Аркадий Бухов

В одиннадцать часов ночи Наташа проснулась и потребовала для каких-то объяснений мать. Воспользовавшись случаем лишний раз посмотреть на нее, я вошел в спальню, полутемную комнату, с маленьким ночником в углу, слабо освещавшим белую кроватку Наташи.

— Это я, Наташа. Я пришел.

— Мамочка… — плачущим голосом пискнула Наташа.

— Мамы нет, Наташа.

— А где?

— В гости уехала…

— Мамочка…

— Спи, спи, Наташа… Хочешь, я тебе сказку расскажу?

Она немного подумала и снисходительно разрешила:

— Рассказывай. Только большую, чтобы волки были, и Пунька, и мама…

Я взял стул, подставил его к кроватке и сел; в темноте я видел, с каким любопытством на меня смотрят немигающие черные глаза.

— Жил-был волк. Приходит он к Пуньке…

— А рак приходит?

— Так. Через огород.

— А там забор…

— Ага… забор… Спи, спи, Наташа, все спят.

— А кто спит?

— Пунька спит, няня спит, — для убедительности и желая пополнить разнообразный ассортимент спящих, я неосторожно добавил, — зайцы спят…

— А где они спят?

— В лесу.

По-видимому, заячий быт давно уже интересовал Наташу. Последние остатки прерванного сна сразу покинули ее, и она больше вынырнула из-под одеяла:

— А как они спят?

— Да так. Ляжет заяц и спит.

— А подушки у них есть?

— У зайцев? Подушки? Нет.

— А как без подушков?

— Лапу подложит и храпит.

— Заяц храпит?

— Заяц.

— И кроваток нет?

— Нет. Прямо на листочках, в норке.

— А холодно?

— Холодно. Терпит. Поест и спит…

— А что поест? Молочко?

— Капусты поест. Дадут ему, и съест.

— А кто?

— Мать даст.

— Зайцева мама? А у него есть мама?

— Есть.

Следуя собственным соображениям о всякой маме, Наташа спросила:

— А в гости Зайцева мама ездит?

— Ездит.

— А как зайцы в гости ездят?

— Соберутся и поедут.

— На лошадке?

— Бегом. Всей семьей — и старый заяц, и зайчиха, и зайчата.

— А они поют?

— Кто поют?

— Зайцы.

— Поют.

— А как?

— Сядет под дерево, взмахнет лапкой и запоет.

— А что поет?

— Песни разные.

— А какие?

— Разные, говорю. Заячьи.

— А Пунька поет?

— Поет. Сидит в конуре и поет.

— А у зайцев конфеты есть?

— Есть.

— А какие? Из капусты? Сладкие?

— Сладкие.

— Дядя, дай конфетку…

— Спать, спать надо, Наташа… Поздно. Завтра проснешься, в ванночке тебя купать будут…

— А зайцев купают?

— Купают.

— А как?

— Возьмут зайчонка за хвост и в воду.

— А ему не больно?

— Зайчонку?

— Зайчонку.

— Нет. Привык. Спи, спи, Наташа…

— А завтра расскажешь о зайцах?

— А я какой?

— Ты?

— Да, я. Поганый?

Наташа подумала и почти уверенно ответила:

— Ты хороший. А зайцы поганые?

— Зайцы тоже хорошие. Спи. Закрой глазки и спи.

Наташа закрыла глаза и пролежала так несколько минут. Когда я осторожно приподнялся со стула, чтобы незаметно уйти, она с трудом приоткрыла правый глаз и шепотом спросила:

— А зайцы…

— Что зайцы? — так же шепотом переспросил я, убирая стул.

— А зайцы…

Большой черный глаз устало закрылся.

* * *

На другой день утром, когда я еще спал, кто-то зацарапался ко мне в дверь.

— Кто там? — спросил я, закутываясь в одеяло. Ответа не было.

— Кто там?

— Впусти, дядя…

Дверь приоткрылась. Сначала показалась Наташина голова с упругими косичками, торчавшими в разные стороны, потом рыжая голова подаренного мной медведя, потом вся Наташа, с клеенкой на груди.

— Ты что, Наташа?

Она посопела носом и конфузливо осмотрелась.

— Пришла с добрым утром сказать…

— А еще что? — попытался я смутно догадаться о целях этого неожиданного прихода.

— О зайцах расскажи…

— А ты меня любишь?

Она почему-то вздохнула, ткнула медведем в косяк и, подняв на меня глаза, с достоинством произнесла:

— Люблю. И ты меня любишь.

* * *

С этого момента мир был восстановлен.

Рассказы об Италии

Гейне сказал, что есть люди, которые, увидев яйца, уверены в том, что они видели курицу. Я никогда не был в Италии, но у меня есть очень много знакомых, побывавших там. Им кажется, что они очень хорошо знают эту страну. Вот приблизительно какое представление об Италии я получил от их рассказов.

— Приезжаете вы в Венецию. Везде вода. В Риме — Некрополь. В Некрополе — Акрополь, в Акрополе — Колизей.

— Ав Колизее?

— Кажется, Неаполь. Я уж точно забыл сейчас географическую карту.

— И везде вода?

— Ну, что вы… Площадь Святого Марка. Много голубей, на плечи садятся, на голову.

— Всем?

— Нет, так, кто захочет.

— Что же они, эти голуби, жалованье за это, что ли, получают?

— Ну, уж вы шутите… Домашнее животное, привыкает. А в Венеции, между прочим, везде лагуны.

— И много их там?

— Ну, еще бы… Как ни сядешь в гондолу, так и лагуна. Я целые ночи не мог спать — звезды, песни.

— Поют?

— Все поют. Мальчишка сапоги чистит — поет, нищий милостыню просит — поет. Лакей обед несет — поет. Ему говоришь, что второе недожарено, а у него — глаза черные, движения порывистые и под салфеткой гитара спрятана. Думаешь, не граф ли переодетый, — молчишь и ешь.

— А что едят?

— А так, все. Под соусом больше.

— Макароны, наверное, все.

— И макароны. Их беднота ест. Прямо на улице.

— На улице?

— Да. Дома сварит, а норовит съесть на улице. И не дай Бог высунуться: сейчас же деньги попросит. Для вас. говорит, специально ел.