АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914
Шрифт:
Однако, учитывая русские традиции, попытки российских аристократов внедрить у себя стиль английской усадебной жизни сталкивались с исключительными трудностями. Веками наиболее выдающиеся представители российской знати становились придворной аристократией. Таково было желание царей. Экономическая отсталость, слабо развитые средства связи и разделение наследственных владений делали невозможным получение значительных доходов с помещичьих имений: если крупные землевладельцы желали поддерживать аристократический стиль жизни, им необходимо было заручиться благосклонностью монарха. В семнадцатом и восемнадцатом веках, по мере расширения империи, с головокружительной быстротой росли и размеры вознаграждений, раздаваемых царствующими особами своим царедворцам. Западнические устремления аристократии, усилившиеся в восемнадцатом веке, расширяя культурные горизонты, тем самым пробуждали у дворян желание жить в столичном городе, а не хоронить себя в селе, в лесной глуши, за сотни, а то и за тысячи километров от цивилизации.
В воспоминаниях Ф. Ф. Вигеля, посвященных крупным землевладельцам конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века, которые в силу различных соображений были вынуждены безвыездно жить в своих поместьях, весьма рельефно показано, что люди эти вели крайне уединенный образ жизни и по отношению к сельскому обществу держались особняком. И князь С. Ф. Голицын, и князь А. В. Куракин не испытывали ни малейшего желания жить в деревне: однако оба пали жертвами императорской опалы. Голицыну пришлось удалиться на Украину, а Куракину в свое поместье на границе Саратовской и Пензенской губерний, и хотя их владения не были столь уж отдаленными уголками империи, все же, в отличие от близлежащих к Москве губерний, отнюдь не являлись центрами дворянской культуры. Как ни хороши были пейзажи, окружавшие имение Голицыных, с точки зрения владельцев, они жили в настоящей глуши. К соседнему мелкому дворянству, несопоставимому с ними ни по социальному статусу, ни по культурному развитию, знатные изгнанники относились с откровенным пренебрежением, а от имений
272
Вигель Ф. Ф. Воспоминания. М., 1864. Часть 1. С. 124–132, 203–204.
В губерниях, расположенных ближе к центру России, в первой половине девятнадцатого столетия образованные дворяне жили совсем не так уединенно, как Голицын или Куракин. Гаукстгаузен описывает жилища и образ жизни многих просвещенных дворян в 1840-е годы. Мемуары и воспоминания, относящиеся к этому периоду, подтверждают, что в царствование Николая I во многих губерниях проживало немало высокообразованных, достаточно состоятельных семей, по своим устремлениям даже не чуждых космополитизму. Именно из этой среды, из помещиков богатых черноземных губерний, вышли, например, наиболее выдающиеся славянофилы. Даже в нечерноземном Нижнем Новгороде можно было встретить такое, вовсе не столь уж нетипичное явление, как А. Д. Улыбышев, чье имение находилось примерно в тридцати верстах от города. Подобно другим представителям высшего дворянства, Улыбышев в течение ряда лет занимал государственный пост, прежде чем удалиться в свое имение, библиотека которого содержала богатейшую коллекцию драматической, философской, исторической и музыкальной литературы. Улыбышев содержал свой собственный маленький оркестр; к тому же, вокруг него собирался кружок друзей, «которые были замечательными и увлеченными музыкантами-любителями». Десятилетия между 1812 и 1861 годами стали значительным периодом в развитии русской усадебной архитектуры; именно в эти годы российская аристократия достигла наибольшей культурной зрелости и плодовитости. Усадьба просвещенного помещика все еще являлась истинным оазисом культуры посреди крестьянской дикости, и представляла собой резкий контраст с многочисленными гнездами невежественных мелких дворян; тем не менее, подобные оазисы встречались не столь уж редко, и уровень культуры в них был исключительно высок [273] .
273
Hauxtausen А. V. The Russian Empire. Its People, Institutoins and Resourses. London, 1968, например, V. 1, P. 363, 375–376, 394–396; Serov V. I. The Mighty Five. The Cradle of Russian National Music. London, 1948. P. 14–15; Столица и Усадьба. № 33 (1 мая 1915). Первый раздел воспоминаний П. П. Семенова, озаглавленный «Детство и юность» (СПб., 1915), прекрасно передает впечатления детства, проведенного в образованной семье сельских дворян в период правления Николая I.
Однако по мере удаления от центра страны, как на север, так и на юг, культурная дворянская прослойка становилась все тоньше. На далеком юге, в Херсонской и Екатеринославской губерниях, в северной части Крыма, дворянские усадьбы были немногочисленны, и меж ними пролегали огромные расстояния. В. Н. Коковцев доводился племянником предводителю дворянства Новгородской губернии, расположенной в неплодородном северо-западном районе. В годы его детства, пришедшегося на 1840-е годы, яблоки считались роскошью, а образованные соседи были чрезвычайно редки и жили далеко друг от друга. После 1861 г. островков дворянской культуры в таких местностях стало еще меньше, и многие помещичьи усадьбы, даже и в богатых центральных губерниях, пришли в упадок. Однако появление железных дорог в значительной степени способствовало тому, что помещики уже не ощущали себя оторванными от мира, а создание земства обеспечило дворян новой сферой деятельности, дав им возможность участвовать в выборных губернских учреждениях. Столетие спустя после того, как князь А. В. Куракин в гордом уединении проводил свои дни в пензенско-саратовской глуши, князь А. Д. Оболенский, помещик той же самой губернии, вел в своем имении весьма насыщенную культурную жизнь, в качестве предводителя дворянства помогая превратить Пензу в выдающийся центр музыкальной культуры, и активно участвуя в деятельности земства. При этом он мог всего лишь за сутки добраться до С.-Петербурга, где работал в различных комитетах Государственного Совета, который после 1905 г. являлся высшим законодательным органом России [274] .
274
Lieven D. С. В.Russia's Rulers… Op. cit. Ch. 3, 8.
Глава 8. Воспитание и культура
В воспитании и образовании, как и во всем другом, английская аристократия придерживалась не в пример большего единообразия, чем немецкая или русская. Еще в восемнадцатом веке разгорелись споры об относительных достоинствах воспитания в домашних условиях и образования, получаемого в школах. (Под последними имелись в виду привилегированные закрытые учебные заведения для мальчиков — паблик-скул). Победа осталась за сторонниками паблик-скул, которые, кроме всего прочего, особенно упирали на то, что будущим правителям необходимо расти в более суровой и коллективистской обстановке, чем та, которая возможна в тепличном и замкнутом мирке молодого аристократа, пестуемого дома. Среди пэров восемнадцатого века, чье воспитание пришлось на конец семнадцатого, питомцами Итона, Вестминстер-скул, Винчестер-скул и Харроу-скул было 16,2 процента, а среди родившихся после 1740 г. процент этот подскочил до 72,2 с явным преобладанием выпускников Итона. В девятнадцатом веке эта тенденция сохранилась. К 1900 г. пэр, который не учился бы в одной из престижных закрытых школ, был редким исключением, и за Итоном непоколебимо утвердилось положение главного наставника аристократической молодежи. Сверх того, за викторианский период эти школы стали более однородны по части критериев и организации учебно-воспитательного процесса, равно как и гораздо систематичнее и эффективнее в осуществлении контроля над жизнью своих питомцев. Ни один человек, знающий, что представляют собой английские высшие классы, не сомневался в значении того отпечатка, какой паблик-скул налагала на личность и ценности своих выпускников. По мнению Кларендонской комиссии [275] , учрежденной в шестидесятых годах прошлого века с целью обследовать и в известной мере реформировать девять привилегированных школ, они «сыграли, пожалуй, важнейшую роль в формировании характера английского джентльмена». Не удивительно, что «стиль и манера поведения управляющей элиты — в высшей степени отличалась однородностью» [276] .
275
Кларендонская комиссия — королевская комиссия, образованная в 1861 г. под председательством графа Кларендона для обследования девяти главных привилегированных школ.
276
Mack Е. С. Public School and British Opinion since 1860. New York, 1941. P. 38; Wilkinson R. The Prefects. Britich Leadership and the Public School Tradition. London, 1964. P. 104.
Несколько факторов определили тип этих школ. Как школы-интернаты, они были более или менее замкнутыми мирками, которые ставили целью не только образовать интеллект, но и сформировать личность, выработать нравственные ценности и привычки у своих подопечных. Хотя, по крайней мере до 1860-х годов, в большинстве ведущих школ имелось немало тупых, плохо подготовленных мальчиков, значительная часть учащихся и учителей относилась к ним с презрением, и не они играли решающую роль в определении школьных ценностей. В тех же шестидесятых, благодаря Кларендонской комиссии, отстаивавшей социальное единообразие состава учеников и добившейся его введением таких экзаменов, выдержать которые могли рассчитывать только дети из элитных семей, школы избавились от балласта. Высшие классы решительно взяли ведущие привилегированные школы под свою опеку и защиту. Фонды на их содержание складывались главным образом из платы, вносимой состоятельными родителями, очень многие из которых сами вышли из стен этих школ. Это обстоятельство, как и то, что ведущие паблик-скул существовали с незапамятных времен и в основном не зависели от государственного контроля, обеспечивало следование в них — в определенной степени — установившимся традициям, однако и не мешало восприимчивости к меняющимся веяниям
в высших классах и в еще большей мере в высших эшелонах средних классов. Эти веяния школы и выражали, и создавали сами. После суровой, но жизнелюбивой, и подлинно свободолюбивой эры Регентства [277] для паблик-скул наступил период Евангелического мира Томаса Арнольда [278] , а затем долгие годы несколько отупляющего конформизма позднего Викторианства, принесшего увлечение спортивными играми и восхваление империи.277
Имеются в виду годы 1811–1820, период правления принца-регента Георга, принца Уэльского, в связи с недееспособностью его отца Георга III.
278
Арнольд, Томас (Arnold Thomas, 1795–1842) известный педагог и просветитель.
Хотя в течении века ценности, исповедуемые паблик-скул, в некоторой степени менялись, во все времена «большинство англичан относительно меньше интересовала интеллектуальная сторона школьной жизни, чем нравственная». Томас Арнольд, с 1828 г. по 1842 г. возглавлявший Рагби, одну из девяти престижных закрытых школ, и оказавший огромное влияние на школы этого типа в Викторианский период, ставил во главу угла нравственные ценности. Превосходный воспитатель, он не обладал глубокой эрудицией, а к чувственной и эстетической сторонам жизни был почти глух. Эдмунда Уарра, главу Итона с 1884 г. по 1905 г. по сравнению с Арнольдом не назовешь ни великим моралистом, ни духовным наставником. Для него, человека «по-юношески восторженного» и совершенно неинтеллектуального, главными ценностями были честность, верность и храбрость. Эти три добродетели воспитывались, по мнению Уарра, в хорошо организованных спортивных играх, и «поэтому он сделал спортивные игры центром жизни Итона, и это привело к тому, что все иные виды деятельности были либо подчинены им, либо вытеснены ими». Уарр вряд ли разошелся во мнениях с отцом Тома Брауна [279] , которому нужно было от школы только одно — чтобы его сын вышел из нее «смелым, полезным, правдивым англичанином, и джентльменом, и христианином». Кларендонская комиссия признала, что интеллектуальные успехи рядового ученика престижной школы «невозможно даже по самым мягким требованиям считать удовлетворительными», но она же подчеркнула значение той жизненно важной роли, какую школы играли в формировании характера у молодой поросли британской элиты. «Трудно даже оценить, в какой степени английский народ обязан этим школам теми качествами, которыми более всего гордятся англичане — способностью руководить другими и контролировать себя, умением сочетать свободу и порядок, общественным духом, энергией и мужеством, глубоким, но не рабским уважением к общественному мнению, любовью к здоровым видам спорта и физическим упражнениям» [280] .
279
Персонаж широко известного в Англии «романа о воспитании» Т. Хьюза (Hughes, Thomas, 1822–1896) «Школьные годы Тома Брауна» (Tom Brown's Schooldays, 1857).
280
Цитаты взяты из кн.: Mack Е. С. Public Schools… Op. cit. P. 34, 36, 130 и Mack E. C. Public School and British Public Opinion 1780–1860. London, 1938. P. 172, 324.
По традиции воспитанники паблик-скул пользовались значительной свободой в своей частной жизни. И хотя до тридцатых годов прошлого века положение это было по-прежнему неизбежным в силу того, что на одного наставника приходилось большое число мальчиков, британская элита всегда гордилась этим фактом, противопоставляя свои независимость и ценности людей вольномыслящих континентальному деспотизму. Антиподом паблик-скул выступал давний жупел — иезуитский колледж. В нем — как утверждалось — начальство осуществляло строгий и мелочный надзор над мыслями и высказываниями своих подопечных, практиков ало даже шпионство за ними, стремясь овладеть их сердцами и умами с тем, чтобы впоследствии манипулировать людьми, страдающими комплексом неизбежной вины, — людьми незрелыми и беззащитными, которых еще в детстве и в отрочестве они себе покорили. Свободолюбивый англичанин, напротив, предоставлял своим мальчишкам-школьникам возможность дышать полной грудью, тем самым не препятствуя развитию крепких, самостоятельных индивидуальностей. Зазнайство и самомнение искоренялось из младших мальчиков старшими, меж тем как старшие учились брать на себя ответственность руководителей в сообществе, которое благодаря культу школьных традиций, уважению маленького аристократа к кодексу чести и мужества и силе мнения сотоварищей держало в узде всяческое своеволие. Иными словами, такая школа была аристократическим георгианским обществом в миниатюре. Она была суровым и анархическим миром, в котором возможность массового хаоса сдерживалась жестоким, даже репрессивным, раз и навсегда узаконенным режимом. Слабосильные и слабовольные оттеснялись на задний план, зато мальчики своеобычные, достаточно крепкие, чтобы защитить себя — «байроны» — могли расцветать в полную силу, пользовались свободой образовывать себя и даже вызывали восхищение соучеников и учителей. Для резких перипетий георгианской политики или для еще больших испытаний на поле боя, — а политика и война были главными функциями аристократии — привилегированные закрытые школы давали неплохую подготовку.
Томас Арнольд возглавил начатые на заре викторианского периода попытки реформировать — «христианизировать» — элитные школы. Это удалось ему отчасти еще и потому, что его усилия отразили смену вех в высшем обществе — пересмотр ценностей, в котором сказалось преобразование двора Регентства в двор Виктории и Альберта. Сила личности Арнольда, его религиозных убеждений и преданности делу также сыграли тут не последнюю роль. В основном он придерживался такой тактики: чтобы распространить свое понимание жизненных ценностей в Рагби, он завоевал расположение и поддержку старших классов, и прибегал к примеру и авторитету старост, широко используя при этом благоговение младших школьников перед старшими и чувство преданности школе, к которым могли апеллировать старосты. Арнольд многое сделал, чтобы уничтожить разрыв, существовавший в георгианский период между учениками и учителями, объединив обе стороны в поддержке общих ценностей и стремлений. Знаменательно, что его принципы встретили самое резкое неприятие в аристократическом Итоне. Социальный престиж этой школы внушал ее питомцам уверенность, что они могут обойтись без «передовых идей». Морализм Арнольда, не говоря уже о прославлении им честного труда, не прельщали, как правило, молодых людей, чье материальное благосостояние гарантировало, что им не придется искать работу, а чванство и гонор восставали против чужака из среднего класса, вздумавшего затронуть священные привилегии и обычаи их учебного заведения.
Во второй половине девятнадцатого века евангелический консенсус, на котором основывался успех Арнольда, стал сдавать. Верность школе как воплощение религиозных и нравственных ценностей — идеал Арнольда — стала верностью традициям, путям и ценностям школьного сообщества как такового. В паблик-скул господствовал дух милитаризма и прославления империи, и нигде дух этот не был так силен, как в Уарровом Итоне. Итон служил полигоном, где вырабатывался слепой жертвенный патриотизм — вера в «мою страну — неважно права она или не права», вера, упрощаемая удобным утробным чувством, что «мой круг» никак не может быть так уж не прав. Э. Ч. Мекк в качестве достоинств питомцев элитных школ, называет «хорошие манеры, стоицизм, правдивость и преданность своему сословию». По мнению Альфреда Литтлтона, эти школы прививали «чувство верности, espris de corps [281] , благоговение, впитываемое из возбуждающей атмосферы воодушевленной среды, наклонность к корпоративным действиям, а также надлежащее стремление к благородству в поступках и заботе о сотоварищах». За все эти доблести приходилось, однако, платить. Сравнивая фотографии середины викторианского и эдвардианского периодов, Артур Понсонби отметил возросшую элегантность и, в особенности, единообразие во внешнем облике эдвардианцев. «Даже в лицах! — восклицал он. — Вы вряд ли отличите одно от другого… А это, без сомнения, зримый признак не только вкуса к изяществу во внешности, но и показатель влияния нашей современной системы образования на стереотипизацию и стандартизацию общества» [282] .
281
Корпоративный дух ( франц.).
282
Сравнение с иезуитами см.: в кн. Wilkinson R. Prefects… Op. cit. P. 215–227 или комментарии в кн. Westfalisher adel 1770–1860. Gottingen,
Недостатки элитных школ викторианского периода были в значительной степени недостатками не в меру самодовольной элиты самой большой империи в пору апогея ее мощи. Но в них проявились и слабые стороны классического образования — незыблемой основы в большинстве паблик-скул на протяжении всего девятнадцатого века. Хотя в Винчестере умственное развитие ставили много выше, чем в Итоне и Харроу, ни существенного объема полезных знаний, ни умения критически мыслить питомцы этих заведений не приобретали. Классические дисциплины господствовали в программах в 1815 г., и все еще занимали в них главное и преимущественное место век спустя. «В 1884 г. в Итоне при двадцати восьми классиках было шесть математиков, ни одного учителя современных языков, ни одного специалиста по естественным наукам и только один историк». Такое положение классического образования являлось бледным отражением гуманизма эпохи Возрождения и укоренившегося представления, что Греция и Рим вкупе с Христианством — те столпы, которыми держится европейская цивилизация [283] .
283
Цитата из кн: Wilkinson R. Prefects… Op. cit. P. 65.