Фюрстенбергом он учредил корпорацию, получившую название «Handels-Vereinigung», интересы которой включали: «строительство в Берлине, перевозки, добычу угля и производство поташа, банковское дело, судостроение, торговлю и экспансию в Турцию, а также создание собственной газеты». «К 1909 г. корпорации угрожал крах сразу на нескольких фронтах», а печальным итогом ее деятельности стало «самое знаменитое банкротство эры Вильгельма, которое повлекло за собой угрозу судебной тяжбы между Гогенлоэ и Фюрстенбергом, вмешательство Вильгельма II, и вынудило Гогенлоэ продать часть своих фамильных владений». На основании этого случая австрийский посол пришел к заключению, что «одного дилетантизма, чтобы управлять крупными владениями в капиталистическом мире, уже недостаточно». Баронесса фон Шпитцемберг была более сурова в своих суждениях, отметив, что по глупости Гогенлоэ множество людей осталось без работы, и его деятельность несомненно привела бы в ужас старшее поколение почтенной семьи [217] .

217

Hull I. The Entourage of Kaiser Wilhelm II 1888–1918. Cambridge,

Опасение потерпеть крах, подобный тому, что выпал на долю Гогенлоэ-Эрингенского, был главной причиной, отбивавшей у крупных аристократов охоту принимать непосредственное участие в развитии промышленности. Приобретение акций позволяло получать прибыли от индустриального роста с меньшим риском, без личного участия в делах, а это, в свою очередь оставляло аристократам достаточно свободного времени, необходимого, чтобы играть ту роль в политике и светской жизни, к которой они были наилучшим образом подготовлены традициями и воспитанием.

К началу двадцатого века и в Англии, и в России именно аристократы являлись главными держателями акций. По мнению Спринга, приобретение крупных пакетов акций ведет свое начало с 1860-х годов. Томпсон добавляет, хотя свидетельства и достаточно скудны, что, начиная с 1880-х годов помещики «весьма возможно» увеличивали свои доходы за счет фондовых бирж. В качестве наиболее известного примера подобных действий можно указать на семью Рассел, которая в канун Первой мировой войны обменяла свою лондонскую земельную собственность на ценные бумаги. В данном случае определяющее значение для городских землевладельцев имел страх политического риска, возраставший по мере того, как «социализм» обретал почву под ногами, однако наиболее частой причиной, заставлявшей аристократов вкладывать капитал в ценные бумаги, было падение сельскохозяйственной ренты, уменьшение политической значимости крупных поместий, и все более откровенная плутократическая природа высшего общества [218] .

218

Thompson F. M, L. English Landed Society in the Ninteenth Century. London, 1973. P. 307; Spring D. English Landowners… Op. cit. P. 53–61; Cannadine D.Lords and Landlords… Op. cit. P. 419–421.

В России земельные владения, в отличие от английских дворянских поместий, никогда (а тем более после 1861 г.), не имели статуса источника гарантированного дохода. Закономерно, что в неустоявшемся обществе с влиятельной придворной аристократией и почти полным отсутствием интереса к политике в провинции, социальный и политический престиж земельных владений был несоизмеримо ниже, чем в английских графствах. Не удивительно, что традиционные рантье, а зачастую и обосновавшиеся в городах помещики-аристократы восприняли акции, как большое удобство. «В 1910 г. из 137825 дворян, постоянно проживающих в Петербурге, 49 процентов жили на доходы от ценных бумаг». Для наиболее крупных землевладельцев, доходы которых были тщательно изучены, именно акции имели первостепенное и неизменно растущее значение. В 1913 г. 62 процента от своего годового дохода, составившего 1 550 ООО рублей, граф А. Д. Шереметев получил благодаря ценным бумагам. «В 1905 г. Юсуповым принадлежало ценных бумаг на сумму всего лишь 41000 рублей, но после 1905 г. они продали многие из своих имений, а вырученные деньги вложили в акции, и к 1915 г. стоимость принадлежавших им ценных бумаг возросла до 5,1 миллиона» [219] .

219

Becker S. Nobility and Privilege in Late Imperial Russia, DeKalb, 1985.

Наиболее подробный анализ различных форм, которые приобретало в аристократической среде владение акциями, приводится в исследовании Гарольда Винкеля, где рассматриваются различные способы вложения денежных поступлений, которые в середине девятнадцатого столетия буквально переполняли карманы представителей высшего немецкого дворянства. По большей части аристократы пытались приобрести землю в тех местах, где цены не были чрезмерными. Лишь немногие, обычно те, кто имел прочные семейные связи с индустрией, старались совершить выгодные капиталовложения в производство или приобрести акции промышленных компаний. Тем не менее, расплатившись, в конце концов, с долгами и приобретя предлагаемую по приемлемой цене землю, большинство дворян было вынуждено обратиться к фондовой бирже. В подавляющем числе случаев они действовали с минимальным риском, покупая государственные ценные бумаги, первоначально, как правило, немецкие, а позднее и иностранные. Помещением капитала, наиболее близко связанным с индустриальными инвестициями, обычно являлось приобретение железнодорожных облигаций. Управляющие имуществом Standesherren, в большинстве своем глубоко консервативные, могли бы с полным правом заявить, что их основная задача — неизменно обеспечивать старинным семействам возможность достойного существования. Они не захотели продавать или сдавать в аренду шахты, чугунолитейные производства и заводы для того, чтобы теперь производить изначально рискованные, как это считалось, биржевые спекуляции с ценными бумагами [220] .

220

Winkel H.Die ablosungskapitalien aus der Bauernbefreiung im West und Suddeutschland. Stuttgart, 1968. S. 35–37, 66–68, 78, 82, 98.

Глава 7. Жизнь, этикет, нравы

В 1874 году кронпринцесса Пруссии впервые посетила Россию, чтобы присутствовать на бракосочетании своего брата с дочерью царя. В письме к матери, королеве Англии Виктории, кронпринцесса признается, что Москва поразила ее, и во всей Европе она не встречала подобного города. Столице империи, С.-Петербургу, она уделяет в своих письмах меньше внимания. «Я не говорю о Петербурге, — замечает кронпринцесса, — так как те, кто предпочитает кружиться в возбуждающем вихре беззаботной жизни, могут вести точно такую же в Париже или Вене, не имея времени ни для чего иного, не замечая мира, лежащего за пределами блистательных салонов, luxe ecrasant [221] дворцов и безумных излишеств величественного двора». Здесь слышен голос любимой дочери принца-консорта Альберта, которая благодаря серьезности и цельности своей натуры нажила себе множество врагов среди английской аристократии, праздной и любящей удовольствия. Но юная принцесса была права, полагая, что аристократия отдавала значительно больше времени и сил погоне за роскошью и развлечениями, чем всем прочим сторонам жизни. Столь же справедливо она считала, что во всех главных столицах Европы высшее общество руководствуется по сути теми же жизненными принципами [222] .

221

Подавляющая роскошь ( фр.)

222

Darling Child… Private Correspondence between Queen Victoria and the Crown Princess of Prussia… 1871–1878. London, 1976. P. 128–129.

Говоря о развлечениях и образе жизни, необходимо отметить существенное несходство между миром городского высшего общества и миром поместного дворянства. Однако еще более важными были различия между образом жизни представителей разных полов.

Викторианское аристократическое общество отнюдь не походило на гарем, где женщины невежественны и полностью исключены из социальной жизни, в которой господствуют одни мужчины. Если клубы, полковые собрания, курительные комнаты в сельских особняках были отданы на откуп сильной половине человечества, то при дворе, в бальных залах, салонах и гостиных представители обоих полов вращались на равных, и были неотделимы друг от друга. Городское высшее общество, соединяя молодых мужчин и женщин, обеспечивало непрерывность аристократических родов, выполняя тем самым свою основную функцию. Замкнутость высшего света, доступ в который был регламентирован тщательно разработанными ритуалами, а поведение девиц подвергалось строгому контролю — помимо всего прочего, была вызвана необходимостью гарантировать, что молодые аристократки выйдут замуж за равных себе по положению. Теперь, когда браки устраивались уже не по сговору родителей, склонных к упрочению династий, но в значительной степени зависели от выбора и взаимного расположения самих молодых людей, возросла необходимость исключить самую возможность угрозы неравного брака. Замужние представительницы аристократии, и прежде всего высокопоставленные пожилые вдовы, имели огромное влияние в высшем обществе, и не только на молодых женщин. В большей степени, чем мужчины, они определяли правила поведения общества в той или иной ситуации, это по их воле распахивались или захлопывались двери наиболее престижных гостиных. Рассуждая о положении Алмак в светском обществе периода Регенства, капитан Гроноу вспоминает, что «женское правительство Алмак было чистой воды деспотизмом <…> подобно любому другому деспотизму, оно грешило злоупотреблениями» [223] .

223

Gronow. The Remeniscences and Recollections of Capitan Gronow. 2 vols. London, 1900. Здесь цит. т. 1, с. 32; Davidoff L. The Best Circles. London, 1986. P. 149.

Хотя представители обоих полов принимали равное участие в жизни общества, роли их, тем не менее, существенно разнились. Воспитание мальчиков было более основательным и целенаправленным. Даже в тех случаях, когда образование, получаемое мальчиками, бывало прискорбно недостаточным, а в семьях, особенно в России, воспитанию дочерей уделялось большое внимание, девочки были ограждены от суровой, проникнутой духом соперничества жизни кадетских корпусов, закрытых школ. и университетов, которые распахивали перед своими воспитанниками двери в большой мир и готовили отпрысков аристократических родов к ведущей роли, уготованной им в обществе. В большинстве аристократических семей дочерям давали изящное воспитание, необходимое для того, чтобы привлечь будущих мужей, но мало заботились об их всестороннем умственном развитии. Дэйзи Корнвейлисс-Вест, будущая принцесса Плесская, вспоминает: «Я не получила образования, дающего верные представления о мире». Зато ее вместе с сестрой отправили во Флоренцию, где они обучались итальянскому языку и пению [224] .

224

Princess Daisy of Pless, Daisy, Princess of Pless. By Herself. London, 1928. P. 30, 37.