Армия генерала Власова 1944-1945

В целом, перемещения власовских соединений в апреле-мае 1945 г. представляют интерес сточки зрения оценки их общей боеспособности. Если мы учтем всю совокупность сопутствующих обстоятельств - отсутствие единой связи, удаленность на большое расстояние друг от Друга, крах германского «союзника», отсутствие явных гарантий собственного будущего, - нельзя не признать, что начальникам и офицерам удалось практически без особых потерь сохранить строевую часть, организацию и вооружение собственных частей. Ни дезертирство, ии капитулянские настроения не возобладали среди этих людей.

Парадоксально выглядят свидетельства о царивших в майские дни 1945 г. в целом ряде формирований КОНР энергичности, бодрости и даже веселья, резко диссонировавших с общим развалом Вермахта и крушением нацистской Германии. Столь странному, на первый взгляд, явлению есть определенное психологическое объяснение. Не отождествляя собственную армию с германскими Вооруженными Силами и тем более с гитлеровским государством, многие власовцы испытывали облегчение от окончательного крушения Германии и гордились тем, что им удалось сохранить в наступившем хаосе собственные части. Надежда на нового и гораздо более цивилизованного. с их точки зрения, союзника, была естественной и непоколебимой. Тем более, подобного рода настроения в полной мере культивировались и командованием, и собственными органами пропаганды.

Власовская армия при переходе на зональную территорию ответственности союзного командования должна была перейти в принципиально новое качественное состояние. И только когда власовцы вплотную столкнулись с равнодушием англо-американских союзников и угрозой неизбежной экстрадиции в советскую оккупационную зону, эйфория мгновенно сменилась опустошающим отчаянием и безысходностью. Мы можем заметить, что к моменту капитуляции Германии командование войск КОНР безусловно добилось сохранения кадров, оружия и правильной воинской организации. Дальнейшая их судьба зависела от объективных политических обстоятельств, которые стали ясными и очевидными далеко не сразу.

Власовцы и Пражское восстание 5-8 мая 1945 г. Ликвидация централизованной организации власовской армии.

В 1964—1965 гг. подполковник В. П. Артемьев несколько раз встречался в ФРГ с генерал-фельдмаршалом Ф. Шернером, давшим несколько интервью власовскому офицеру. В них прозвучала любопытная оценка мотивов, помешавших Шернеру в конце апреля 1945 г. произвести бомбардировку с воздуха власовской дивизии или арестовать Буняченко и расстрелять его в 24 часа за невыполнение приказа. Порассуждав по поводу возможной мести Вермахту со стороны многочисленных русских добровольцев, Шернер признал: «Мы не имели желания и намерения уничтожать вашу дивизию. [...] По требованию Буняченко, мы давали дивизии приказы на ее дальнейшее движение и на снабжение только для того, чтобы, узаконив его отчаянные безрассудные поступки, удержать его от еще большего безумия. [...] Ставка ничего не знала. [...] Своими приказами мы придавали законность всем действиям 1-й дивизии».

В здравомыслии позиции, занятой Шернером в последней де-кале апреля, трудно отказать. Остается лишь добавить, что для Шернера его поступки закончились вмешательством власовс-коп тибизип в бессмысленное для всех участников Пражское восстание с малоприятными для Вермахта последствиями,

В Бад-Шпандау 22 апреля генерал Буняченко ознакомился с личным письмом Шернера, выдержанным в высокопарных и приветственных тонах. В первых строках командующий группой армий «Центр» выразил сожаление, что до сих пор «не пожат лично руку» Буняченко, без чего, конечно, и власов-скип генерал, и немецкий фельдмаршал испытывали определенный дискомфорт. Но, чтобы хоть частично компенсировать мятежному власовцу связанные с этим всевозможные душевные переживания. Шернер предупредил его о личном визите в дивизию «23 или 24 апреля» для беседы о разнообразных «желаниях и заботах» командира. В заключение письма излишне вежливый Шернер выразил уверенность, что не сомневается в желании Буняченко как можно скорее подчиниться командующему 1 -й танковой армии генерал-лейтенанту танковых войск Вермахта В. Нерингу.

Зная особенности характера С. К. Буняченко, можно не преувеличивая представить себе весь спектр слов и комментариев, произнесенных им по прочтении письма. Но Шернер, решив во что бы то ни стало сломать упрямство власовца, сопроводил письмо официальным приказом, переданным через голову начальника немецкой группы связи Швеннингера с помощью майора Вермахта Неуиера. Дивизии предписывалось занять участок обороны у Нови Бора. Дальнейшее поведение Буняченко можно сравнить с поведением вздорной девицы на выданье, не желающей соглашаться на брак и не стремящейся категорически отказывать. Власовский генерал уведомил Шернера о своей готовности встретиться с ним лично 24 апреля в 17.00 для урегулирования всех проблем, и Шернер, довольный дисциплинарной победой, иа этом успокоился. Усыпив бдительность командую* щего группой армией «Центр» и получив почти суточный выигрыш во времени, Буняченко приказал форсировать Эльбу.

В ночь на 24 апреля двадцатитысячная власовская дивизия гю стратегическому мосту перешла на западный берег Эльбы

в районе Бад-Шандау юго-восточнее Дрездена. Решимость Бу-няченко еще более усиливалась ввиду присутствия советских танков, обнаруженных дивизионной разведкой в 12 км от расположения дивизии в Бад-Шандау.

На мосту командиру дивизии в проходе решительно отказал обер-лейтенант Вермахта, отвечавший за охрану и своевременный взрыв уже заминированного моста. Власовскому генералу удалось уговорить обер-лейтенанта пропустить на западный берег «хотя бы раненых» для эвакуации, из сочувствия к чинам дивизии, раненым на плацдарме «Эрленгоф», немецкий офицер открыл узкий проход и тут же поплатился. Впритык за колонной дивизионного медсанбата на мост ринулась танковая рота разведдивизиоиа майора Б. А. Костенко, затем кавалерийские эскадроны и т.д. Пока потрясенный «русским вероломством» обер-лейтенант звонил по команде, власовские саперы разминировали мост, а танки и САУ заняли оборонительные подступы к мосту на левом западном берегу.

24 апреля дивизия пересекла границу Чехии западнее города Течен. К дожидавшемуся в тот день Буняченко взбешенному Шернеру вместо русского генерал-майора явился русский майор Костенко и сочувственно доложил, что командир дивизии по пути, «к несчастью, попал в автокатастрофу». Тем самым Бу-няченко недвусмысленно дал понять Шернеру, что из дивизии никуда не уедет. Перед офицером связи майором Швениинге-ром Буняченко специально появился в бинтах с заранее приготовленной «легендой», которой тактичный Швеннингер сделал вид, что поверил. На марше дивизия соблюдала порядок. Один из офицеров Вермахта майор Неунер, в роли переводчика нагнавший дивизию в пути, отмечал, спустя несколько лет после описываемых событий, что «дивизия следовала в хорошем порядке и с хорошей дисциплиной», «на перекрестках заранее выставлялись регулировщики», поддерживалась правильная организация движения.

Отношения с немцами неуклонно обострялись. Майор Швеннингер с тревогой ожидал ареста немецкой команды связи в любой момент, полагая, что дивизия способна совершить самые непредсказуемые действия лишь бы избежать встречи

с Советами, в связи с чем будет искать любых возможностей для сдачи американцам. Тот же Неунер расценил отправку из дивизии власовской разведки в район Дрездена как попытку установить контакт с американцами. Поскольку в дивизии заканчивались фураж, продовольствие и бензин, ее командир дал приказ отдыхать от длительного марша двое суток в предгорьях Эльбы в районах Нееберг - Баденбах, западнее Течена (40-45 км южнее Дрездена). Дивизионный штаб разместился в высокогорном отеле в Шнееберге на высоте 723 метров над уровнем моря.

Утром 27 апреля в отель прибыл начальник штаба группы армий «Центр» генерал-лейтенант О. фон Натцмер и безоговорочно потребовал выступления дивизии на фронт по направлению в Брюнн (Брно), шантажируя строптивого «союзника» отказом подписать распоряжение о выдаче положенных норм довольствия. По свидетельству Артемьева, «дивизия доедала последние суточные нормы, бензина не было вовсе». Кроме того, личный состав дивизии давно превысил все разумные штаты, и довольствие многочисленных примкнувших на марше добровольцев осуществлялось только за счет урезания норм остальных. Офицеры с трудом удерживали непомерную по численности и разбухшую дивизию, но к тому времени, о котором мы ведем речь, уже появились первые случаи мародерства со стороны «сверхштатных» солдат. Поэтому Буняченко, скрепя сердце, согласился выполнить полученный приказ, и Натцмер тут же подписал распоряжение о выдаче довольствия «600-й русской пехотной дивизии для следования на фронт в район Брюнн» на трое суток. Довольные друг другом, генералы расстались...

От дальнейших действий соединения зависела судьба почти 20 тыс. человек, и Буняченко в очередной раз экстренно созвал свой «совет в Филях». Предельно четко и ясно обрисовав ситуацию, командир дивизии попросил высказываться приглашенных старших офицеров и командиров частей. У самого Буняченко решение было готово, но он хотел выслушать подчиненных. Практически все присутствовавшие высказались за продолжение похода в район Линца. В расчет принимались 344

не только более печальные перспективы выхода на фронт с последующей неизбежной гибелью, но и настроения личного состава, уже десять дней пребывавшего в эйфории от негласной конфронтации с немцами.