Аритмия
Шрифт:
Дашка, робея, резко отодвигается от Яна. Тот, в свою очередь, задерживает на мне внимательный взгляд.
Ухмыляюсь.
Вызов принят, Кучерявый. Пора выводить тебя из зоны комфорта…
Глава 26. Роковая ошибка
Сонно улыбнувшись, прищуриваю один глаз и прикрываю рот рукой.
— Опять с телефоном засиделась допоздна? — ворчит мама, вытаскивая из кипятка термобигуди.
Как в воду глядит. Все-таки
ДАША: «Опиши Раскольникова, коротко. Каким его видишь?
ЯН: «Сложный, несостоявшийся индивид, обладающий незаурядным умом. А ты?»
ДАША: «Непомерно гордый, псевдонезависимый и замкнутый».
ЯН: «Псевдонезависимый))?».
ДАША: «Герой искренне считает, что может обойтись без заботы, любви и внимания. Но он ошибается или лукавит. Любой человек хочет быть кому-то нужным».
*смайл, выражающий скептицизм*
ДАША: «Ясно, что на преступление Раскольникова подтолкнули жизненные обстоятельства и общество, но все же… странный путь он выбрал… Его теория с самого начала меня озадачила».
ЯН: «Согласись, Арсеньева, его теория имеет право на существование. Имела тогда, имеет и сейчас».
ДАША: «Твари дрожащие» и «власть имущие». Мне кажется, не все так однозначно».
ЯН: «А по-моему, его теория — как раз-таки и есть зеркальное отражение действительности».
ДАША: «Знаешь, мне жаль Родиона, но я никак не могу понять, чем он руководствовался, когда решился на такой шаг».
ЯН: «Отчаяние и злость — крайне опасная квинтэссенция».
ДАША: «Ничто не может оправдать его поступок. Агрессия порождает саморазрушение. Он убил старушку, а заодно и себя. Морально».
ЯН: «В том-то и смысл. Упасть в яму и постараться из нее выбраться».
ДАША: «И все же, он не сразу захотел из нее выбираться».
ЯН: «Причина — конфликт и борьба с самим собой».
ДАША: «Его душа почернела окончательно. Раскололась надвое. Радует, что не навсегда».
ЯН: «Не навсегда… Это ведь книга, в жизни такое случается редко. Если вообще случается».
— Буду забирать на ночь себе, — угрожает родительница.
Тут же закрываю
переписку и прячу новенький смартфон в карман.«Буду забирать на ночь себе».
Горло мгновенно сковывает спазм.
Да ни за что…
— Пароль установила? — интересуется как бы между прочим. — А на старом не было.
Наши глаза встречаются в большом зеркале, перед которым я сижу, и по моему лицу много чего можно прочитать. К сожалению…
— Ясно-ясно, — вздыхает, накручивая локон на прогревшийся от кипятка цилиндр. — Да не смотри ты на меня так, просто хотела вчера Лешке по-быстрому позвонить, а на моем батарея разрядилась.
Оправдывается еще зачем-то… Я ж ведь молчала.
— Скрытная сделалась до ужаса, — отмахивается сердито, — совсем перестала с матерью делиться.
Ну вот опять. Ловлю явственный укор во взгляде.
— Мы должны доверять друг другу, Дарин, а я толком ничего не знаю про этого твоего мальчика и ваши отношения.
Внимательно исследую поверхность старого деревянного стола на предмет многочисленных повреждений. Я, может, и хотела бы с ней посекретничать, но не могу… Слишком далеко все зашло, и я ни за что в этом не признаюсь. Никому. Ни одной живой душе.
Стыдно. Страшно. А память еще, как назло, цветные картинки моего грехопадения подбрасывает.
— Что влюбилась, я уже давно поняла. Да и отец начинает замечать в тебе перемены.
— Какие перемены? — вскидываю голову и смотрю на нее испуганно.
— Рассеянная. Витаешь в облаках, загадочно улыбаешься. Учиться стала хуже.
— Так это папа попросил тебя со мной поговорить? — догадываюсь вдруг.
— Дарин, — откладывает расческу в сторону. — Я пыталась объяснить нашему папе, что у тебя сейчас возраст такой… Но… Ты нас пойми, мы ведь переживаем. Познакомила бы нас уже со своим Яном, что ли… А то я на вас только из окна вынуждена любоваться!
Мои уши и щеки начинают безбожно гореть. Лихорадочно вспоминаю детали. Где и как целовались. Какой угол двора видно из наших окон.
— Дарин…
— Мам…
— А чего мам? Ты пригласила парня к нам на ужин?
— Нет и не буду.
— И почему? — искренне удивляется она.
— Ты хочешь честный ответ? — поднимаю голову.
— Конечно.
Набираю в грудь побольше воздуха и наконец решаюсь.
— Мой день рождения ведь только условно… мой.
— Что ты имеешь ввиду? — хмурится, опираясь пальцами о стол.
— Мам, твои подружки, Мышинские, тетя Лида, дядя Вадим, Оксанка, бабушка Зоя, — перехожу на шепот, потому что за стеной уже вовсю топчутся родственники. — Это больше ваши гости, не мои. Вот если бы только семьей — другое дело. А мы так… никогда. Всегда кто-то посторонний присутствует.
Нашим Новосибирским только повод нужен приехать. В этот раз вот явились на мой день рождения. Ранним утром. Без предупреждения. Сюрпризом. Оказывается, дядя Женя, который в данный момент работает начальником поезда, достал всем билеты. Туда-обратно. А о том, что нам и размещать-то их особо негде — как-то никто и не побеспокоился.