Аркадий Бухов

В течение первых десяти минут Ариадна Сергеевна добросовестно исполняла свои педагогические обязанности.

— Не держитесь за гриву, — заботилась она, — и за седло не держитесь… Зачем вы сползаете набок?.. Да вы не бойтесь… Ай, что вы делаете… Разве можно кричать лошади в ухо… Трясет? Ничего… На пятый раз и не заметите, привыкнете…

Я уже перестал рассчитывать на благополучный исход прогулки. Тем более, если бы мне и предложили сесть отдохнуть, вряд ли я смог бы сделать это с удовольствием для себя: седло в этом отношении сыграло весьма неблаговидную роль…

Лошадь — и я ее вполне понимаю — делала все, чтобы отравить мне спокойное состояние. Она с удовольствием перепрыгивала каждую канавку, математически высчитывая, на какую сторону я должен при этом отлететь. Иногда она резко останавливалась, предоставляя мне широкую возможность перелететь через голову.

— Вот приучитесь, — ободряла Ариадна Сергеевна. — мы кавалькаду устроим…

— Устроим сейчас, — охотно предложил я, — вы поедете, а я слезу и пойду пешком… Хорошо?..

— Это не кавалькада, — засмеялась она.

— А что же, по-вашему — кавалькада… чтобы меня еще к лошадиному хвосту привязали и по полю волокли… Да?

Около станции мы остановились и стали дожидаться поезда… Я с завистью подумал о людях, которые благоразумно избрали другой способ передвижения: лошадь, очевидно, была другого мнения, потому что с первым же появлением паровозного дымка она тревожно насторожила уши и стала проявлять признаки явного беспокойства.

— Она чего-то хочет… Лошадь эта, — тревожно сказал я, — ей-Богу, не знаю.

— Смотрите, чтобы не сбросила, — спокойно ответила Ариадна Сергеевна, — поезда боится… Я знала одну лошадь. которая даже от велосипедных звонков…

Может быть, у той лошади была своя интересная для любителей история, но мне. к сожалению, не пришлось дослушать ее, потому что другая лошадь, с которой сейчас было связано мое существование, куда-то резко попятилась, зафыркала, снова забила хвостом и. с отчетливым стремлением остаться в одиночестве, бросилась в сторону. Очевидно, наши дороги не сошлись: она бежала обратно. а я. не успев даже выразить своего совершенно справедливого негодования, ощутил под собой какую-то липкую грязь и бутылочные осколки…

Первое, что донеслось до меня, это был бешеный истерический смех Ариадны Сергеевны:

— Упал… А… а… упал… Вот упал… Свалился… Ох-ха… хо… Упал…

Я не стал отвечать, пользуясь очевидностью факта, тем более что его могли засвидетельствовать и ранние пассажиры со станции, которым все случившееся казалось необычайно веселым.

V

При первой же встрече со мной Ариадна Сергеевна протянула руки, посмотрела в глаза и вдруг затряслась от бурного, ничем не сдерживаемого смеха.

— Не могу… Не могу… Упал… Как упал!..

Она произнесла это последнее с такой гордостью для меня, что я даже покраснел…

— Не сердитесь, голубчик, — перестав смеяться, сказала она, — это всегда так бывает… Ну, если не хотите кататься, будем так на воздухе… Есть, наконец, спорт, ходьба…

— Спорт, ходьба? — с горечью спросил я. — Для здоровья? Да?

— Ну да… Чего же вы такой?..

— Такой? А вот почему… Вы хотите, чтобы я играл в футбол?.. То есть, иными словами, чтобы меня повели на какую-то площадку, уронили на землю и стали бить грязным мячом по голове? Да? Вы хотите, чтобы я ходил пешком мимо каких-нибудь огородов и дрался с собаками или мок под дождем за десять верст от своей дачи?.. Да? Так я вас понял?..

— Да, но здоровье, — пробормотала она, — вы такой…

— Городской, затхлый?.. А то. что я себе руку вывихнул, — это не затхлый?.. Нет. вы говорите!..

— Ну, как знаете, — обиженно сказала Ариадна Сергеевна, — для вас же…

Больше мы с ней не встречались, и я совершенно оставил всякие заботы о здоровье. Может быть, поэтому, когда я приехал в город, врачи сказали, что я прибавил на одиннадцать фунтов и что мне можно снова садиться за работу…

1915

Шаблонный мужчина

Когда все столпились в передней и стали искать калоши, я воспользовался случаем и, наскоро попрощавшись с кем-то из незнакомых гостей, вышел на лестницу.

— Арсений Петрович… Вы куда? Нет, нет… Так нельзя.

Я оглянулся и почувствовал, что рабочая ночь пропала.

— Нет уж, вы кого-нибудь проводите, — мило улыбнулась хозяйка. — хотите Нюрочку?..

— Пожалуйста, — кисло сказал я, — дайте Нюрочку.

— Анну Петровну, — поправил чей-то мужской голос сбоку, — разрешите представить: моя жена Анна Петровна… Я, видите ли, остаюсь в банчок смазаться, а уж если вы будете так добры…

Анна Петровна окинула меня быстрым взглядом, всунула в капор голову и лизнула хозяйку в губы.

— Едемте… Как вас… Арсеньев?

— Арсений Петрович, — сдержанно ответил я, — Саламин.

— Это что такое — Саламин?

— Фамилия моя, — сухо ответил я, — Арсений Петрович.

— Ах да, да… Мне о вас говорила Катя. Это у вас жена в тифе лежит? Как жалко…

— Нет. Благодарю вас. Я не женат.

— Вы настройщик? Да? Мне Катя тоже говорила.

— Врет ваша Катя, — холодно возразил я, — я журналист.

— Ах вот как… Это интересно… Стихи пишете?..

На улице не было ни одного извозчика, и мы пошли пешком. Анна Петровна шла, опираясь на мою руку.

— Удивительные эти мужчины, — говорила она, смеясь, — вот сейчас видели эту толстую даму в бархатном? Нет? Ну, вот которая мне о своей квартире рассказывала… Она сейчас хотела, чтобы ее кто-нибудь проводил, — так ведь никто не согласился… А нам, у которых рожица смазливая, стоит только захотеть, и все побегут… Вот вы, например, пошли бы ее провожать?..

— А где она живет, эта ваша дама?

— Да вот тут за углом…

— Пошел бы, — сурово ответил я, — тут недалеко… Мне еще работать надо…

— Ну да, пошли бы, — снова засмеялась Анна Петровна, — это вы просто, чтобы меня заинтриговать, говорите… Старый приемчик, милый мой… Я опытная… А меня так с удовольствием… И в другую сторону от дома пошли… Верно?

— В другую, — с тихим сожалением сказал я, — верст шесть от меня будет…

— Ну, вот видите… Для меня так и шесть верст пустяки, а для старухи полверсты жалко… Эх вы, рыцари… Именно самцы, и ничего больше… Я вас всех как насквозь вижу… Дай-ка, мол, провожу, может, что-нибудь и выйдет…